Инструктор по экстриму
Шрифт:
– А где у нас на побережье высокие скалы?
– И все-таки?
– Теоретически мог, конечно. Полтора года назад нам привезли альпиниста – сорвался со скалы где-то в горах. Очень похожий случай. Труп напоминал мешок, наполненный костной крошкой…
Он оперся о косяк и, видя, что к рассказу об альпинисте следователь относится с особым интересом, стал развивать тему:
– Тело, когда оно падает с высоты, вращается и ударяется о каменные выступы всевозможными местами. А сила ударов страшная! Ударится головой – нет головы. Ударится спиной – позвоночник раздробится на позвонки…
– Спасибо, –
Уже затемно возвращаясь домой, он думал об Истукане, о скале, одна сторона которой отвесно опускается в Мзымту, а другая плавно переходит в седловину, где расположился дачный поселок. «Соседи говорили, что Ломсадзе любил по утрам бегать на вершину…»
8
Рано утром следующего дня Пузырьков в спортивном костюме, в нарушение привычного следовательского имиджа, поднялся на вершину Истукана, куда от дачного поселка вела хорошо протоптанная тропа. На венчающей скалу площадке он остановился, отдышался, замерил пульс и подумал, что без особых усилий смог бы преодолеть всю дистанцию бегом.
Обойдя бетонный круг, он остановился рядом с перилами, окинул взглядом бесконечное, нежно-голубое море, нежащееся в утренней дымке, затем оперся руками о перила и, чуть наклонившись вперед, посмотрел вниз. Стена в этом месте была совершенно отвесной и гладкой, как у панельного дома. Правда, метрах в пятнадцати от края площадки она давала складку, напоминающую разрушенный от времени карниз, каким в старинных домах отделялись этажи.
На карниз можно было спуститься левее площадки, что Пузырьков не преминул сделать. Прижимаясь всем телом к стене, он приставным шагом прошелся по карнизу, остановился под перилами и опустился на колени. Стараясь не смотреть на край, за которым начиналась манящая бездна, он стал рассматривать поверхность карниза, покрытую серыми лишайниками и скудными пучками травы. Дождь, который безостановочно лил все вчерашнее утро, навел на камне лоск, и все же Пузырьков нашел следы крови.
Он вернулся на площадку, снова встал у перил, глядя вниз, где белой лентой текла Мзымта. Потом взялся за перила обеими руками, нагрузил на них вес своего тела, даже не догадываясь о том, что в точности повторяет позу Ломсадзе за мгновение до смерти. «Нечаянно свалиться отсюда невозможно, для этого надо быть пьяным до состояния невменяемости, – думал он, осторожно наклоняясь вперед, чтобы выяснить, насколько его предположение вероятно. – А Ломсадзе, если верить директору, вообще не пил… Если свалился не по своей вине, значит, ему кто-то помог это сделать. Но столкнуть мог только тот человек, которого Ломсадзе хорошо знал и которому доверял настолько, чтобы безбоязненно подпустить его к своей спине, стоя на краю пропасти, позволить по-дружески опустить на свое плечо руку. При виде незнакомца любой нормальный человек постарался бы отойти от края площадки».
Пузырьков поставил себя на место Ломсадзе. Вот он стоит на краю пропасти. Слышит шаги. Оборачивается. К нему подходит сосед по даче (коллега по работе, старый друг, земляк и т. д.), кладет руку на плечо. Говорит о чем-то приятном. И вдруг резким движением пытается столкнуть за перила… Нет, чепуха на постном масле! Первое, что сделал бы Ломсадзе, причем инстинктивно,
Пузырьков сделал шаг назад и, скребя ногтями по небритой щеке, стал рассматривать перила. На том месте, где он только что стоял, мысленно нарисовал невысокую, чуть сутулую фигуру Ломсадзе в белых шортах и красной майке… Его могли убить, ударив камнем по голове, и труп немедленно, чтобы кровь не успела залить площадку, перевалить через перила. Пузырьков сделал шаг и прислушался к хрусту щебня под ногой. Не услышать, как подходит убийца, было невозможно. Ломсадзе успел бы обернуться, отойти от края и приготовиться к активному сопротивлению. А такого быка, как Ломсадзе, завалить не так-то просто. На щебне остались бы следы борьбы, крови… И эта версия отпадает.
Остается последнее – в него выстрелили… Пузырьков отошел еще дальше и уперся спиной в плотные заросли горного боярышника. Ага! Это предел зрительного контакта. Если стреляли, то с близкого расстояния, от зарослей боярышника. С большего расстояния ни площадку, ни человека на ней увидеть невозможно… Убийца, прячась за деревьями, приблизился к площадке, улучил момент, когда Ломсадзе встал к перилам вплотную, и выстрелил ему в голову. Ломсадзе кинуло вперед, и уже мертвое тело ударилось головой о скальный выступ. Убийца подобрал гильзу и кинул ее вслед трупу… Вот это очень правдоподобно. Значит, все-таки убийство?
В это время он услышал голоса, доносящиеся снизу, быстро подошел к перилам и посмотрел вниз. За край карниза держались побелевшие от напряжения пальцы. Затем показалась голова, мгновением позже – длинная волосатая нога, и вскоре без видимого усилия на карниз вылез тощий длинноволосый парень в спортивных трусах, стянутый малиновой обвязкой. Выпрямившись, он машинальным движением пристегнулся к вбитому в щель крюку, завел веревку за плечи, почесал ягодицу и, глядя в сторону моря, будто обращаясь к нему, громко сказал:
– Поехал! Только не писай кипятком… Спокойненько переставляем: рука, нога, рука, нога…
Он зевнул и стал подтягивать веревку. Прошло еще минут пять, пока над карнизом показалось искаженное гримасой боли и страха лицо мужчины. Кряхтя и липко плюясь, он выполз на карниз, на четвереньках отошел от его края и безвольно лег лицом на камни.
– Это все? – жалобно спросил он, поднося к глазам трясущиеся ладони.
– Еще маленький кусочек остался, – ответил парень, старательно ковыряясь в носу. – Но это уже пустяк.
– Ты уже в третий раз говоришь, что остался пустяк, – жалобно произнес мужчина. – Я больше не могу. И зачем я согласился лезть на эту идиотскую гору, господи!
Парень, словно забыв про своего напарника, освободился от страховки и в несколько прыжков достиг вершины. Он перелез через ограждение, каким-то хитрым узлом привязал к перилам веревку и, поставив ногу на перила, стал с наслаждением потягивать из фляжки воду и любоваться туманным горизонтом.
Пузырьков с интересом наблюдал, как напарник на четвереньках полез по пологому склону, дрожащими руками отыскивая камни понадежнее. Оказавшись на площадке, он лег навзничь и, дурачась, стал изображать счастливое рыдание.