Иностранец на Мадейре
Шрифт:
Глава 30. Самая маленькая школа Европы
Называется она Escola Internacional da Madeira (EIM), «Международная школа Мадейры». Единственное полностью двуязычное (английский и португальский) начальное учебное заведение острова. (Открою один секрет: если у вас нет планов оставаться на Мадейре и в Португалии навсегда, то можно договориться об ослаблении требований по португальскому и сделать упор именно на английский.) На Мадейре есть еще так называемая многоязычная школа, в которой можно и китайский, и даже русский изучать, но существующие там стандарты обучения нас категорически не устроили.
Другое дело – EIM. Это, наверно, самая маленькая школа Европы. Здание совсем небольшое. Классы просто крохотные. И во всей школе общее количество учеников сравнимо с численностью одного класса в общеобразовательной российской или британской школе. Школой железной рукой управляет Тельма Армстронг-Тешейра, имеющая огромный преподавательский опыт, принесенный ею из родной
При всех недостатках апартеида, надо признать, что в белой общине ЮАР существовала сильная педагогическая традиция. Такая не модная, не слишком современная, с упором на дисциплину и требовательность. Миссис Армстронг-Тешейра очень, очень строга и требовательна. Но поразительно – дети ее обожают. Завидев, кидаются обниматься и рассказывать о своих делах и достижениях. Но ее слово при этом – железный закон. И наказания за малейшую провинность раздает жестокие – по двадцать дополнительных (помимо обильного домашнего задания) примеров в день! Зарыдаешь…
В школу принимают детей с четырех месяцев (cr`eche, то есть ясли). Потом идет nursery, что-то вроде детского сада, подготовительные классы и, наконец, четыре начальных класса – с шести до десяти лет, после чего все, к нашему огромному сожалению, заканчивается. Прогресс нашей юной леди после трех лет в этой школе был феноменален: не только в том, что касается объема знаний, но, что важнее, серьезности отношения к учебе, к работе. В какой-то момент с ней в классе учились замечательные во всех отношениях сыновья-близнецы знаменитого футболиста Дани, выступавшего за питерский «Зенит» и приехавшего на родину залечивать полученную в России травму. Вот тогда это был «большой класс», аж семь мальчиков и девочек! Но потом Дани вылечился и увез близнецов в холодный Петербург, уехал еще кто-то, и с тех пор в классе училось только три-четыре человека. Некоторое время их вообще оставалось только двое – юная леди и ее подруга Мафалда. Понятно, что такие удивительные размеры класса превращают учебу в нечто, больше похоже на частные занятия с репетитором. Каждому ребенку уделяется огромное и совершенно индивидуальное внимание. Школа частная, платная, по местным понятиям дорогая – между пятью и шестью тысячами евро в год, но по сравнению с Британией это просто семечки. Когда я рассказываю британцам об этих расценках, они не верят своим ушам. Ведь на Альбионе частное обучение стоит раза в три-четыре дороже.
Так что, удивляясь благовоспитанности и организованности наших юных гостей, надо учесть то потрясающее воспитание, которое они получают в Международной школе. Но все же под всем этим главная основа – семья.
Почти все семьи в школе – полные, матери-одиночки здесь по-прежнему редчайшее, экстраординарное явление. Даже если что-то между взрослыми пошло не так, важнейший принцип – ребенок должен получать максимальное внимание от обоих родителей. В идеале он даже не должен знать, что между родителями возникли серьезные проблемы. Почти у каждого есть братья и сестры, бабушки и дедушки, дяди и тети… А еще – крестные отцы и крестные матери… Сейчас в России понятие «крестных» кажется каким-то анахронизмом. Между тем сколько я слышал в своем детстве восторженных рассказов отца и дяди об их крестном отце… В жизни семьи он играл совершенно колоссальную роль, был просто номером два после родителей вплоть до того момента, пока в середине тридцатых не угодил туда, куда многие в те годы попадали, и не вернулся.
Здесь же, на Мадейре, и по сю пору так, с той разницей, что никуда ни настоящие отцы, ни крестные не исчезали, даже в эпоху диктатуры Салазара, если только они не состояли в подпольной боевой организации компартии или чем-нибудь таком. Но на Мадейре таких не было, да и в континентальной Португалии это тоже была большая редкость.
Так что каждый ребенок ощущает себя частью большой семьи, в которой каждому есть до него дело.
Когда в Международной школе Мадейры началась жестокая борьба за дочку между ирландской дамой и ее бывшим португальским мужем, весь остров был шокирован. Драма освещалась даже в новостях по местному телевидению. Эта история стала для мадерьянцев таким же потрясением, как случай, когда у одной из левад нашли тщательно запеленованного брошенного младенца.
Мне пришло в голову, что национальный менталитет можно изучать в том числе по детскому фольклору и по притчам и басням, которые принято рассказывать детям. Например, вот мадерьянская баллада «О 37 гвоздях».
