Инстинкт и социальное поведение
Шрифт:
Первая мировая война была для России неожиданной катастрофой. Испокон веку люди затевали войны, рассчитывая на какие-нибудь выгоды, или просто поддаваясь страстям. По-видимому, государственные деятели редко задавались вопросом, во что может обойтись их стране решение начать войну. Меньше всего мог понять это Николай II, человек слабого характера и ограниченного ума; между тем, решение вступить или не вступить в эту войну зависело от него одного.
Россия переживала в то время промышленный подъем и нуждалась в политических и социальных реформах. Растущая страна задыхалась в тесноте самодержавия, не способного ни оставаться, ни уйти. Капитализм без законодательных ограничений вызывал рабочие беспорядки. Незадолго до войны, перед самым визитом союзника – французского президента Пуанкаре – Петербург был ареной ожесточенных столкновений полиции с рабочими демонстрациями. Война могла на некоторое время отвлечь внимание от жгучих внутренних проблем, но лишь в том случае, если бы это была успешная война. На это и рассчитывали недальновидные политики и военные, давившие на безвольного царя. Между тем, Россия и в военном отношении не была готова к войне с грозным
Разрыв между интеллигенцией и народом привел к политической бессловесности народа. Его пытались привлечь на свою сторону крайние партии, но не очень успешно. Эсеры имели некоторое влияние в деревне, а эсдеки пытались внедриться в рабочие организации – сначала в монархические союзы священника Гапона, потом – в начавшие развиваться нелегальные профсоюзы. Но ячейки эсдеков были слабы. В 1913 году на всю Россию насчитывалось около 2000 зарегистрированных эсдеков обоих направлений, из них 1300 большевиков и 700 меньшевиков. Те и другие, вдобавок, делились на фракции, враждовавшие друг с другом. Ленин с его твердыми сторонниками – «ленинцами» – отнюдь не был силен: его конкуренты говорили, что все ленинцы помещаются на одном диване. Диван этот находился в Женеве, но, конечно, ленинцы были не только там. Если прибавить к этому, что революционные партии были битком набиты полицейскими агентами, то трудно было бы предсказать известное нам развитие русской революции. В 1913 году, когда было торжественно отпраздновано трехсотлетие династии Романовых, скорее можно было предвидеть постепенное продвижение России по пути к конституционной монархии.
Невероятный успех путча большевиков можно объяснить только войной. В начале войны все партии России – за единственным исключением большевиков – стали на позицию «национального единства», как это произошло и в других странах, вступивших в войну. Даже меньшевики, за некоторыми исключениями, стали «оборонцами», то есть высказались за «оборону отечества». Только большевики были против войны; более того, они с самого начала стояли за поражение своего отечества в мировой войне, полагая, что это ускорит социалистическую революцию. Эта «пораженческая» позиция большевиков логически вытекала из их принципиального интернационализма: для них врагом была мировая буржуазия, а рабочие всех стран были их братья по классу, которые должны были соединиться, согласно лозунгу, еще недавно украшавшему заголовки всех коммунистических газет. Вторивший им Горький издевался над «патриотизмом и другими болезнями духовного зрения».
Война шла неудачно. Немцы и австрийцы захватили огромные территории – Польшу, Прибалтику, западные русские губернии, но большевики твердо держались своей доктрины: выше всего для них были грядущие интересы мирового пролетариата. Конкретные страдания родной страны были преходящим эпизодом, предваряющим предсказанный Марксом всемирный переворот. В этих страданиях были виновны русские помещики и капиталисты, затеявшие ненужную России войну и наживавшихся на войне. Такое настроение лучше всего выразил Гейне, друг молодого Маркса, в своем стихотворении «Ткачи» (Die Weber):
Ein Fluch dem falschen Vaterlande,
Wo nur gеdeihen Schmach und Schande,
Wo jede Blume fr"uh geknickt,
Wo F"aulnis und Moder den Wurm erquickt!
