Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Инспектор земных образов. Экспедиции и сновидения
Шрифт:

Жестокость жестких, почти жестяных, фигурно вырезанных густо-зеленых листочков розы. Роза пластает, режет, размякший воздух своими острыми целенаправленными листьями, творя собственную эсхатологию растительного пространства, покоренного твердостью и красотой соответствующей ландшафтной воли – а, может быть, и свободы.

Регионализм снимает с пространства «кожуру» осторожности мест, районов, территорий, старающихся как бы размазать собственные ландшафты вне времени какой-либо эпохи. В сущности, регионализм не стремится к порождению конкретной метафизики территории – он лишь определяет рамки, фреймы пространства, округляющего, образующего, видящего свои собственные очертания и конфигурации.

Место оставляет шансы пространству

раскрыться внутренним ландшафтным разнообразием. Оно – если говорить начистоту – превращает однообразные и унылые протяженности в траектории пространственных событий, обязанных бытию прежде всего благотворным сосуществованием совершенно различных экзистенций. Место – событие пространства, в котором ландшафт находит себя как несомненное, укорененное и полное бытие-здесь.

Китай – цивилизация, не видящая пространства вне общего, высшего ритма Бытия; отсюда и отсутствие пространства как ландшафтной основы временных последовательностей. Предлагается просто-таки ментальный разрыв между насыщенной пустотой Неба и банальной размещенностью Земли в сакральных геометрических конструкциях. Но это же дает Китаю как цивилизации право и силу на чистоту и красоту метагеографических построений личностных и коллективных миров.

Жизнь – это соглашение между Бытием и его коррелятами, пространством и временем. Но главное: распространение, продолжение, воспроизводство жизни означает развитие и «раскручивание» протяженности как атрибута некоего глкбокого, серьезного «механизма» Бытия. Пространство должно как бы само себя видеть посредством постоянно нагнетаемой и разрастающейся протяженности – наиболее явного символа экзистенциальности самого Бытия.

Китайская мысль поглощает пространство как ненужную достопримечательность бытия, не ориентированного на резкое разграничение и отдаление Неба и Земли. В ней всякое место обретается и утверждается с помощью ритмических структур-событий, соответствующих всякий раз образу пространства-времени без ландшафтной судьбы. Тем не менее, географические образы формуют и формируют китайскую мысль как трансверсальную ментальность, расширяемую любой графической инновацией, находящейся в поле притяжения Земли.

Дождь как аффектированное событие пространства. Линии водяных струй не нарушают общей картины дачного пейзажа (открытая теплица, валяющиеся на траве игрущки, куча песка, полузаброшенные грядки), но рассекают, разделяют тело ландшафтного бытия на фрагменты вполне целостных географических образов, важных самих по себе. Может быть, дождь – гео-поэтическая картина распада неосмысленной дотоле местности, становящейся дождем, через дождь, сквозь дождь своим собственным дистанцированным образом. Дождь: это когда бытие пытается «потрогать» самоё себя посредством «влажной» телесности ландшафта.

Дождь, Средоточие пространства, Повисшего на водосточной трубе

Ассоциативный ландшафт растворяет пустоты и лакуны несосредоточенного, полузабывшего себя пространства, формируя пределы тех протяженностей, которые обеспечивают необходимые для ощущения полноты сущего образные дистанции. Места творятся как ассоциативные ландшафты лишь в том случае, когда время осознается как безусловная локальная уникальность или особенность.

Напитываться пространством – значит пытаться разместить самого себя как «ландшафт» – ландшафт, чей дискурс есть перемещаемое по ходу дела, по ходу пути, путешествия в'uдение границ мест, не обладающих этими границами «изнутри» (их нет). Другими словами, нужно опространствлять свою траекторию движения, как бы вырезанную, вынутую предварительно из времени самого ландшафта (как если бы я ехал в автомобиле с тонированными темными стеклами, меня внутри не видно, но я вижу снаружи всё).

Ночное небо, чья глубина, бесконечность, длительность разрывают континуум бытия на отдельные пространственные анклавы забытья, безбытия, небытия. В ночном небе взгляд обнаруживает предельно внутреннее

пространство, в котором проникающие острия звезд, тяжелые темные облачные массивы, неестественная желтизна полной мышино-сырной луны раскрывают природные длительности как очевидные и бесспорные ментальные протяженности.

В сумерках китайской каллиграфии. Тут уже нет речи о ясной и безупречной графике плоскостного и растекающегося во все стороны в'uдения; это, скорее, видение полупространственных, полувременных образов, организующихся траекториями кистей, росчерками туши как металандшафтные конструкции, долженствующие показать и представить пространство вне бытия, пространство после бытия. И так-то китайская каллиграфия утверждает протяженность и длительность любого места, собы-тийствующего самому Бытию.