«Жил-был мальчик, отличавшийся вспыльчивым характером: чуть что не по нему, он сердился, обижался, топал ногами и обижал других. И вот однажды отец подарил ему странный мешочек. Мальчик заглянул туда, думая, что там конфеты или игрушки. Но там оказались гвозди. Ровно 37 штук. „Каждый раз, когда ты сердишься, вбивай гвоздь в забор у нас на заднем дворе“, сказал отец. В первый день мальчик вбил в забор штук десять гвоздей. На второй день – в два раза меньше. На третий –
Может, я думал, они такие вырастают спокойные, сдержанные и сосредоточенные и так умеют ценить дружбу потому, что им нечто подобное внушают с детства? Или, наоборот, в народном творчестве отражаются уже сложившиеся черты национальной психологии?
Недалеко от нашего «Дворца Пальм», на углу улицы Жашминейру и Авениды-до-Инфанте, довольно долго строился многоквартирный, класса люкс, жилой дом. Строился, по нашим представлениям, споро, а также очень чистенько и аккуратно, не создавая почти никаких проблем окрестным жителям. Работали там португальские строители: чинно и степенно, алкоголя не употребляли, матом не ругались, знай себе трудились как пчелки, с одним выходным в неделю. Дольше всего, пожалуй, шли отделочные работы. Кроме того, дом, как и полагается на Мадейре, был оснащен элегантным бассейном, а потом еще и джакузи в каждой квартире. Коллектив был на объекте занят не очень большой, поэтому, наверно, и растянулось строительство на два с лишним года. В обеденный перерыв строители имели привычку сидеть прямо на тротуаре, покуривая, млея на солнышке и лениво, негромко переговариваясь. Покурив, аккуратно собирали за собой окурки и шли работать дальше. Я смотрел им вслед и думал: во-первых, это значит, что совсем не холодно, можно спокойно сидеть на камне. Даже в декабре, например. Во-вторых, чисто. Встали, отряхнулись слегка, и сзади на брюках не видно грязи. Спереди – всякие там пятна от краски и прочее: стройка все же. А сзади – нет. Вообще на улицах Фуншала и других городков и селений – везде чистота и порядок. Поразительно – особенно в сравнении с Лондоном, Нью-Йорком, Парижем. Жена говорит: в чем дело? Они же не немцы и не скандинавы, в конце концов. Южный народ. Темпераментный.
Джозеф Адамс, автор популярной в начале XIX века книги-справочника о Мадейре, писал про местных жителей, что они «неизменно вежливы… встретив прилично одетого незнакомца, каждый обязательно снимет шляпу и будет обижен, если не получит такого же приветствия в ответ… Среди бедняков отставший от своего корабля моряк, оставшийся в результате без денег и одежды, неизменно может рассчитывать на сочувствие и поддержку».
Сочувствие и поддержку вы получите на Мадейре и сегодня. И есть еще такое странное для сегодняшнего мира отношение к деньгам, несмотря на все переживаемые сейчас мадерьянцами трудности. Я уже упоминал о таксистах, которые постепенно становятся друзьями семьи, если ты пользуешься их услугами на протяжении нескольких лет. Так вот: не дай бог предложить им чаевые – обижаются. Норовят время от времени вообще денег за проезд не взять. «Ну что вы, я все равно ехал в ту сторону». И если так решит, упрется, ни за что не уговоришь. Они же упрямые… Принесли в мастерскую переставший работать планшетник. Мастер повозился минут восемь, поставил диагноз. Проблема оказалась всего-навсего в дефектном проводе. Сказал, что ничем, к сожалению, помочь не может: провода такого у него нет. Подсказал, где его можно приобрести. Но деньги за работу брать отказался. Сказал: «Я же ничего не делал». В том же духе выступил и замечательный зубной врач Джон Суза. Я пришел нему с нестандартной проблемой. Изучив ее, врач пришел к выводу, что ничего пока предпринимать не нужно. Прочитал мне – дружественным, веселым тоном – целую подробную лекцию о профилактических мерах. Лекция затянулась, заняла почти весь обычно отводимый на пациента отрезок времени… но деньги брать доктор тоже отказался. Ту же фразу произнес: «Я же ничего не делал…» И таких примеров немало. Есть ли исключения? Разумеется. В семье не без урода. Но это точно тот случай, когда исключения подтверждают правило.
Еще в одной старинной книге я прочитал, что мадерьянское понимание очереди отличается от общеевропейского. Так вот, докладываю: утверждение это остается справедливым и полтора века спустя. Причем и в хорошем, и в не очень хорошем смысле.
Вот в кафе-столовой «Сабореш ау килу» вдруг образовалась изрядная очередь на оплату. Увидев это, администрация высылает сотрудницу на помощь, и та открывает вторую кассу. Происходящее в такой момент меня каждый раз поражает. Стоящие в конце очереди не пользуются тем, что у них больше свободы для маневра, и не оказываются первыми у новой кассы, как это всегда происходит в России и все чаще – в Англии. Нет, они уважительно ждут, пока несколько человек, стоявших перед ними в первой очереди, переместятся во вторую. Люди переглядываются. Мысленно проделывают не столь уж простое математическое действие. И вот уже очередь разделилась на две, максимально приближаясь к справедливой формуле, – такой, чтобы время ожидания сократилось для каждого в более или менее одинаковой пропорции.