Инстинкт и социальное поведение

Фет Абрам Ильич

Большевики сохранили также некоторые важные освободительные реформы Февральской Революции – уничтожение сословий и равноправие женщин, но и эти революционные акты приобрели у них парадоксальный характер. Исчезло почтение к «господам», но очень скоро привилегии привели к новому, еще худшему барству; а все, кто принадлежал к прежним привилегированным сословиям, даже принявшие сторону новой власти, подвергались преследованиям. Наконец, женщины освободились от власти мужей, но скоро нужда заставила их пойти на работу. Некоторые из них в самом деле развились, но другие попросту несли двойное бремя.

Конечно, вокруг старых и молодых большевиков выросла многомиллионная толща чиновников, потому что бюрократическая машина большевиков, претендовавшая на управление всей жизнью страны,

скоро стала в несколько раз больше дореволюционной. Эти обыкновенные советские служащие заботились только о собственном благе, и никто из них не был заинтересован в сохранении источника всех благ. Такие системы – даже при полной покорности населения – невозможны по чисто «кибернетическим» причинам и разрушаются, как мы видели, без всяких революций.

Что же можно сказать о «настоящих» большевиках? Они захватили неограниченную власть и стали жертвами этой власти. Парадокс тирании состоит в том, что «благонамеренный» тиран может и в самом деле сделать не только много зла, но и много добра своей стране; однако, при этом неограниченная власть неизбежно извращает характер человека – нельзя безнаказанно быть тираном. Об этом свидетельствует история всех тираний, от Писистрата до Сталина. Первоначальная эффективность тирании скоро превращается в бессилие и коррупцию.

Идеология большевиков и их практика была тоталитарной. С нашей точки зрения, тоталитаризм двадцатого века был болезнью роста, связанной с глобализацией социального инстинкта. Еще в девятнадцатом веке перед человечеством встали две задачи: преодоление национальной вражды и преодоление классовой вражды. Коммунизм, возбуждая классовую вражду, стремился устранить национальную вражду; фашизм, возбуждая национальную вражду, стремился устранить классовую вражду. Поскольку обе идеологии прибегали к насилию, они были тоталитарными. Но коммунизм исходил из биологически прогрессивной идеи равенства и братства всех людей, а потому многие видели в нем продолжение гуманистической традиции. Напротив, фашизм, в принципе отрицавший равенство и братство людей, был попросту биологически регрессивным движением, загонявшим людей обратно в изолированные племенные сообщества. То и другое движение были по существу враждебны свободе – то есть исторически сформировавшимся и уже осознанным правам человека. То и другое, извращая социальные побуждения человека и подчиняя его подлинные потребности предполагаемым интересам «коллектива», привели к порабощению человеческой личности и разрушению культуры.

4. Террор и конец коммунизма.

Если понимать под «утопией» некоторое представление об идеальном обществе, задающее цели общественной деятельности, то без таких идеальных представлений за серьезную политику нельзя и браться: иначе она вырождается в препирательства о частных интересах. Но, к несчастью, утописты обычно предполагали, что люди примут идеальное общество сразу и с трогательным единогласием. Вероятно, единственным исключением был первый из всех утопистов, Платон, предлагавший тоталитарное государство с аппаратом насилия, поразительно напоминавшим фашистское государство.

Большевики скоро убедились, что Россия не примет добровольно их систему. Следуя Марксу, они обвинили в этом сопротивление правящих классов и устроили революционный террор. Тоталитарный характер большевистской власти имел две стороны: политическое и экономическое насилие. Политическое насилие состояло в том, что гражданам не разрешалась никакая политическая деятельность, кроме участия в предусмотренных партией мероприятиях. Экономическое насилие состояло в запрещении любой хозяйственной инициативы. В отношении экономики большевики делали – во время нэпа – некоторые послабления; но в политике они действовали беспощадно. На XI Cъезде партии (1921 г.) Ленин добился запрещения всякой фракционной деятельности; это означало, что члены партии лишились права обсуждать политические вопросы между собой. Ясно, что в такой партии неизбежные расхождения во мнениях должны были превратиться в интриги, а сама партия в нечто вроде мафии; история еще не знала мафии, владеющей целой страной, но теперь у нас есть такой опыт.

