Иномирянка для министра
Шрифт:
…Старый шаман с запечённым солнцем лицом сидел среди детей, посечённых шрапнелью. Они страшно стонали. А шаман выстукивал мерный ритм колотушкой, украшенной косичками и перьями.
Казался таким спокойным.
Но когда он открыл глаза, меня объял животный ужас, внутри всё сжалось.
В глазах старика — обыкновенных, человеческих — была сама вечность. И он, под ритм своей разукрашенной колотушки, коверкая наш язык, сказал:
— Ты любишь власть. И власть
Тогда я не поверил. Я был главой рода, а передо мной — сумасшедший старик без магии. Он умер в лагере для пленных.
Вскоре после этого глупо умерла моя вторая жена.
За ней третья.
После смерти четвёртой жены я уже не мог отмахиваться от безумных предположений о проклятии и стал искать информацию по архивам.
Неожиданно помог один из принцев Охтандии. Их королевский род, Херинфардские, древнейший из владеющих родовой магией. Он-то мне и рассказал, что до появления родовой магии в нашем мире было иное, исконное колдовство.
Его нашим волшебством не переломишь и не переиначишь, а развеять можно единственным способом: исполнив условие отмены, для равновесия обязательно вкладываемое в узор магии. Принц научил, как увидеть стянувшую меня сеть шаманского проклятья.
Теперь, стоит закрыть глаза и настроиться, я ощущал, видел пронизывающее меня чужеродное колдовство. Оно проросло, точно плесень, опутало, и не было от него спасения. Никакие снадобья, никакие родовые боевые заклятия, даже прохождение через тени, даже чёрное пламя Бездны не смогли его извести.
Я точно рыба на крючке. И если он выскочит, то вместе с внутренностями, оставив меня подыхать в муках. Потеряв первую жену, Талентину, я едва выкарабкался. И теперь знаю: если доведётся второй раз полюбить, смерти любимой не переживу. Пусть ни одна из последующих трёх жён не тронула моего сердца, внутри леденеет от мысли снова испытать подобную боль…
И не нашлось ни одного шамана, который мог бы помочь, кто бы владел этой проклятой древней магией, поставившей крест на моей жизни. Ведь я даже умирающую или больную женщину в жёны взять не могу — браслет таких не принимает. И что мне теперь, делать? Обрекать кого-нибудь на смерть? Фактически самому убить?
Словно мне мало кошмаров с четырьмя покойными жёнами.
А император торопит: женись, государственные дела важнее женщин. Ещё и пошучивает, что меня можно женить в зависимости от политической ситуации: надо с одними породниться — пожалуйста, а через пару лет можно с другими кровь мешать.
Нескольких кандидаток выбрал.
Одна — дочь старого коммерсанта, через которую мне бы законно достались его деньги, акции железных дорог и Черундской торговой компании.
Другая кандидатка могла улучшить отношения с маленьким княжеством Лельским. Император хотел использовать их морские порты для стоянки и ремонта военных кораблей. А через пару лет наша война с соседней с ними Галлардией закончится, тогда, мол, ничего страшного, если я опять овдовею. От императорского юмора иногда хочется подать в отставку.
Но ведь не подам.
И придётся выбирать, какую девушку сводить в могилу.
Пальцы скользили по кромке размыкающегося браслета. Дурная мысль лезла в голову: может, оно того не стоит? Совесть у меня вёрткая, как у хорошего политика, но даже у её изворотливости есть предел.
Ведь теперь я точно знаю, что моя жена обязательно умрёт.
Как поступить?
Сидя с запрокинутой головой и закрытыми глазами, я прислушивался к себе.
Я мог убить виновного.
Мог уничтожить врага родины.
Но обречь на смерть девушку… Осознанно… Жить с ней, делить постель, смотреть в глаза и понимать, что моё проклятие неумолимо её убивает. И так год или два… в непрестанном ожидании смерти.
Жениться на преступнице? Нервно фыркнул: я первый министр Алверии и не могу так позорить страну.
Я тёр, тёр и тёр размыкающийся браслет.
Невыносимо.
Шесть лет я занимал пост министра внутренних дел, не пора ли остановиться?
Конечно, я собирался служить до старости, но… Настолько ли я хороший министр, чтобы ради сохранения должности убивать ни в чём не повинную женщину?
Неужели никто, кроме меня, с управлением не справится?
Император говорил, я единственный подходящий длор, но…
Настолько ли я достоин?
Я поморщился.
Война с Галлардией меня выматывала, хотя я не военный министр: с каждым днём напряжение в стране усиливается, не хватает рабочих рук, растёт преступность. И от бесконечных собраний министров, обсуждений, изучения документов, консультаций, бессонных ночей за работой голову словно окутал дым. Разум задыхался. Впервые со смерти Талентины я желал знака, какого-нибудь небесного подтверждения правильности выбранного пути.
Я просто тешу свои амбиции?
Или нужен стране?
Имею право уйти с поста в столь трудный для родины час?
В праве ли отбирать жизнь, чтобы остаться?
Я думал об этом год. Думал по-разному. И ответа не нашёл.
Быть палачом я не желал.
Но оставить пост, кроме которого в моей жизни ничего нет?..
В мысли ворвался крик. Карета дёрнулась. Хрустнула пробитая стенка.