Иной мир
Шрифт:
— В таком случае нужно искать именно мертвых, — сдержанно сказала Нанга.
Из долины до них донеслось жужжание вертолета.
— Давайте собираться, Нанга.
Профессор Шаган вышел. Нанга хотели пойти за ним, но Дамар попросил ее остаться еще на минутку. Он взял ее за руку.
— Я буду часто думать о тебе, Нанга, когда ты будешь в Европе.
Она ничего не ответила.
— Ты когда-нибудь уже была там?
— Нет, — сказала она, — и было бы лучше, если бы я побывала там при других обстоятельствах.
Она отдернула свою руку; ей было неудобно оставаться
— Я купил это по пути — почитай в дороге.
— Спасибо, — сказала она и спрятала книгу. Она знала, о чем он сейчас думал и что он сейчас скажет ей множество любезностей. Вертолет освободил ее от его ухаживаний.
В Джакарте они сели на стратоплан, который летел в Прагу. Когда облака были под ними, Шаган недовольно сказал: «Теперь Вы окончательно добились своего, теперь нет пути назад. Доктор Борос уже держит в руках телеграмму, и завтра или послезавтра меня поднимут на смех и все благодаря Вам».
Он ударился в эти мрачных прогнозы, и Нанга дала ему выговориться. Она выглянула в иллюминатор. Небо над ними было ослепительно ярким. Стюардесса разносила кофе и печенье. Профессор Шаган пробежал глазами свежую газету.
— Они отправили на орбиту двух человек, — сказал он.
Нанга непонятливо посмотрела на него.
— Кто отправил на орбиту?
— Вчера, — сказал Шаган и показал на заголовок в газете, — Американцы. Они испытывают новый космический корабль. «Darling of Stars» — Любимец звезд — скромностью при выборе имен они никогда не отличались.
— Они случаем не на Луну собрались? — осведомилась Нанга.
— Боже упаси. Они хотя выйти за орбиту Луны. Любимец звезд…
Название забавляло его.
Они долго молчали. Шаган пил свой кофе, погрузившись в мысли и представлял предстоящую встречу. Он все еще испытывал чувство дискомфорта от этого путешествия и ее замысла. Нанга вынула маленькую книгу, которую Дамар дал ей для чтения в дороге. В ней были стихотворения. Когда она провела пальцем вдоль страниц, она заметила строфу, которую Дамар жирно подчеркнул карандашом:
В утренней росе, которую Солнце обратило в алмазы,
Предчувствие наступающей радости.
Мы ее оба чувствуем.
Ее чистота сияет, словно блеск твоих глаз,
Ее свежесть — грация твоего образа.
Туда торопится время, тени исчезают;
А тоска и радость засыхают в палящей жаре.
Нанга захлопнула книгу и спрятала ее в дорожной сумке. Настойчивость Дамара беспокоила ее.
Они летели на высоте двадцать километров. Шаган уткнул нос в мягкую обивку кресла готовился к своей миссии, и чем больше проходило времени, тем беспокойнее он становился. Он подмигнул Нанге, которая дремала с закрытыми глазами.
— Вы спите? — тихо спросил он.
Она повернула голову.
— Нет. Мы уже прилетели?
— Осталось еще совсем немного.
Он хотел отвлечься и говорил про предстоящие задачи на Маник Майя.
— Надеюсь, Дамар не забыл приготовить снимки в сфере Gygnus. В горах Алатау их ждут уже несколько недель.
Нанга не ответила. Мысленно она была уже в Праге и думала: Я хотела бы, его теорию довели adabsurdum [3] , тогда хотя бы закончилось это омерзительное представление.
3
(лат.) До абсурда
— Работа пойдет ему на пользу, — продолжил Шаган, — так он легче справится со своим несчастьем. Через неделю мы снова будем дома. Возможно, у нас будет немного времени, чтобы немного осмотреться в Европе…
— Через неделю? Для этого понадобится, пожалуй, целый год.
— Это на Вас похоже, — проворчал Шаган, — но что Вы скажете о нескольких поездках? В Европе есть много достопримечательностей. Уже одна Прага передает дыхание прошедших столетий. Оттуда рукой подать до Будапешта. И Веймар тоже стоит увидеть…
— Это было бы чудесно! — воскликнула она в порыве радости. Она не рискнула выразить такие желания, и была благодарна ему, что теперь он сам предлагал провести ее по этим местам. Когда он заметил ее наивную радость, он стал ироничным.
— Конечно, — подтрунивал он, — Вы относитесь к тем людям, которым при виде ночного звездного неба на ум приходят стихи, это я заметил на Маник Майя…
— Что Вы имеете против стихотворений?
— Ничего, — ответил он, — но Кантиль порой кажется мне более реалистичной, чем Вы. Правда, во время нашего отъезда она перепутала Европу с Северным полюсом и посоветовала мне всяческие домашние способы избавления от простуды, но у нее эмоции хотя бы находятся в здравом отношении с разумом. Почему Вы не изучали историю литературы или искусства, Нанга?"
Она расстроено ответила: «Потому что я захотела работать в Вашем направлении. Но, может быть, я еще наверстаю упущенное».
Шагану доставляло удовольствие немного сбить с толку свою ассистентку. Возможно потому, что он сам отвлечься, но более глубокой причиной было ее увольнение, которым она столь непосредственно грозила ему. Шаган компенсировал таким образом свое плохое настроение, вызванное этим.
— Да, — иронично продолжил он, — Вы относитесь к людям, которые завидев скелеты мертвых мудрецов цитируют меланхоличные изречения и при звучании девятой симфонии видите перед глазами детскую картину обнимающихся братьев. Вы, собственно, совсем не от мира сего…
— Да, я знаю, — сказала она, — тем лучше вы подходите для этого мира. Вы — скопище молекул и математических уравнений.
Она демонстративно вынула томик стихов Дамара.
— Спасибо, черноволосый золотой ангелочек. Хорошо, что Вы полетели со мной. Вы потеряете свою наивность достаточно быстро — самое позднее через два-три дня. Меня раздирает любопытство узнать, что Вы при этом скажете. Выгляните в иллюминатор, мы пересекли границу. Европа под нами.
Нанга проследила за его взглядом, но смогла рассмотреть лишь клочки облаков, в промежутках однотонную, серую поверхность.