[Проклятие ложному отечеству,
Где процветают лишь стыд и позор,
Где каждый цветок гибнет, едва раскрывшись,
Где гниль и плесень питают червей.]
Как видите, и это отношение к отечеству не было исключительным признаком России. Силезские ткачи, восставшие против своего отечества, могли иметь к нему те же чувства. Но образованная публика такой политики не понимала: это было ни на что не похоже, и особенно на историю Французской Революции, служившую ей руководством. Ведь даже якобинцы защищали свое отечество – и с полным успехом – а русские якобинцы желали ему поражения! Никто не мог поверить, что кучка сектантов, повторяющих такой лозунг, может приобрести политическое значение. Классовый конфликт, замаскированный условиями «спокойного» общества, в критических условиях прорывается со страшной силой. Но чаще всего правящим классам удавалось направить его против какого-нибудь иностранного «врага», потому что простому человеку трудно было расширить свои чувства за пределы отечества. Такую глобализацию классовой солидарности и выполнил «пролетарский интернационализм». Не следует недооценивать власть идей над людьми – у большевиков была поистине революционная идея.
Война шла, и шла крайне неудачно. Русской армией командовали бездарно: верховным главнокомандующим объявил себя сам царь. Армии не хватало всего: ружей, снарядов, даже сапог. Казенные и частные воры наживались на военных поставках. Царь находился под властью своей жены, немецкой принцессы, едва говорившей по-русски; а царицей, в свою очередь, руководил шарлатан Распутин, которого в царской семье считали святым. По советам Распутина меняли министров. Народ терял веру в царя, а царицу прямо обвиняли в измене. Во всяком случае, солдаты, вынесшие три года кровавой войны, больше воевать не хотели. В 1916 году полтора миллиона дезертиров, уйдя с фронта, пробирались в родные места. Война была проиграна, надо было ее кончать. Но этого не понимали ни правящие круги, ни оппозиция: все политические партии России – за единственным исключением горсти большевиков - стояли за «продолжение войны до победного конца»: этого требовала честь России, ее слово, данное союзникам, и даже ее прямые интересы – за участие в войне России обещали турецкие проливы и много других благ. Возникло расхождение между «политической» Россией, Россией образованных и рассуждающих людей, и простонародной Россией, попросту желавшей кончить эту войну. Расхождение это было невиданным в русской истории. Народная масса всегда была «за царя» – если не этого, то другого царя – а теперь она впервые была против него, а вместе с тем против всей «политической России». В этих условиях партия, перешедшая на сторону простого народа, имела шансы на успех. Для этого она должна была стоять за простого человека, но против «отечества», и такая партия нашлась: это была партия большевиков.
Не надо думать, что Ленин и его сторонники все это ясно понимали. Радикальные партии не ждали революции, и меньше всего большевики. Ленин, живший в Женеве, почти потерял связь с Россией, и три дня не мог поверить газетным сообщениям о революции в Петрограде. Большевики, имевшие столь важное преимущество на русской политической сцене, сами этого не знали: они были просто доктринеры, повторявшие свой лозунг, без особой надежды на успех. Остальное сделала для них история.
Иностранцы плохо понимают русское значение слова «патриотизм». Конечно, русским всегда было свойственно естественное чувство привязанности к родной стране. Но перед внешним миром Россию представляла ее самодержавная власть, равнодушная к интересам своего народа и безответственно втягивавшая его в свои военные авантюры. Каждое усиление внешнего могущества России означало отягчение ее внутреннего рабства. Самое слово «отечество» приобрело в России казенное, фальшиво-официальное звучание, в противоположность слову «родина», сохранившему свое интимное эмоциональное значение. Русские интеллигенты всегда отличали подлинную любовь к родине от казенного патриотизма. Они понимали, что реформы шестидесятых годов были вызваны поражением России в крымской войне, и не ждали ничего хорошего от русских побед. Поэтому «пораженчество» большевиков было не только следствием их «пролетарского интернационализма», но и крайним выражением двойственности русского патриотизма. Война, вызвавшая вначале стихийные демонстрации энтузиазма, пробудила у мыслящих людей России тяжкие опасения. Эти опасения оправдались с лихвой.
