Инопланетяне в Гарволине
Шрифт:
Того, что началось на центральной площади Гарволина, не описать! В безумной панике толпа отпрянула и бросилась врассыпную. В первых рядах бежала пожарная команда, что неудивительно: она состояла из молодых, сильных, прекрасно натренированных ребят. Мгновенно узкие улочки, выходящие на площадь, оказались закупоренными убегающими. Стоящие до этого в первых рядах и потому испуганные более других зеваки оказались теперь в ужасном положении — бежать им было некуда, спрятаться на площади тоже надумаешься, ибо бегущая толпа унесла с собой остатки снесённых
И все это время из мощного громкоговорителя, установленного на площади, продолжала литься задушевная народная песенка «Эй, летела птичка». Некому было выключить передачу, поскольку коллектив радиоузла в полном составе покинул студию минут десять назад и, естественно, не вернулся на своё рабочее место.
— А вы говорили — не будут нападать! — упрекал историк архитектора, осторожно высовываясь из-за колёса автобуса. В его голосе одновременно звучали и торжество, и сожаление.
Сидящий рядом с ним на корточках архитектор только плечами пожал.
— А кто начал? — выступил он на защиту пришельцев. — Мы начали! Как всегда! Ох, темнота наша… И кто додумался вызвать пожарников? При чем здесь пожарники? С чего вдруг они кинулись на спокойных гостей? Да ещё так агрессивно, с гидрантами. И машина у них красная, самый раздражающий цвет. Ну те и не выдержали, они ведь не знали, что это пожарные.
— Как вы думаете, есть жертвы? — интересовался кто-то сзади. — Вам видно, посмотрите.
— Да вроде бы никто на асфальте не лежит, — ответил историк, выглянув ещё раз. — Может, с другой стороны?
Наблюдатель с другой стороны сообщил, что там тоже погибших не видно.
— Не иначе как они стреляли не в полную силу, — решил кто-то. — Просто для острастки пустили в ход оружие.
В набитом до последнего предела возможностей зале ожидания автовокзала царили тревога и нерешительность. Никто из спрятавшихся там не знал, на что решиться. Понятно, зал ожидания — не очень надёжное убежище, но выйти на площадь ещё страшнее. Баба в углу громко стала читать отходную молитву. Другая истерически кричала:
— Молитесь, христиане! Пробил наш последний час!
Ей вторил пропитый бас:
— Точно, все снесут! Камня на камне не оставят!
— Только этого нам не хватало! — раздражённо кричал третий. — Пан, куда ты мне в морду суёшь свой букет?
— Это дурни пожарные их разозлили! Сразу же набросились со своими кишками! Надо было сначала по— хорошему попробовать.
— Армию, армию вызвать!
— Люди, надо бежать отсюда! Ведь мы здесь что в мышеловке, придут и всех передушат!
— Никто же не идёт, что пани так дёргается? Все ноги отдавила.
— Всех, всех подушат!
— Если
— А сейчас они что делают? Кто-нибудь выгляните в дверь!
— Ничего не делают, — доложили от двери. — Стоят, как стояли.
— А из-под рук у них ничего такого не сыпется?
— Холера их знает, где у них руки. Но ниоткуда ничего не сыпется.
Редактора и замдиректора Центра по изучению общественного мнения втолкнули в двери кафе одними из первых. Судорожно уцепившись за столик, который изо всех сил отстаивала секретарша, оба старались удержать позиции у окна.
— А Янушек где? — чуть не плача допытывалась секретарша. — Надо же, бросили его одного на произвол судьбы! И теперь или пришельцы его застрелят, или люди затопчут! Как стадо диких животных, поглядите! Что напало на наших, с чего они вдруг стрелять надумали? О, Боже, где же Янушек?
— Успокойтесь, Марыся, вижу я Януша! — крикнул ей редактор. — Вон со своей камерой за людьми гоняется! Молодец, какие кадры будут! Марыся, прекратите истерику, жив Янушек, ничего с ним не сделается.
— А это… это тоже предусмотрено вашими планами? — настырно допытывался замдиректора, поджимая ноги, чтобы не отдавили, и придерживая столик. — О, черт, стул увели…
— Сидеть надо было, а не вскакивать! — огрызнулся редактор. — Как вам сказать… Реакцию мы предвидели, но не такую. Она… как бы поточнее выразиться… немного излишне спонтанная, что ли…
В кафе все лезли новые беглецы в поисках убежища, один из них больно заехал локтем в ухо замдиректора. Редактор попытался смягчить своё высказывание.
— Ну, в общем, вы ведь предвидели возможность необычной реакции на нештатную ситуацию, так ведь? В конце концов, общественность имеет право на панику. Смотри-ка, оказывается, нетипичное вооружение впечатляет…
— А вонь какая! — заметила секретарша, которая сразу же успокоилась, увидев, что фоторепортёр жив и невредим. — И не нравится мне, что Янушек так себя ведёт. По сравнению со всеми этими, что без памяти удирают, он производит впечатление не то героя, не то идиота. Выделяется, одним словом.
— А ты, оказывается, очень умная, Марысенька, — удивился редактор и принялся стучать чайной ложечкой по окну, пытаясь привлечь внимание фоторепортёра. Выйти из кафе, чтобы оттащить фоторепортёра, он при всем желании не мог.
А фоторепортёр был в своей стихии, и никакая сила не оторвала бы его от любимого занятия. В рекордно короткий срок, будто у него было четыре руки, он, меняя фотоаппараты, успел запечатлеть сцены бегства с общественной площади. Красочные получились кадры, люди мчались, не помня себя от страха и ничего не видя перед собой. Наверняка, подумал он, удачной получится фотография тех двух типов, что безуспешно пытались прикрыться чьим-то велосипедом. Или вот этого запыхавшегося парня с веткой в руке — единственного человека на площади, который не поддался панике, не бежал от страшных пришельцев, а, напротив, пялился на них разинув рот.