Инспектор Кадавр
Шрифт:
Главное, что беспокоило Мегрэ со вчерашнего вечеpa и чего до сих пор он так и не смог понять, это – где он: среди честных людей, которым нечего скрывать и они от души стараются как можно лучше принять приезжего парижанина, или же среди хитрецов с нечистой совестью, которые не знают, как отделаться от нежеланного гостя, навязанного им следователем Брежо-ном. И Мегрэ попытался кое-что прояснить для себя.
– А в Сент-Обен мало приезжает народу, – проговорил он, продолжая есть суп. – Я вчера заметил, нас было всего двое, если не считать старой крестьянки в чепце.
– Совершенно верно.
– А тот, что сошел с поезда вместе со мной, он местный?
Этьен Но медлил с ответом. Почему? Но Мегрэ пристально смотрел на него, и тому стало стыдно своей растерянности.
– Раньше я никогда не видел его, – торопливо сказал он. – Вы, наверно, заметили, я даже сперва принял его за вас.
Тогда Мегрэ изменил тактику:
– Не понимаю, зачем он приехал сюда, вернее, кто его вызвал?
– Вы его знаете?
– Он – частный сыскной агент. Я должен сегодня же, прямо с утра, выяснить, что он здесь делает. По-видимому, он остановился в одной из двух гостиниц, о которых вы мне вчера говорили?..
– Я сейчас отвезу вас туда на двуколке.
– Благодарю, но я предпочитаю пройтись пешком, поброжу немного по городу.
И вдруг Мегрэ осенила мысль: а не собирался ли Этьен Но рано утром, пока он спит, поехать в городок и встретиться там с инспектором Кавром? Что ж, это возможно. Не исключено и то, что ночной визит Женевьевы – тоже часть плана, разработанного всей семьей. Но тут же Мегрэ упрекнул себя за такие мысли.
– Надеюсь, у вашей дочери ничего серьезного?
– Нет… Откровенно говоря, мне кажется, что она больна не более, чем я… Мы приняли все меры, но до нее тем не менее дошли сплетни, что ходят по округе… А она гордая… Все девушки таковы… В этом, я думаю, и кроется истинная причина того, почему она уже три дня не выходит из своей комнаты. А потом, кто знает, может, она стесняется вас.
«Эх ты, простофиля!» – усмехнулся про себя Мегрэ, вспоминая о ночном визите Женевьевы.
– При Леонтине мы можем говорить все, – продолжал Этьен Но. – Она меня знает с детства. Она в нашей семье с… с какого времени, Леонтина?
– С первого моего причастия.
– Еще немного супу? Нет?.. Видите ли, я нахожусь в весьма затруднительном положении и уж нет-нет да и подумаю, не допустил ли мой шурин тактическую ошибку… Вы, конечно, скажете, что он разбирается в подобных вещах лучше меня, ведь это его профессия… Но он так давно уехал отсюда, что, видимо, позабыл атмосферу нашей провинции…
Трудно было поверить, что Этьен Но неискренен, он говорил с непринужденностью человека, который высказывает все, что у него на душе. Он сидел, вытянув ноги, и набивал трубку, а Мегрэ тем временем кончал свой завтрак. В кухне было тепло, пахло кофе, который молола Леонтина, а в глубине темного двора, чистя коров, что-то насвистывал скотник.
– Поймите меня правильно… Здесь всегда время от времени возникают какие-нибудь слухи то об одном, то о другом человеке… Не спорю, на сей раз обвинение серьезное… Но я думаю, не лучше ли просто не обращать на это внимание… Вы были так любезны, что откликнулись на просьбу моего шурина… Оказали нам честь приехать сюда… Сейчас об этом знают уже все, можете быть уверены… Языки работают… Как я предполагаю, вы собираетесь расспросить людей?.. Воображение разыграется еще больше… Право, я не знаю, нужно ли это… Почему вы так мало едите?.. Я ежедневно объезжаю свои владения. Если не боитесь холода, составьте мне компанию, я буду рад.
