Инквизитор и нимфа
Шрифт:
Лаура еще говорила что-то, горячо и убедительно, но Марк уже не слушал. Он знал все эти доводы, сам их не раз прокручивал в голове. Нашлась бы сотня убедительных аргументов и сотня убедительных контраргументов, и все это было не важно. Важно лишь одно. И кибермозги атлантов, и пластичный геном лемурийцев напрочь убивали то, что викторианцы считали главным признаком человеческой расы — способность к телепатии. Даже отец Франческо со всеми его сомнениями ни разу не возразил против того, что именно в этом направлении должен эволюционировать род Homo Sapiens. Атланты и лемурийцы — тупиковые ветви. Их следует изолировать, а еще лучше — отсечь, как происходило уже не раз. И дело тут не в идеологии, а в самой обычной генетике…
Но сказать всего этого дочери сенатора-либерала Марк не мог и поэтому сказал совершенно другое:
— Твоего отца собираются подставить. Или убить.
— Что?
— То.
Лаура снова попятилась и уперлась спиной в куст. С листьев на белый плащ полетели капли.
— Ты не можешь этого знать.
— Могу.
Наверняка он и не знал. Однако после сегодняшнего разговора в кабинете с красными занавесями и, главное, после того как Висконти прямо сообщил, каких результатов желает от расследования, догадка казалась верной…
Лаура мотнула головой, вызвав свежий водопад капель.
— Что за новая дурацкая шутка, Марк?
Прищурившись и даже приподнявшись на цыпочки, девушка вгляделась в его лицо. Марку неожиданно захотелось шагнуть вперед и обнять ее, сдавить, втиснуть в промокший куст, чтобы их окатило общим дождем. Лаура, должно быть, что-то заметила, потому что ступила в сторону и прижала ладони к маске.
— Марк… зачем ты вообще в Риме?
Эссе Марка, написанное по заданию отца Франческо, называлось «В поисках традиций: стоять на плечах титанов». Если бы викторианский орден действительно наследовал средневековым христианам, за такое сочинение лицеиста непременно произвели бы в ересиархи. Марк потянулся к шее и вытащил из-под плаща тонкую золотую цепочку. К цепочке крепился кулон в форме латинской «V», вписанной в круг. Ordo Victori. Лаура, неважно видевшая в темноте, вытянула шею — и, догадавшись даже прежде, чем сумела разглядеть цеховой знак викторианцев, отпрянула. Она не вскрикнула и не побежала, нет. Просто развернулась и медленно зашагала прочь с холма.
— Вызвать тебе машину? — крикнул ей вслед Марк, уже зная, что не получит ответа.
Глава 3
Геодец
Марка лихорадило и вдобавок немилосердно тошнило. Он с трудом поднял голову и уставился на низкий, закопченный потолок, в центре которого сияло дневным светом отверстие дымохода. От света резало глаза. В хижине кисло пахло вчерашней едой, рвотой и прогоревшими углями. Со стоном Марк сполз с лежанки и, одолев вторую комнату, вывалился через заднюю дверь в огород. Здесь он, не обращая внимания на радостный блеск утра, уткнулся лицом в кустик какой-то местной культуры — то ли брюква, то ли тыква — и его вывернуло.
Утирая рот, Марк еще некоторое время таращился на темно-зеленые кожистые листья. На землю упала тень. Молодой человек обернулся. В паре шагов стоял геодец, и за плечами его колыхалось невысокое пока солнце. Светлые, почти белые глаза геодца на загорелом лице насмешливо щурились, и весь он был невозмутим, как архангел на крыше собора.
— Я вам там, между прочим, специально для этих целей оставил горшок. Эдак вы мне весь огород истопчете. Ну что, поползли обратно?
Марк честно попытался встать и честно плюхнулся обратно на землю. Геодец, не растеряв ни капли невозмутимости, присел рядом на корточки и подставил плечо. Марк оперся рукой, и вместе они все же ухитрились подняться. С уровня брюквенного — или тыквенного — куста геодский священник казался чуть ли не великаном, но сейчас, когда он подпирал Марка, стало ясно, что ростом спаситель едва по подбородок викторианцу. Это было странно, потому что обычно геодцы те еще оглобли. Впрочем, плечо под ладонью Марка было крепким, и вздернул его непрошеный помощник на ноги почти без усилий. Неудивительно — сила тяжести на родной планете геодца, по слухам, была чуть ли не вдвое больше земной.
— Левая нога — раз, правая — два. Тронулись.
И снова Марку показалось, что в голосе чужака слышится едва заметная издевка. Пошатываясь, они побрели в дом. Уже на пороге молодой человек оглянулся. Солнце, встающее из-за реки, блестело на листьях брюквотыквы, и стальной ионнанитский, возвышавшийся за огородом крест отбрасывал веселые зайчики.