Пока у власти были «старые большевики», привычные к партийным разногласиям, ленинское запрещение фракций не удавалось полностью провести: члены партии спорили, как им лучше строить коммунизм, а партийные вожди, представлявшие разные точки зрения, по существу боролись за власть. Но партия должна была держать в повиновении большую страну, где активное сопротивление прежних политических сил сменилось глухим пассивным сопротивлением народной массы, главным образом крестьян, все еще владевших землей. Нэп не вызывал восстаний, но «мелкобуржуазная стихия», как выражались большевики, непрерывно «рождала капитализм». С другой стороны, сохранялась внешняя опасность: капиталисты, как можно было подозревать, только и думали о том, как расправиться с первой страной советов. Советская власть должна была быть сильной.

Красная Армия, почти разложившаяся в конце гражданской войны, была распущена, и ее большевистское ядро принялось строить новую, дисциплинированную и хорошо вооруженную армию. Около 1930 года она насчитывала около полумиллиона человек и из всех армий мирного времени уступала в численности только французской. Красные командиры, имевшие опыт гражданской, а часто и мировой войны, прошли обучение с помощью немецких офицеров (с Германией в 20-ые годы были близкие отношения). Таким образом, большевики построили первоклассную современную армию – к сожалению, разрушенную Сталиным перед войной.

Другим достижением большевиков была внутренняя армия – ЧК, впоследствии переименованная в ГПУ, НКВД и КГБ. Функция этой армии состояла в защите советской власти и подавлении всех зачатков политического несогласия. Немцы, пережившие фашизм, могут составить себе понятие об этой организации, сложив все функции гестапо, СС и СД.

Большевики, и еще больше сменившие их сталинцы, стремились к максимальной концентрации власти, но парадоксальным образом власть в Советском Союзе имела три параллельных аппарата – партийный аппарат, «советский аппарат» и ЧК. Все три имели отделы, ведавшие всеми отраслями жизни, и «дублировали» деятельность друг друга. Предполагалось, что партийные органы дают общие установки и назначают кадры, а также следят за деятельностью всех остальных учреждений; советские органы занимаются хозяйством («выполняют планы»); а чекисты, окруженные секретностью, всюду имеют своих тайных агентов, производят аресты и охраняют места заключения, а в случае надобности подавляют сопротивление внутри страны. Советский аппарат и в самом деле всегда повиновался партийному, но чекисты временами имели собственные цели и боролись за власть.

Как уже было сказано, уже в начале 20-ых годов бюрократический аппарат советской власти намного превышал численность царской бюрократии, одной из самых дорогостоящих в мире. К концу Советского Союза (1990) он насчитывал 19 миллионов человек; все эти люди пользовались б`oльшими или меньшими привилегиями, но не должны были работать; содержание этой армии паразитов становилось все более тяжким бременем для страны. Понятно, что аппарат такого размера нельзя было заполнить большевиками: образовался класс чиновников, мещанского и крестьянского происхождения. Эти люди предпочли физической работе канцелярские кресла, специальные пайки, лучшую жилплощадь. Чиновники, как всегда, ориентировались на существующую власть. До революции власть была сословной: во главе ее стоял царь, окруженный аристократией, а чиновники, при всем их значении, оставались на подчиненных ролях. Революция уничтожила сословную власть и создала абсолютную бюрократию. В этом смысле советскую Россию можно сравнить разве что со старой Китайской империей, но там над всеми мандаринами все-таки стоял наследственный император, Сын Неба, окруженный длинноволосыми маньчжурами. В Советской России не было аристократии: все были государственные служащие, за исключением одного человека – диктатора. Это была единственная в истории «однородная» пирамида власти, без всяких врожденных и приобретенных прав. В этом смысле диктатура Сталина превосходила не только Китайскую империю, но даже Турцию и Персию под властью узурпаторов, потому что шахи и султаны должны были все же считаться с обычаями, религией и национальностью своих подданных. Такая власть могла возникнуть лишь там, где были уничтожены все традиционные иерархические структуры. Эту предварительную работу проделали для Сталина большевики.