Интерконтинентальный мост
Шрифт:
Загорелый, улыбающийся Папанто носил на голове какую-то странную шапочку — с вырезом на самой макушке, но с ушами, аккуратно завязанными под подбородком. Френсис с удивлением уставилась на этот никогда не виденный ею головной убор. Папанто снял шапочку и протянул Френсис со словами;
— Это специальный оленеводческий головной убор с кондиционером. Ну, как вы тут живете?
— Без хозяев плохо, — ответил Петр-Амая. — Скучно.
— Но ты же хотел уединения! — напомнил Папанто. — Где ты можешь найти такое спокойствие, как не в чукотской тундре? Разве только на Луне?
— Нет, здесь нам и впрямь хорошо, — поспешил заверить хозяина Петр-Амая. — Френсис очень нравится.
— Можете оставаться у нас навсегда.
— Она уже мне об этом говорила, — Петр-Амая посмотрел на Френсис.
— Во всяком случае, первые месяцы после рождения ребенка я бы хотела прожить здесь.
— О чем разговор! — воскликнул Папанто. — Дом к вашим услугам!
Френсис впервые видела оленье стадо в такой непосредственной близости. Олени разводились и на Аляске; недалеко от Нома и на острове Святого Лаврентия паслись весьма большие оленьи стада. Но на Малом Диомиде оленей никогда не было.
Ярко-оранжевый снегоход бесшумно помчался по снежной целине. Ветер свистел в ушах, и самоскользящие полозья мягко шуршали по снегу. Еще на подходе к стаду уже по выбитому оленьими копытами и взрыхленному снегу чувствовалась близость множества животных, да и воздух стал иной, насыщенный незнакомыми запахами. Как и всякая жительница Арктики, Френсис обладала обостренным обонянием, и это часто служило причиной головных болей, когда ей приходилось бывать в больших городах.
Папанто направил снегоход вокруг стада, давая возможность гостье полюбоваться красивыми, статными животными. Многие олени, оторвавшись от снега, оглядывались и пристально смотрели на машину и людей. Глаза их были огромны и выразительны. В их черноте отражалась белая тундра и даже яркий снегоход, но еще более поразительным было выражение какой-то вселенской тоски, глубочайшей вечной печали. Долго смотреть в эту жуткую бездну было невозможно, и Френсис отвела взгляд.
Проделав круг, Папанто снизил скорость и повел снегоход прямо в стадо, заставляя оленей расступаться. Они недовольно похрюкивали, но затем снова принимались за свое дело: рыли копытами снег.
— Завтра буду отделять важенок, — сказал Папанто. — И поведу будущих матерей на южные склоны западных холмов. Там уже есть проталины.
Снегоход вскоре оказался внутри оленьего стада.
Животных как будто стало больше, и впечатление было такое, что оленье стадо бесконечно, заполняет все окрестное пространство до самого горизонта. Френсис почувствовала какое-то неосознанное беспокойство, стало неуютно. Может быть, из-за этого и не могли эскимосы стать настоящими оленеводами?
— А где же яранга? — спросил Петр-Амая.
— Она скоро должна пролететь мимо, — ответил Папанто, взглянув на часы. — Мы ее увидим. Кстати, там и моя жена. Она приглашает нас на обед.
— А что, разве яранги летают? — удивленно переспросила Френсис.
— Летают, — с улыбкой ответил Папанто. — Я заказал кран-вертостат. И он перенесет ярангу на новое место, туда, где мы проведем лето. Это совсем недалеко. Теперь мы так кочуем. Наверное, Петр-Амая уже рассказывал вам, как было раньше: снаряжали целый караван грузовых нарт, ловили и запрягали ездовых оленей, а потом начиналось многодневное путешествие по тундре.
— Наверное, это было прекрасно! — неожиданно для себя заметила Френсис.
— Может быть, — согласился Папанто. — Кстати, ездовые олени у меня есть. И легкие беговые нарты. После отела мы устраиваем празднество. Тогда я вас прокачу по последнему снегу на моих быстроногих оленях.
— Спасибо, — поблагодарила Френсис.