Крыши домов и сараев, уверенные и неуверенные, ржавые и хорошо покрашенные, блестящие и не очень, прохудившиеся и совершенно надежные. Закрывают ли они от Неба, или же они приоткрывают плотную сущность Земли? По крайней мере, крыши декларируют своим присутствием, своими разнообразными очертаниями подлинную геоморфологию срединности, промежуточности, перевальности, передышки; их можно трактовать как географические образы окаменевшей, застывшей невесомости, дающей знать о тайных, скрытых связях Земли и Неба.

Ветер важен не сам по себе, но как отсутствие небесно-зем-ной гармонии, постоянства, устойчивости. Он обнаруживается пригибающейся травой, шелестом листьев, улетающей газетой, внезапным холодком потускневшего фрагмента Бытия. Но есть ли он непосредственный, прямой разрыв Бытия, или только лишь метафизическое свидетельство хрупкости внешне спокойных и устойчивых ландшафтов? Может быть, ветер диктует – так или иначе – рельеф и трансфигурации воздушных пространств, обреченных тем самым быть косвенными указаниями на сложные, непростые ритмы метагеографических длительностей и протяженностей. Время, чувствующее свое «тело» как очевидную ландшафтную лакуну, прореху, пустоту – вот ветер как метагео-графическое событие.

Ландшафтная полнота как символ пространственной поверхности, обозримой сразу со всех точек зрения, из всех мест, составляющих своими образами расстояние идеального ландшафтного взгляда и чувства.

Русское мышление рассматривает пространство как возможность средоточия ментальных образов, описывающих расхождение, отдаление мест и местностей, которые представляют собой замкнутые событийные точки – топосы, лишенные классической ландшафтной оболочки.

Пространство в русской мысли обретает свои корни там, где Бытие упирается в становление пустотности полуосвоенного, недоосвоенного, параосвоенного ландшафта, не управляющего своими образами, а «разбрасывающего» их беспорядочно как непоследовательные и «недоделанные» события. Бытие-здесь не размещается как онтологическое рас-стояние Бытия-там; они одновременны, но тем самым временные длительности скрадываются, распадаются, превращаются в протяженные сосуществования здесь-и-всегда.

Сидя у окна с книгой. Игра утреннего солнечного света, ветреных лиственных теней на раскрытом книжном развороте – среди букв, слов, предложений – на поверхности объемной, допускающей перетекание дрожащего, изменчивого, подвижного, солнечного света в пространство уютного и светлого текста, переливающегося в шелестящих лиственных тенях, «командируемых», посылаемых через окно покачивающейся молодой березкой. Может быть, это «срединное» пространство еще шире, объемнее – за счет сохранения, преображения летящих, возникающих, исчезающих трансфигураций светотеней уже в самой записной книжке, где я пытаюсь нащупать, зарисовать некие образные иероглифы обживаемого места. Свет полощется сквозь листья на моей руке, на движущейся по строке авторучке, пространство самого места географизируется ландшафтной стенографией образного потока, округляющего, сферизующего со-бытие Бытия.

Поделиться:
Популярные книги

Приручитель женщин-монстров. Том 7

Дорничев Дмитрий
7. Покемоны? Какие покемоны?
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Приручитель женщин-монстров. Том 7

Темный Лекарь 4

Токсик Саша
4. Темный Лекарь
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Лекарь 4

Младший сын князя

Ткачев Андрей Сергеевич
1. Аналитик
Фантастика:
фэнтези
городское фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Младший сын князя

Неудержимый. Книга VI

Боярский Андрей
6. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга VI

Сыночек в награду. Подари мне любовь

Лесневская Вероника
1. Суровые отцы
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Сыночек в награду. Подари мне любовь

Неудержимый. Книга XVII

Боярский Андрей
17. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XVII

Гром над Империей. Часть 1

Машуков Тимур
5. Гром над миром
Фантастика:
фэнтези
5.20
рейтинг книги
Гром над Империей. Часть 1

Возвышение Меркурия. Книга 3

Кронос Александр
3. Меркурий
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Возвышение Меркурия. Книга 3

Жандарм 4

Семин Никита
4. Жандарм
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Жандарм 4

Корсар

Русич Антон
Вселенная EVE Online
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
6.29
рейтинг книги
Корсар

Сломанная кукла

Рам Янка
5. Серьёзные мальчики в форме
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Сломанная кукла

Отмороженный 3.0

Гарцевич Евгений Александрович
3. Отмороженный
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Отмороженный 3.0

Крестоносец

Ланцов Михаил Алексеевич
7. Помещик
Фантастика:
героическая фантастика
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Крестоносец

Чужое наследие

Кораблев Родион
3. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
8.47
рейтинг книги
Чужое наследие