Инспектор и ночь

Круг творческих интересов Богомила Райнова, одного из наиболее ярких представителей современной болгарской литературы, необыкновенно широк. Будучи профессором Софийского высшего института изобразительных искусств, он публикует монографии и критические статьи, освещает в ряде очерков и статей вопросы эстетики и теории искусства. Б.Райнов известен и как киносценарист и драматург. Важное место в творчестве Богомила Райнова занимают его исследования, в которых он разбивает буржуазные эстетические позиции — «Художественное мастерство», «Чёрный роман» и «Эрос и Танатос».

Богомил Райнов — не только популярный писатель, но и видный общественный

Подобно писателям, принадлежащим к поколению, «рождённому в период между двумя войнами», — таким, как Валерий Петров, Александр Геров, Веселии Ханчев, Божидар Божилов, — Богомил Райнов начал свой творческий путь как поэт. И хотя критика ставит его поэтические произведения в один ряд с лучшими образцами современной болгарской лирики, славу ему приносит его проза.

В прозе Богомила Райнова живы традиции классического реализма 19 века, подтверждением чего могут служить присущее ему добросовестное изучение представляемого жизнью «материала» склонность к тонкому психологическому анализу характеров, строгая социальная определённость образов, «флоберовское» построение фразы.

Круг беллетристических тем Богомила Райнова можно разделить — тематически, а в некоторой степени и хронологически, — на три части. Первая — это его «парижская проза», или рассказы и новеллы о жизни за рубежом, собранные в книгах: «Человек на углу» (1958 г.), «Дождливый вечер» (1961 г.), «Ночные бульвары» (1963 г.). К этому циклу относится и его новелла об алжирском движении Сопротивления «Как только мы можем умирать». Во вторую часть вошли приключенческие повести и романы писателя главным героем одной серии которых является инспектор милиции («Инспектор и ночь», «Человек возвращается из прошлого» и «Бразильская мелодия»), а главным героем другой серии контрразведчик Эмиль Боев («Господин Никто», «Нет ничего лучшего, чем плохая погода», «Реквием одной негодяйке»). Указанные произведения, как и книги других современных болгарских «классиков» этого жанра (Андрея Гуляшки, Павла Вежинова), отличаются не только занимательностью; в них мы находим верную обрисовку социальных явлении опирающуюся на изощрённую наблюдательность и психологизм.

Социально-психологический роман «Дороги в никуда» кладёт начало третьему циклу в творчестве Б. Райнова. Эта книга ставит важные социально-этические вопросы, показывает душевный разлад поколения, обретавшего зрелость в первые годы после победы социалистической революции. Книга представляет собой безмолвный монолог изнурённого болезнью человека — научного работника, творческие силы которого деформированы чуждым ему и несвойственным социалистическому обществу догматическим мышлением. Что является итогом жизни, прожитой не так, как тебе хотелось бы? Воспоминания о ранней любви или двое детей, которые стоят под окнами больницы? И была ли эта жизнь ошибкой? Могла ли она быть иной? Не на грани ли гуманистической резиньяции и естественных движений вечно мечущегося сердца проявляется самое лучшее, что есть в человеке, — стремление к прекрасному, которое делает человека победителем, даже тогда, когда его уже сразила смерть?

Эта книга Богомила Райнова свидетельствует об умении писателя преодолевать всё мрачное и сложное в жизни, опираясь на коммунистическую направленность своих убеждений. Она свидетельствует также о том, что «новейшие» приёмы прозы могут быть исключительно функциональными в контексте социалистическо-реалистической творческой концепции. Потому что субъективистско-монологическое повествование может выражать не только психологическую замкнутость индивида в «узком» внутреннем мире, как это чаще всего бывает в современной западной прозе (Марсель Пруст, Вирджиния Вульф, Джеймс Джойс, Франц Кафка); порой такое повествование основывается на своеобразном преломлении проблем социальной жизни в сознании индивида, свидетельствует об его творческой активности в условиях новой жизни.

Включённые в книгу произведения Богомила Райнова верно отражают как творческие предпочтения писателя, так и его идейно-художественную позицию. В них выведен интересный социальный «типаж», тонко переданы психологические нюансы, духовное бытие раскрыто как функция социального.

Даже любовь у Богомила Райнова — это чаще всего деформированные из-за условий капиталистического города человеческие взаимоотношения. В этом смысле показательна не только его проза, но и его ранняя поэзия, в которой любовь предстаёт реальной, зримой силой, далёкой от какой-либо сентиментальности. В прозе Богомила Райнова любовь — очень зыбкая «почва» бытия, что особенно ощутимо в повести «Моя незнакомка», как и в конце романа «Нет ничего лучше плохой погоды». Любовь даёт ощущение счастья растворяется в воспоминаниях, становится почти призрачной в своём экстатическом воплощении, и это, в свою очередь, придаёт особое очарование его рационально сконструированной прозе. Это чувство у Богомила Райнова имеет глубокий поэтико-гуманистический смысл, оно как бы выступает компенсацией реальной любви, сломленной враждебными законами капиталистического общества («Моя незнакомка») или подавленной неумолимостью профессионально-гражданского долга (приключенческие произведения писателя).

Личность в прозе Б. Райнова имеет строго определённые социальные координаты. Но в обществе его герои отделены друг от друга бронёй своего одиночества, что особенно ярко показано в рассказе «Между шестью и семью». Однако это не «добровольное» внутреннее одиночество. Людей разделяет классовая, идейная, национальная или профессиональная разобщённость. И люди не всегда обходят молчанием факты столь безотрадной действительности, восстают против неё.

Светлозар Игов

Если вам скажет кто-нибудь, что профессия инспектора милиции романтична, пошлите его ко мне. Или к чёрту.

Половина восьмого утра. Я жду телефонного звонка и изучаю пейзаж в окне: тёмное декабрьское утро, свет уличных фонарей, с трудом рассеивающих плотный туман, пригоршни дождя, которые ветер остервенело швыряет в стекло, плюс отражение собственной физиономии. Словом — лучезарное лицо на лучезарном фоне.

Я жду телефонного звонка, но отнюдь не сгораю от нетерпения: единственное, что мне предстоит, это свидание с мертвецом. Вообще мертвецы — это мои ребята, хоть и создают мне массу неприятностей. Только успеешь разделаться с одним, как тебе уже преподносят другого, а антракта между этими историями никогда не хватает для того, чтобы сделать что-нибудь полезное. Сходить подстричься, например, или сменить эту сорокасвечовую лампочку, от которой портятся глаза, или, на худой конец, убрать со стены портрет старой немецкой овчарки с всепонимающей улыбкой и лиловатой шерстью.

Телефон всё ещё не звонит. Я отрываюсь от пленительного пейзажа и начинаю расхаживать по кабинету, между четырьмя пустыми письменными столами. Нас четыре инспектора в комнате, но мне редко случается видеть остальных, а им — меня, потому что каждый из нас вечно возится с очередным покойником. Зато столы всегда налицо. И эти пустые канцелярские столы, освещённые вышеупомянутой лампочкой, придают комнате изумительный уют. Тот особый уют, от которого хочется задрать голову, как овчарка на стене, и завыть во весь голос.