Когда снегоход вышел из оленьего окружения, Френсис невольно вздохнула с облегчением, и, заметив это, Папанто улыбнулся.
— А вон и наша яранга летит!
Под вертостатом, представляющим собой мощный летающий кран, на платформе, охваченной с четырех сторон тросами, медленно плыла над тундрой древняя оленеводческая яранга, перекочевывая на весенне-летнее пастбище. Это было удивительное зрелище — летящая над тундрой оленеводческая яранга, крытая стриженой оленьей шкурой, с торчащими из дымового отверстия концами старых, прокопченных березовых жердей.
— Красиво, — только и мог сказать Петр-Амая, провожая глазами проплывающий над головой вертостат с необычным грузом.
Тем временем Папанто соединился с женой.
— Мясо у меня сварилось, — сообщила она. — Поставила чайник. Может быть, что-нибудь еще нужно?
— Ничего, — ответил Папанто.
Пока ехали по тундре, вертостат опустил на предназначенное место ярангу, поднялся и взял курс на бухту Лаврентия, где располагалась база.
Жена Папанто встретила гостей у порога. Словно яранга не путешествовала, а все время стояла здесь, на высоком берегу речки. Лишь нетронутость снега да неубранные специальные блоки-захваты, виднеющиеся по углам постоянной площадки, на которой и стояла яранга, указывали на то, что ее только что поставили.
Пока гости осматривались в чоттагине, Папанто вынес меховой полог и расстелил его на девственно чистом снегу; весеннее солнце высушит каждую шерстинку, и вечером, внесенная снова в ярангу, спальня будет пахнуть свежим снегом и тундровым ветром.
За обедом Папанто рассказывал Френсис;
— Представьте, ведь оленеводство до наших дней в основном осталось прежним. Даже перед революцией — это было хозяйство одной патриархальной семьи. Такое стадо, как наше, пасли человек семь-пять. И кормилось в общей сложности около двадцати человек; члены трех-четырех семей.
— А что тут делать такому большому количеству людей? — удивилась Френсис.
— Тогда не было электрических снегоходов, специальной ветеринарной службы, — объяснил Папанто. — Теперь, чтобы произвести ветеринарный осмотр стада, я вызываю специалиста, и он примчится через час, от силы два… Кочевали только на оленьих нартах, никакой связи с внешним миром не имели, кроме редких поездок на побережье или в соседние стойбища. Представляете, кое-где в чукотской тундре о революции узнали лет через двадцать! Да и тундра в те годы была мало доступна. Знаете, когда по-настоящему советская власть пришла в чукотскую тундру? Вы и не поверите; во второй половине сороковых годов прошлого века, уже после Великой Отечественной войны. Но вот что удивительно; судя по газетным заметкам, статьям специалистов, начиная с шестидесятых годов, возникают разного рода проекты по новой организации оленеводства. Сначала решили заменить яранги на дома. На примитивных дизельных тягачах с металлическими гусеницами по тундре тащили деревянный домик, отличающийся от хорошей яранги только тем, что там было одно подслеповатое окошко да железная печка. А в остальном это было неудобное, холодное жилище; Но считалось передовым, и многие даже видели в этом будущее тундры; сотни тракторов с прицепными домиками, идущие вслед оленьему стаду…
— Когда вы полетите на вертостате над тундрой, обратите внимание на цвет растительности. В иных местах будто кто-то нанес бледную краску на зелень, — продолжал Папанто. — Словно инопланетяне оставили свои гигантские следы. Так вот — это следы гусениц вездеходов и тракторов, которыми рвали тундру в прошлом веке. Вон сколько прошло, почти сотня лет, а следы остались!
Френсис внимательно выслушала Папанто и спросила его жену;
— А дети у вас есть?
— Дочки наши в школе, в Уэлене, — ответила Тамара. — Но как только выпадает свободное время, спешат в тундру, к нам. Пробовали отправлять на экскурсии на материк, но долго они там не выдерживают; торопятся обратно. А уж осенью, когда здесь столько ягод, тепло и телята подрастают, — для них лучшего времени нет! Не уходят из оленьего стада, даже ночуют там, в палатке.