Инквизитор. Башмаки на флагах. Том первый. Бригитт
Шрифт:
– Я Богу за вас молилась, господин, – говорила Бригитт, нехотя отпуская его руку, – я с самого начала знала, что вы врага одолеете.
– Я очень по вам скучал, госпожа Ланге, – негромко сказал он ей в ответ.
– Честно? – спрашивает госпожа Ланге так же тихо, а веснушки на её лице и шее заливаются красным.
– Богом клянусь, что думал о ваших волосах. И не только о них.
Бригитт женщина уже взрослая, ей уже двадцать шесть, кажется, а на улицу убежала как девочка. Бегом кинулась.
Суета,
А вот и его жена в дверях появилась. Едва кивнула ему и через губу, как одолжение сделала, спросила:
– В добром ли вы здравии, господин мой, не ранены ли вы? – говорит она, при этом едва присев, в тоне её даже намёка на интерес нет.
Он берёт её за руки, обнимает. А она лицо отворачивает.
– Я в порядке, хворал немного от старой раны, но сейчас хворь прошла. А вы как, госпожа моя?
Госпожа Эшбахт молча морщится, как вошла, так вся не в духе, требует у Марии вина, так как в дороге её укачало. И лишь получив желаемое, говорит:
– Дорога дурна, ухабы, холод, лужи ужасные, устала от неё, –Элеонора Августа скидывает шубу и садится в кресло у стола. Пьёт вино. – То всё вы виноваты, гоняете меня туда-сюда. И отчего вы мне не велели в доме папеньки жить? Отчего я как странница жила в чужом доме?
– Разве вам плохо было в доме доброго епископа?
– Плохо, почему мне в моём доме не жить? В доме отца?
– Так мне было спокойнее, – отвечает Волков, мог бы он сказать ей сейчас, что в большом доме своего отца она себе и помимо Шоуберга ещё кого-нибудь из старых своих знакомцев могла сыскать да в постели своей приютить, но не стал ей такого говорить, чтобы не злить её ещё больше.
– А мне было бы спокойнее, если бы вы замок имели и я не бегала от всякого разбойника как бездомная, – и в эту фразу она вложила всю желчь, которая в ней была, всё своё дурное самочувствие.
– Я постараюсь построить замок, госпожа моя.
– Ох, увижу ли я его, ваш замок, – Элеонора Августа встала и пошла наверх. – Мария, вели мне воду греть и скажи, чтобы бельё и рубахи мне чистые несли.
А к ужину она вообще не вышла. Волков сел ужинать с Бригитт, но тут приехал Бертье со своими людьми.
Дворовый мужик сообщил, что ротмистр на дворе желает видеть господина, и Волков, зная, какую большую работу проделал Гаэтан, в награду велел звать офицера к столу.
Бертье пришёл в дом, был он невыносимо грязен и совсем провонял конём. Даже кавалер это почувствовал, уже не говоря про госпожу Ланге, которая, хоть и улыбалась ротмистру душевно, но исподтишка морщила свой веснушчатый носик. При Бертье был большой, звенящий железом мешок, который он опустил на пол и поклонился.
– Так иди
– Не посмею, – отвечал Бертье, косясь на Бригитт, – в следующие разы непременно отужинаю с вами, господа. Лучше вы, кавалер, ступайте ко мне.
Волков встал и подошёл к нему. Бертье присел на корточки и стал из мешка доставать части хорошего доспеха. Кавалер сразу признал этот доспех, одну его часть, а именно наголенник с «коленом», ротмистр ему уже показывал недавно.
– Доспехи барона? – скорее сказал, чем спросил Волков.
– Его, – ответил Гаэтан Бертье, выкладывая панцирь и вытаскивая из мешка отличную кольчугу из мелких паяных колец, по рукаву и подолу железной рубахи шло изысканное золочение. – Кольчуга не хуже вашей, такой ни у кого в округе не было, кроме как у барона.
– Перчатки его, – согласился кавалер, сам присел у мешка и взял из него в руки латную перчатку, – а это чья?
– Думаю, Рёдля, – ответил Бертье, – я нашёл её там же, где и весь этот доспех.
– То есть не у холмов, где мы дрались?
– Нет, дальше на северо-восток, ближе к лачуге монаха, но не доезжая до границы.
Волков молча кивал, понимая, о чём он говорит:
– А голову не находили?
– Нет, ни шлема, ни головы Рёдля я не нашёл, как, впрочем, и тела барона тоже.
– Тело барона уже в замке Балль, – заметил Волков и с удовольствием наблюдал, как меняется лицо ротмистра.
– Барона нашли? Кто же? – искренне удивлялся Бертье.
– Понятия не имею, может, он сам нашёлся?
– Сам? – продолжал удивляться ротмистр. – Как сам?
– А вот так, барон жив, хотя и тяжко хворает после раны.
– Ну уж…, – произнёс Бертье задумчиво. – После арбалетного болта в лицо любой прихворнёт.
– Это так.
– А вы не спросили у него, что случилось с кавалером Рёдлем?
– Нет, я не видел его, я не мог поехать, нужно было закончить дело с горцами, послал Брюнхвальда и Гренера отвезти тело, так их какой-то господин даже на порог замка не впустил. Забрал тело, поблагодарил, и всё.
– Всё это странно, не кажется ли вам, кавалер? – спросил Бертье.
– Более чем, Гаэтан, – у Волкова начала ныть нога, и он поднялся с корточек, – более чем. Оставьте доспехи мне, я отвезу их и попробую увидеться с бароном.
– Хорошо, тогда я, пожалуй, пойду, – отвечал ротмистр, тоже вставая. – До свидания, кавалер.
– До свидания, друг мой. И кстати, доля ваша из добытого будет для вас приятна. Заберёте её у Брюнхвальда.
– Отлично, деньги мне будут кстати.
Они пожали друг другу руки, и Бертье ушёл.
А Волков вернулся за стол доедать простую жирную похлёбку из старого петуха и клёцок, заправленную жареным луком.