Первое космическое путешествие Марка оказалось настолько паскудным, что хоть бы и не вспоминать. Стартовав с Луны-5, они поднялись к Пузырю Уилера — ближайшему к Земле входу в систему гипертуннелей. Если верить снимкам, вход в «червоточину» действительно смахивал на мыльный пузырь, оболочка которого отражала солнечный свет, а внутри плыли розоватые туманы. Насладиться этой картиной Марку не удалось. Непрошеного пассажира запихнули в стазисный «гроб» прежде, чем он даже понял, что находится на настоящем корабле. Пока сознание угасало, в голове крутились какие-то скобы, переборки, расчерченный венами стекловолокна пластик обшивки. А в последнюю секунду неожиданно четко нарисовалась паучья сеть гипертуннелей с сидящим в центре пауком — серо-стальной тушей «Цереруса». Вокруг паука краснотой и ядовитой зеленью мерцала туманность Ориона, а четыре звезды Трапеции показались Марку гирляндой паучьих глазок. Паук подмигнул новоиспеченному викторианцу и сказал голосом коммодора Висконти: «Впущу, но не выпущу».
Полет к UC-1762, известной также как Вайолет, прошел ничуть не лучше. Еще не пришедшего в себя после стазиса Марка угрюмый субалтерн-офицер проводил в каютку, где отовсюду таращился все тот же серый цвет. Марком были недовольны. За то краткое время, что корабль провел на контрольном пункте «Цереруса» — дольше двух дней военные транспорты там старались не держать, так что пассажира даже не стали выводить из искусственной комы, — капитан «Консорциума» получил новости. Новости оказались таковы, что «Консорциум», вынырнув из ведущего к системе Ригеля D туннеля, вместо мягкого торможения еще два дня шел на маршевых с двойной перегрузкой. Салливану чудилось, что на грудь ему уселся небольшой, но вертлявый слон. Ступни отекали. В каютке не было даже обзорного экрана, только голые стены, койка и крошечный санузел. Спасибо еще, что сухпаек и бутилированная вода обнаружились тут же, во встроенном шкафчике, и не пришлось таскаться в столовую. Лишь однажды он выбрался из каюты на сколько-нибудь продолжительное время — когда корабельный врач решил накачать его гипоаллергенами пролонгированного действия. Марк попробовал найти экран, чтобы полюбоваться приближающимся белым шариком Ригеля, но экраны были, как нарочно, затемнены. Задница и предплечья распухли после инъекций и немилосердно чесались. Впрочем, страдания отчасти окупились: в медчасти Марк выцыганил для себя полевую мини-лабораторию. Военврач в подполковничьем чине расстался с диагностом неохотно и не отдал бы вообще, кабы не магическая сила золотого кулона.
Чтобы не видеть кислые взгляды военных, Салливан заперся у себя. Вытянувшись на койке — ноги при этом упирались в переборку, — он жевал галеты, хлебал безвкусную воду из бутылки и, развернув комм в голограмму планшета, изучал тот единственный отчет, который отец Франческо отправил в Комиссию по колонизации. Полезной информации в отчете оказалось до обидного мало.
Да, обитатели Вайолет, судя по ДНК-пробам, происходили от потерпевших крушение колонистов. Отец Франческо обшарил с металлоискателем окрестности пещер, где обитало племя, но не обнаружил ни остатков корабля, ни первой стоянки выживших. За триста лет потомки переселенцев благополучно скатились к первобытно-общинному строю. Сильная языковая эрозия. Жапглиш, на котором говорили колонисты, упростился до трех сотен слов и устойчивых фраз. Учитывая, что ко времени прибытия отца Франческо на Вайолет в племени осталось около двухсот человек, больший лексикон им и не требовался. Примитивная общественная организация, с вождем и жрецом во главе. Единственной интересной особенностью Марку показалось то, что с духами общался мужчина, а людьми руководила его жена. Утабе-секен — «говорящий с миром», и утаме-миншуу — «говорящая с людьми». Впрочем, слова «утабе» и «утаме» означали и просто «отец» и «мать», а собственные имена вождей хранились в секрете. Себя аборигены называли «утан» — «говорящие». Тамошнюю религию отец Франческо отнес к разновидности земных пантеистических культов. Туземцы одушевляли природу, недаром «секен» — «мир» — было в их речи понятием, наиболее близким к «богу». Марк усмехнулся. «Слово для бога и мира одно». Может, не такие уж они и примитивные. Для горстки людей, вооруженных лишь пращами и костяными гарпунами, богом и правда был мир: бело-синяя планетка в системе оранжевого карлика Ригель D, что в шестидесяти трех световых днях от вечного пожара Ригеля А.
Планета находилась на самой границе комфортной зоны. Здешний год насчитывал сто восемнадцать дней, а день был на пять часов короче земного. Большой угол наклона оси гарантировал резкую смену сезонов и ураганные ветры. Сколько-нибудь пригодна для жизни оказалась лишь экваториальная область, заросшая хвойными лесами. Туда-то пилот поврежденного ковчега и посадил корабль. Крупных млекопитающих на планете не водилось. Вайолет застряла на границе мелового периода и эоцена, в небе царствовали птицы, а на земле — медленно вымирающие ящеры. Впрочем, пресмыкающиеся здесь додумались до теплокровности. Оно и неудивительно: с севера и с юга на узкую полосу лесов катились ледники.