Инструктор по экстриму
Шрифт:
– Что?! – опешил Брагин.
– Марина, – произнесла Элла, – если ты сейчас же не закроешь рот…
– Ну что? Что тогда? – весело воскликнула Марина. – Ударишь меня еще раз?
– Нет, – покачала головой Элла. – Нет… Давай не здесь и не сейчас.
– А почему? Ты стыдишься этих людей? А почему раньше тебе было наплевать на то, что они о тебе думают? Ведь все прекрасно знали, что у тебя есть муж, что ты ему изменяешь. Почему только сейчас стало стыдно?
– Марина, – еще тише произнесла Элла, пытаясь поймать руку Марины. Мать проигрывала дочери
– А я, кроме всего прочего, еще и дочь очень знакомого тебе человека.
– Да не любит она его больше! – снова вмешался Брагин. – Теперь она любит меня!
– Заткнись! – попросила его Элла.
– Нет-нет! – Марина приподняла руки и развернула ладони, будто намеревалась удержать мать, если та вдруг упадет на нее. – Пусть говорит. Это очень интересно! Значит, теперь ты любишь вот этого типа?
– Марина! Это мое личное дело!
– И все же – да или нет?
– Я тебе отвечу! – никак не мог заткнуться Брагин. – У нее с твоим отцом все кончено. Она любит меня!
– Значит, это правда? – требовала уточнения Марина, глядя на мать.
– Нет, – после мучительной паузы произнесла Элла.
Брагин немедленно обиделся.
– Как это понимать, Элла? Я хочу разъяснений!
– Ты можешь отстать от меня хотя бы на полчаса! – с мукой выдавила из себя Элла.
– Как скажешь, – пожал плечами Брагин.
– Так вы отказываетесь от моего предложения? – напомнила ему о себе Марина.
Брагин, уже сделавший два шага, круто развернулся.
– Я сейчас как сниму с тебя трусы и ремнем…
– Неужели руки еще не устали снимать трусы? – улыбнулась Марина.
– Господи! – прошептала Элла и прижала ладонь ко лбу. – Я сейчас сойду с ума… Скажи, зачем ты это делаешь? Что ты от меня хочешь?
– Морального удовлетворения! – не задумываясь, ответила Марина. – И материальной компенсации…
Мира, которая все это время безотрывно наблюдала за происходящим, повернула лицо к Гере, коснулась его уха губами и шепнула:
– Мне стыдно смотреть на все это.
– И мне.
Они одновременно встали и незаметно ушли в ночь, словно нырнули под теплое черное одеяло.
3
– Когда я увидела их на обрыве, – сказала Мира, подойдя к воде, – то сразу подумала, что они за кем-то следят. Теперь понятно за кем.
Река в темноте казалась потоком нефти, лишь перья волн и брызги в свете луны напоминали россыпь жемчуга.
– Первый раз я веду такую интересную группу, – признался Гера. Конечно, уместнее было бы сказать «идиотскую».
– Тебе не кажется, что Вера за всеми следит? – спросила Мира. Она опустилась перед рекой на корточки, зачерпнула воды и умылась.
– По-моему, она не столько следит, сколько называет вещи своими именами. Она говорит то, что думает. Получается довольно грубо, ее слова всем режут слух.
– Выходит, никто из нас не хочет слушать правду?
– Все делают вид, что не понимают сути происходящего, – поправил Гера. – И потому
Она выпрямилась, подошла к нему.
– Ты тоже делаешь вид, что ничего не понимаешь?
– Иногда.
– А сейчас?.. Что ты думаешь обо мне?
Она стояла совсем близко. Гера мог различить тонкую мокрую прядь, прилипшую к ее лбу.
– Что я думаю? – переспросил Гера. – Я думаю, что хочу тебя поцеловать, только не знаю, как сообщить тебе об этом.
– Об этом не надо сообщать… Но ты говоришь не то.
– А что я должен сказать?
– О том, что тебе не дают покоя мысли о Некрасове. О наших с ним отношениях.
Мира выжидающе замолчала.
– Я что-то должен сказать? – поинтересовался Гера.
– Конечно! Ты должен схватиться за голову и мученическим тоном произнести: «Да! Он не дает мне покоя, и я не знаю, как вытряхнуть этого кабана из своей головы!»
– А ты?
– А я тебе отвечу: ничего плохого Некрасову я не сделала. Он рядом, жив и здоров. Наберись терпения, не позднее завтрашнего вечера он будет в лагере… Но самое главное не это. Самое главное то, что он меня совершенно не интересует.
– Вот как… А что потом я должен буду сказать?
– Уже ничего, – с некоторым разочарованием ответила Мира. – После этих слов говорить как раз ничего не надо…
Она отвернулась, сняла через голову футболку, скинула кроссовки и шорты. Он услышал, как она прыгнула в воду и от холода вскрикнула.
4
Мира энергично рассекала руками обжигающую воду, которая казалась густой и маслянистой. Дыхание ее становилось все более спокойным. Тело наполняло ощущение свежести и легкости.
Она развернулась и посмотрела на поделившую небо надвое черную полосу обрыва, где за пятнами кустов плясали блики костра. Ей показалось, что на краю обрыва стоит человек и смотрит на реку… Странное чувство. Она вдруг стала понимать Эллу, ее унизительный страх, когда вдруг на освещенный костром круг вышла ее дочь с мстительным блеском в глазах. Не это ли называют вкусом измены – не принадлежащий тебе экстаз, украденное наслаждение, вызывающее дрожь и холодок внизу живота…
Она стала другой. Она изменилась. И ничего страшного! Словно безбожница приняла массовую веру. Напротив, облегчение – не надо больше притворяться, играть чужую роль… Гера! Он так ни о чем не догадался. Лежит на берегу, подстелив майку, и смотрит на Млечный Путь, где толпятся души умерших. А Мира открыла для себя новый мир. Она вошла в него и уже бежит – все дальше и дальше от границы…
– Гера! – позвала она. – Кто это там стоит?
Как все-таки это странно – бояться, что тебя увидят. Элла! Несчастная Элла!.. Миру стало знобить. Она взялась рукой за скользкий камень и нащупала ногой прибрежную гальку. Жизнь стала бы пыткой, если бы в ней не было греха… Но почему, почему она так думает? Ее тело уже в другом измерении, а мысли все еще плетутся позади. Какой грех? Грех – это когда вопреки себе…