Шрифт:
Часть первая
Глава первая
Когда Мадлен вошла в лавку, мадам Дюбуа разговаривала с Марией Луизо. Обе женщины обсуждали событие, вот уже двое суток лихорадившее дом. Об этом событии говорили во всех семьях, населявших этот дом, и репортеры разных газет то и дело наведывались, чтобы узнать — нет ли чего новенького.
— Это ты, Мадлен? — обернулась на стук двери мадам Дюбуа.
Ей было не больше тридцати лет, но она уже начинала полнеть. Сколько Мадлен себя помнила, мадам Дюбуа всегда стояла
Мадлен приходила сюда запросто. Мадам Дюбуа дружила с ее бабушкой. Они могли часами о чем-то говорить и смеяться за чашкой кофе, пристроившись у маленького столика в задней комнате, представлявшей собой нечто вроде склада. Иногда мадам Дюбуа оставляла Мадлен за себя в лавке. Она доверяла ей отпускать покупателям товар, получать деньги и класть их в кассу.
Мадлен с этим прекрасно справлялась. К тому же она была неплохим психологом: если заходил случайный посетитель, зажиточный на вид, Мадлен набавляла цену. Немного, но набавляла. Не из корыстных целей, конечно. Для нее это просто была игра.
— Бабушка к вам не заходила? — спросила Мадлен.
— Заходила. Она ушла и обещала вернуться, — ответила мадам Дюбуа и вновь повернулась к Марии, продолжая прерванный разговор. — Но это поразительно!.. Я ведь их видела. Они стояли вот там, на углу, около бара!.. Один высокий, седоватый, а другой помоложе, как будто с усами… Я это прекрасно помню!.. Они стояли и смотрели на наш дом!.. Я тогда подумала, не собираются ли они зайти ко мне, и еще несколько минут не запирала двери своей лавки.
— А что предпринимает Шантелье? — спросила Мария; ее худощавое лицо с чуть выступающими скулами казалось усталым; по-французски Мария говорила не очень чисто; несмотря на то что она пятнадцать лет жила в Париже и была замужем за французом, произношение давалось ей с трудом.
Мадам Дюбуа развела руками.
— Молчит!.. Но я не думаю, что он примет их условия!..
— Как это жестоко, воровать детей! — вздохнула Мария.
— Я бы им просто головы оторвала! — воскликнула мадам Дюбуа. — Конечно, Жак не самый лучший в мире ребенок, и я не слишком люблю всю семью Шантелье, но люди, которые идут на такие авантюры, — просто ублюдки!.. Мадлен, милочка, подними-ка луковицу с пола!..
Мадлен подняла луковицу, бросила ее в корзину и продолжала молча слушать разговор двух женщин.
Ей не хотелось сидеть одной дома. Бабушка куда-то ушла, отец еще не вернулся с работы. Матери у нее не было: она умерла три года назад.
По всем правилам Мадлен должна была бы сразу же засесть за уроки, но не смогла совладать с собой. Ее тревожила судьба Жака. Где же узнать последние новости, как не в лавочке мадам Дюбуа!..
…Это случилось позавчера. Они вместе с Жаком возвращались из школы. Ему, как всегда, мешали встречные тумбы, решетки заборов и витрины магазинов. Он прыгал, трещал палкой по железным прутьям ограды сквера, строил гримасы манекенам и при этом болтал без умолку. Он мог говорить о чем угодно: о том, что своими руками задушил ядовитую змею, которая уползла из зоологического сада; что мечтает поступить в бродячий цирк и стать акробатом; что собирается поехать в Советский Союз, к Черному морю, где летом живут
— Ты поедешь со мной и будешь переводчицей!.. — говорил он при этом Мадлен.
Мадлен в ответ только хмурилась. Да, конечно, она хорошо знала русский язык, которому ее научила бабушка, но ехать в Россию пока не собиралась.
Давным-давно, когда бабушке было столько же лет, сколько сейчас Мадлен, ее семья переехала из России в Париж. Родители бабушки давно умерли. Они оставили ей в наследство пятиэтажный каменный дом, который находился на родине в Одессе. Бабушка бережно хранила в деревянной шкатулке бумаги, удостоверяющие, что дом действительно принадлежит ей. Однажды она показала Мадлен эти стершиеся на сгибах старые пожелтевшие бумаги.
— После моей смерти дом будет принадлежать тебе! — торжественно сказала она.
Отец Мадлен — его звали Густав — посмеивался над бабушкой. Он не верил, что русские отдадут ей дом. Да и сохранился ли он? Ведь в Одессе была война и многие здания разрушены.
Однажды Мадлен рассказала все это Жаку. И Жак предложил:
— Давай напишем в Одессу письмо!.. В тот самый дом, который принадлежит бабушке… Если он сохранился, то в нем наверняка живут ребята. Попросим, чтобы они нам ответили.
Бабушка всегда была против того, чтобы Мадлен дружила с Жаком. Его отец был коммунистом, он работал во Всеобщей конфедерации труда [1] .
Однако прекратить эту дружбу бабушка не могла. Она добилась только того, чтобы Жак не бывал в их квартире.
Предложение Жака написать в Одессу письмо заставило бабушку снисходительнее отнестись к этой дружбе.
Сперва она долго советовалась по поводу письма со своими приятельницами, такими же, как она, старухами, некогда покинувшими родину. И, наконец, решила, что в этом письме не кроется для нее опасности. Наоборот, таким путем она, может быть, узнает все, что ей надо.
1
Французская профсоюзная организация.
Несколько дней подряд, после школы, Мадлен и Жак сразу же садились сочинять письмо.
Сначала ребята просто хотели, как это требовала бабушка, узнать, цел ли ее дом. Но постепенно их письмо обрастало всевозможными подробностями. Ребята рассказывали в нем о своей жизни, о том, как учатся, как провели лето. Жак хотел вставить туда свою любимую историю о змее, удравшей из зоологического сада, но Мадлен запротестовала. Обманывать ребят, которых они не знают, казалось ей просто невозможным.
Бабушка несколько дней читала и перечитывала это письмо, куда-то его носила показывать и в конце концов согласилась с его содержанием.
Ребята долго спорили, на каком языке написать письмо: на французском или на русском. Мадлен утверждала, что надо на русском. Уж если она этот язык знает, зачем же заставлять русских ребят заниматься переводом. Но Жак утверждал, что они — французы и должны писать на своем родном языке. Их спор разрешил отец Жака. Он предложил им вложить в конверт два письма: одно, написанное по-французски, другое — по-русски. Так они и поступили. Кроме того, Жак написал еще коротенькое обращение от себя.