_________
Февральская Революция произошла внезапно. Положение петербургских рабочих становилось все хуже: цены росли, а законы военного времени подавляли всякое недовольство. Вдобавок начались перебои с хлебом. В стране было много хлеба, но доставка его в столицу была расстроена из-за беспорядка на железных дорогах. Настроение народа стало тревожным: любое происшествие могло вызвать взрыв. В конце февраля в лавках не стало хлеба. Жены рабочих начали мятеж, солдаты гарнизона отказались стрелять, и через день столица вышла из повиновения властей. Комитет Государственной Думы назначил «Временное правительство», и 2 марта Николай, по совету своих генералов, отрекся от престола. Русской монархии пришел конец. Не пришлось штурмовать никаких Бастилий: казалось, это была самая прекрасная, самая мирная из всех революций. Либералы торжествовали и спешили пользоваться внезапно возникшей свободой.
Но война продолжалась, и Временное правительство, где оказались кадеты и другие «оборонцы», стояло за «войну до победного конца». Между тем, радикальные партии – главным образом эсеры и меньшевики, потому что в Питере было очень мало большевиков – устроили в противовес кадетам свое параллельное правительство – «Совет рабочих и солдатских депутатов». Эсдеки мешали работе Временного правительства, но как будто забыли завет Маркса о «перманентной революции». И тут вернулся Ленин, которого немцы пропустили из Швейцарии в Швецию в знаменитом «пломбированном вагоне». Немцы знали пораженческую линию большевиков и рассчитывали ослабить сопротивление русского фронта. Они щедро снабдили большевиков деньгами, для той же цели [Все это окончательно подтвердили документы германского генерального штаба, опубликованные в 1957 году]. С точки зрения большевистского руководства, такое тайное сотрудничество с немцами было вполне допустимо, потому что шло на пользу их правому делу. Правильно было все, что могло ускорить мировую революцию. Ленин ехал в Россию с большими опасениями, боялся ареста; но его ожидал триумфальный прием: он был принят как один из вождей революции. Ленин был неважный стратег, но искусный тактик революции: он быстро оценил положение и напомнил большевикам их задачу. На фронт пошли газеты и листовки, откровенно направленные против «империалистической войны», и вся эта агитация дозволялась, потому что теперь в России была свобода печати. Армию невозможно было заставить воевать, но главное – популярность большевиков росла с каждым днем.
Политика большевиков после Февральской Революции часто осуждается с моральных позиций, но эти позиции, естественно, зависят от принятой системы ценностей. Система ценностей, для которой высшей ценностью является собственное национальное государство (т.е. «отечество»), в ряде случаев вызывает серьезные сомнения с точки зрения гуманизма. Известное английское изречение “right or wrong – my country”[" Права или нет моя страна - это моя страна"] служило для оправдания национального эгоизма и колониальной политики, и теперь вряд ли кто-нибудь решится всерьез ссылаться на такую мораль; известно также, к чему привело немецкое изречение “Deutschland ?ber alles”[Германия превыше всего"]. Несомненно, есть более высокие ценности, позволяющие судить о поведении людей, ссылающихся на интересы своего отечества. И все же, нельзя оправдать полное пренебрежение к отечеству ради отдаленных, может быть, недостижимых целей. Но еще более сомнительны средства, с которыми Ленин начал свою политическую кампанию. Сделка с одним из врагов против другого – типичная черта любой «реальной» политики (Realpolitik в немецком смысле этого выражения), и если мы прощаем такую политику обычным государственным деятелям, то есть согласны с тем, что всякая политика должна быть грязной, то приходится простить ее и большевикам. Ленин вообще не испытывал по этому поводу никаких сомнений. Еще хуже были советы Маркса по поводу «эксцессов»: это уже и в самом деле средства, способные уничтожить любую цель!