Когда Мегрэ надевал плащ, со второго этажа спустилась горничная – она вставала на час позже старой кухарки. Дверь во двор была открыта, оттуда дышало холодом и сыростью. Целый час Мегрэ и Этьен Но осматривали службы. На небольшой грузовичок слуги ставили бидоны с молоком. В этот день нужно было отправить в соседний город на ярмарку коров, и погонщики в темных халатах отбирали их. В глубине двора под навесом стояли конторка, небольшая круглая печка, стол и на нем-картотека и регистры: записи вел служащий Этьена Но, обутый, как и хозяин, в высокие сапоги.
– Простите, я на минутку… На втором этаже дома свет горел только в одном окне: это встала мадам Но. Гру-Котель еще спал. Спала и Женевьева. Горничная натирала пол в столовой. А здесь в темноте двора и служб шла своя жизнь: суетились скотники, выгоняя коров, фыркал мотор грузовичка.
– Ну, вот и все… Еще несколько распоряжений… Попозже я сам поеду на ярмарку, мне надо встретиться кое с кем из фермеров. Если будет время и если вам это интересно, я расскажу, как организовано мое хозяйство. На остальных фермах я веду молочное животноводство и снабжаю молоком завод. А здесь мы занимаемся выведением племенных пород, которые большей частью идут на экспорт. Я поставляю скот даже в Южную Америку… Теперь я полностью в вашем распоряжении. Через час совсем рассветет. Если вам нужна машина куда-нибудь поехать… Или если у вас есть вопросы ко мне… Я не хочу ни в чем вас стеснять… Будьте как дома…
Он говорил с широкой улыбкой на лице, но оно, пожалуй, омрачилось, когда Мегрэ кратко сказал в ответ:
– Ну что ж, если вы не возражаете, я пойду пройдусь… Дорога была такая топкая и грязная, словно канал протекал как раз под нею, а не рядом.
Справа возвышалась железнодорожная насыпь. Впереди, примерно в километре от дома, виднелось ярко освещенное здание; судя по красным и зеленым огням рядом с ним, то была станция. Оглянувшись и заметив, что на втором этаже зажегся свет еще в двух окнах, Мегрэ подумал об Альбане Гру-Котеле и с недоумением вспомнил, как его удивило, а вернее, даже раздражило известие, что тот женат. Небо прояснилось. Миновав станцию, Мегрэ свернул налево. Начинался городок. Окна нижнего этажа одного из первых домов были освещены, над ними виднелась вывеска «Золотой лев». Мегрэ вошел. Он очутился в длинном зале с низким потолком, где все – и стены, и потолочные балки, и узкие деревянные столы, и скамьи без спинок-было коричневого цвета. Плита в глубине зала еще не топилась. У камина, в котором медленно горели дрова, женщина неопределенного возраста, склонившись над решеткой, варила кофе. Она мельком взглянула на вошедшего, но не произнесла ни слова. Мегрэ сел за столик под тускло светившей пыльной лампочкой.
– Рюмку местной наливки! – попросил он, стряхивая водяную пыль с набухшего в тумане плаща.
Женщина ничего не ответила, и он решил, что она не расслышала. Она продолжала ложечкой мешать кипевший в кастрюльке кофе, по запаху малособлазнительный. Когда кофе был готов, она перелила его в чашку, поставила на поднос и направилась к лестнице, на ходу бросив Мегрэ:
– Сейчас спущусь.
Мегрэ был убежден, что кофе предназначался Када-вру, и он не ошибся: доказательством тому было знакомое пальто, которое он заметил сейчас на вешалке. Наверху, у него над головой, послышались шаги – это в комнату вошла хозяйка, и голоса, но о чем говорили, Мегрэ не разобрал. Прошло минут пять. Потом еще столько же. Мегрэ тщетно несколько раз стучал монеткой по столу. Наконец через добрых четверть часа женщина спустилась. Вид у нее был еще более неприветливый, чем раньше.
– Что вы просили?
– Рюмку местной наливки.
– Нету.
– У вас нечего выпить?
– Наливки нет, а коньяк есть.
– Тогда дайте коньяку.
Женщина подала ему коньяк в рюмке из такого толстого стекла, что в нее поместилось всего несколько капель.
– Скажите, мадам, это у вас, конечно, вчера вечером остановился мой друг?
– Не знаю, ваш ли он друг…
– Вы поднимались к нему?
– У меня постоялец, и я подала ему кофе.
– Насколько я его знаю, он, конечно, засыпал вас вопросами, не так ли?