Интим не предлагать
Шрифт:
— Караул! — заголосила я.
Виктор схватил меня в охапку, зачем-то закрыл мне ладонью рот, я с перепугу укусила его, он взвыл, а потом рявкнул:
— Какой, к черту, нищий?
В конце концов я смогла успокоиться и объяснить, что к чему. Мы кинулись искать нищего, прочесали все кладбище, потратив на это несколько часов, но проклятый «язвенник» как сквозь землю провалился.
Поздно вечером я ворочалась в своей постели с боку на бок и пыталась понять, что здесь все-таки происходит. Я была уверена, что нищий из отдела по борьбе с организованной преступностью, но Колесников о нем знать не знает. Выходит, он из противоположного лагеря. А зачем бандиту рисовать на руках жуткие язвы и бродить грязному по кладбищу? Ясно, что не просто так, должна
— Чего тебе не спится? — спросил он обиженно.
— Я знаю, где наркотик, — заявила я. — Он во втором гробу.
— Еще один гроб? — вздохнул Сашка.
— Конечно, ведь покойников было двое, Турок и тот, кого взорвали в машине. Спорю, что он тоже из команды Мороза. — Ну…
— Героин в его гробу, а всю эту кашу с Турком заварили, чтобы сбить нас с толку. В общем, так, нужна еще одна эксгумация. Чем скорее, тем лучше, иначе второй гроб тоже свистнут, и тогда героин уже никогда не найдем. — Тут я сообразила, что героин — это вовсе не Сашкина забота, а Колесникова, чертыхнулась, повесила трубку и набрала номер Виктора. Отозваться он не пожелал. — Работнички, — рычала я еще с полчаса, танцуя у телефона и набирая номер безо всякого толку, после чего, ругая на чем свет стоит родную милицию, отправилась спать.
Разбудил меня Кузя. Он жалобно скулил во дворе, а мне в голову полезла всякая чушь, а ну как пес запутался в веревке? На привязи он сидеть не привык, далеко ли до беды? Кое-как одевшись, я выскочила во двор и смогла убедиться в том, что пес жив-здоров, а скулит и рвется к калитке, должно быть, от скуки. Увидев меня, Кузя утроил рвение, а я покачала головой.
— Вот уж действительно: с кем поведешься, от того и наберешься. Веди себя прилично, — сурово прикрикнула я и вернулась в комнату. Пес не унимался и поэтому все в доме поднялись раньше обычного.
— А где Данила? — удивился батюшка, когда мы втроем сели пить чай. Я заглянула к Даниле: комната пуста, кровать выглядит так, что вряд ли на ней отдыхали этой ночью. — Неужто опять загулял? — разволновался отец Сергей, вышел на крыльцо и принялся звать:
— Данила…
Услышав это имя, Кузя пришел в неистовство, лаял и бросался на калитку. Сенька подскочил к нему, отвязал веревку от ошейника. Кузя одним прыжком преодолел препятствие в виде палисадника и бросился по аллее, точно за ним гнались все кладбищенские привидения. Сенька припустился за ним, а мне ничего не осталось делать, как бежать за Сенькой. «Кузя спятил, — с тоской думала я. — С чего бы приличной собаке так вести себя?» Я-то думала, что пес решил покинуть кладбище, оттого и летит сломя голову, желая вырваться на свободу (Васькино дурное влияние), но Кузя неожиданно свернул к аллее бандитской славы и начал вести себя еще более странно. Замедлил бег, то и дело оглядывался на нас и громко скулил. Через минуту стало ясно, отчего его так разбирало:
Данила лежал, уткнувшись лицом в землю, волосы на его затылке покрылись коркой, и я, сообразив, что это кровь, приготовилась орать «караул», но тут Данила громко сказал:
— Ох, блин. — А я перекрестилась:
— Слава тебе, господи, обошлось.
К нам уже спешили батюшка и невесть откуда взявшаяся Пелагея. Вчетвером мы подняли Данилу и, точно бревно, поволокли к дому. Он то стонал, то давал ценные советы, как ловчее себя нести, и я абсолютно уверилась, что жить он будет.
Уложив Дьяконова на кровать в его комнате, мы с Пелагеей, отправив Сеньку вызывать врача, промыли рану на голове и смогли констатировать, что хотя крови он потерял предостаточно, но в худшем случае отделается сотрясением мозга. Данила продолжал стонать, а я настолько успокоилась, что решила задать вопрос:
— Что случилось?
— А пес его знает… — вздохнул Дьяконов. — Под утро на крыльцо вышел, что-то не спалось мне. Пойду, думаю, покурю, подышу свежим воздухом, как вдруг вижу, от калитки идет кто-то…
— От какой калитки? — нахмурилась я.
— От той, что на Красномилицейскую выходит.
— И ты ее с нашего крыльца увидел? — съязвила я, а Данила обиженно засопел:
— Ну, был грех. Вчера одному мужичку мебель помог разгрузить, дал он мне на бутылку. Я-то думал, Богородице свечей к празднику поставлю, но человечье естество во мне верх взяло над духовными соображениями, и я повлекся…
— За бутылкой, — подсказала я.
— Истинно так, Дарья, о чем сожалею и лью горькие мои слезы. Возвращаясь из гастронома, я и заметил подозрительную личность и устремился за ней. Но личность эта, достигнув склепа господ Плодомасовых, вдруг чудесным образом испарилась… А сразу после этого кто-то мне по башке — тресь! — и я в отключке. А бутылку рядом со мной не нашли?
— Нет.
— Значит, этот гад забрал…
— Ох, что делается, — запричитала Пелагея. — За бутылку водки готовы человека угробить.
— Портвейна, — подняв палец, поправил Дьяконов, из чего я заключила, что таинственную личность он повстречал в свой второй, а может, и третий в ту ночь поход.
Пока мы все это выясняли, приехала «Скорая». Молодая женщина-врач, осмотрев голову Данилы, появилась в кухне и заверила нас, что до отпевания еще далеко. Отец Сергей приблизился к ней и с выражением крайнего смущения на лице попросил:
— Не могли бы вы, голубушка, его немного припугнуть? Ведь ежели ему сейчас сказать, что ничего у него, слава господу, сотрясения там или еще какой неприятности нет, так он уже к вечеру начнет куролесить. А для здоровья его физического и душевного будет много лучше, если он пару деньков в постели полежит и о душе своей грешной подумает.
Женщина с улыбкой согласилась и, сказав: «О душе всегда полезно подумать», — отправилась к Даниле, побыла у него минуты две и уехала. Отец Сергей перекрестился, опустившись на колени перед иконой, а я пошла взглянуть на Дьяконова. Не знаю, что ему сказала врач, но выглядел он, по меткому определению батюшки, «сокрушенным».Невинная хитрость отца Сергея вызвала самые неожиданные последствия. Дьяконов лежал тихий, точно к чему-то готовился, затем призвал к себе батюшку и торжественно произнес:
— Хочу исповедаться.
Я удалилась в свою комнату и, распахнув окно, принялась вертеть головой с намерением обнаружить племянника. Он сидел на лужайке перед домом и вслух читал «Бесов». Единственным его слушателем был Кузя, с видом величайшего внимания он взирал на Сеньку и время от времени кивал головой, точно с чем-то соглашаясь.
— Сумасшедший дом, — зажмурившись на мгновение, произнесла я, вздохнула и устроилась в кресле возле окна, твердо решив не дать Сеньке ни одного шанса смыться, и тут услышала душераздирающий вопль, подскочила и опрометью кинулась из комнаты.