Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки

де Жур Бель

mardi, le 17jevrier

Французский я изучала шесть лет, до 1992 года. И осо­быми успехами похвастаться не могла. В школе мы ниче­го интересного не читали. У меня была подруга из Кана­ды, звали ее Франсуаза, которая сообщила мне, что очень «сексуально» пишет Маргерит Дюрас. Тогда я купила са­мую маленькую из всех продающихся ее книжонок, чтоб читать по-французски: с этим языком у меня было совсем плохо, и переводить ту муру, которую нам давали в шко­ле, мне надоело до чертиков. Книжка называлась «L'Amant», то есть «Любовник».

Заниматься переводами — все равно что в домашних условиях делать макароны. Сначала,

поскольку ты ничего как следует не знаешь, покупаешь все, что тебе предлага­ют. Аудиокниги Гюнтера Грасса в исполнении Кейта Хар-риса? Конечно. Комиксы по мотивам «Илиады»? Еще бы. Но чем больше входишь во вкус, читая книги в оригина­ле, тем более становишься требовательной. Сначала пробу­ешь перевести что-нибудь простенькое, вооружившись лишь несколькими основными обиходными фразами, — и ви­дишь, что результат не так уж плох. Твои друзья пораже­ны. По правде говоря, ты тоже. Ты прикладываешь не­много больше времени и усилий, и отдача только положи­тельная. Наконец напрягаешь все свои силенки, берешься за «Оксфордскую классическую грамматику» и — переста­ешь быть женщиной, превращаешься в переводческий авто­мат. Покупаешь массы дополнительных книжек, руководств и прочее, вступаешь в кружок переводчиков и смотришь только те программы по телевизору, которые продвигают тебя в твоем искусстве. Потом до тебя доходит, что твое увлечение пожирает массу времени, и, хуже того, твои друзья теперь считают тебя занудой и книжным червем, что с тобой можно говорить только о таких скучных ве­щах, как чтение какого-нибудь Гессе на языке оригинала, то есть по-немецки. Ты пытаешься не обращать внима­ния. Дальше — хуже. Тот, кто не спохватывается вовремя, заканчивает тем, что начинает заниматься этим професси­онально или же скоро становится человеком, который портит всякую вечеринку.

Но даже когда ты махнешь рукой на стряпанье само­пальных макарон, то есть в моем случае — попытки псре­водить с французского на английский, у тебя достаточно ума и знания, чтобы понять, что ты только испортила то, что раньше доставляло тебе удовольствие. И ты больше никогда не получишь удовольствие от «просто» тарелки макарон, от «просто» чтения хорошей книги. И совсем уж будет невкусно, когда перевод причесан, приведен в долж­ный вид, отредактирован так, чтобы не оскорбить строгий вкус западноевропейского читателя, и засунут в картон­ный переплет. Итак, я купила «Любовника» по-французс­ки, чтобы посмотреть, смогу ли я читать этот шедевр. К тому же он оказался единственной книгой, на обложке которой не красовалась реклама снятого по ней фильма. Ничто не отвращает меня столь быстро от желания взять в руки книгу, как страшные слова на задней стороне об­ложки: «По этой книге снят потрясающий кинофильм».

Ну вот, я начала ее читать. Вначале книга мне не понра­вилась — ничего такого сексуального в ней не оказалось. Целый десяток с лишним страниц автор описывает шел­ковое платье и шляпу героини, а также азиатскую жару. Героиня — девушка, ну примерно, как я — немного инфан­тильная, с густой и тяжелой копной волос, тонкая, изящ­ная и странная. Должно быть, Франсуаза мне все наврала. Тогда, больше десяти лет назад, я была уверена, что если кто-то хоть немножко похож на меня, то он уж точно не может быть сексуальным. Но я продолжала читать, наде­ясь через несколько страниц увидеть, в чем там дело, хотя необходимость постоянно залезать в словари и в грамма­тику, чтобы понять искусные и темные обороты писатель­ницы, мешала мне найти ответ.

А потом меня ждал сюрприз. К концу книги — не стану пересказывать его, потому что в моем пересказе все поте­ряется и выйдет не так (хотя сама концовка не явилась для меня неожиданностью), — я вдруг поймала себя на том, что

плачу. Удивительно вот что: события, в которых я совсем не участвовала, придуманные, растопили мне серд­це. Вот так я поняла, что способна на глубокие чувства.

Время от времени я перечитываю эту книгу. Особенно когда мне очень одиноко. И концовка всегда приходит стре­мительно и внезапно, и всегда действует на меня одинаково.

mercredi, le 18 fevrier

Когда-то мне было легко и просто покупать вещи, кото­рых слегка стыдишься, и потом прятать их среди осталь­ных покупок. Конечно, это не столько хитрая уловка, сколь­ко подчинение общественным условностям. Всякий про­давец прекрасно знает, для чего тебе сильнодействующий дезодорант, который ты закапываешь в кучу апельсинов, но ведь не очень прилично обращать внимание на един­ственный, бросающийся в глаза предмет среди остальных во всех отношениях неприметных бакалейных товаров. Да и все мы люди, в конце концов, у каждого есть биоло­гические отправления.

А с другой стороны, набери сразу целую кучу этих ве­щей — и станешь предметом насмешек. Тот, кто видел бы мой обычный улов косметики, мог бы заподозрить, что я покупаю это для, как минимум, шести транссексуалов только что перенесших операцию. Так что я обычно хожу в разные аптеки: в одну за обычными средствами, а в другую за всем остальным.

Вот список покупок в первой аптеке:

Шампунь Зубная паста Соль для ванны

Огуречный гель-маска Пемза

Самое страшное, что ты всегда можешь услышать от продавца, сочувственный комментарий, типа: «О-о-о, ре­шили сделать себе масочку? Решили себя немножко поба­ловать?»

А вот что я сегодня покупаю во второй аптеке: Тампоны

Вагинальный пессарий Презервативы

Мятные леденцы без сахара от дурного запаха изо рта Смазку

Салфетки, применяемые после удаления волосяного

покрова с помощью воска Автозагар Бритвенные лезвия

Цитрат калиевой соли в гранулах (против воспале­ния мочевого пузыря).

Здесь комментарий равнодушной продавщицы прозву­чал примерно так: «Чтоб не пахло изо рта, есть хорошие средства в другом отделе, в самом конце, если вам это интересно».

Вот сучка.

jeudi, le 19 fevrier

Мои мастера приступили к решению очень неприятной проблемы, связанной с морозильной камерой. Проблема эта застала меня врасплох, и не просто потому, что я не осмеливалась и мечтать, что они компетентны в области таких сложных устройств, как холодильники, но, скорее, потому что я и понятия не имела, что у меня что-то не так с моим морозильником.

— Что это там за звук такой, слышите? — спросил один из них вчера днем, отвлекшись от вдумчивого изучения трещины на кафельной плитке (спешу добавить, причиной этой трещины был, к несчастью, он сам, случайно, конеч­но, во время установки новой посудомоечной машины и в то самое время, когда одна из моих пышнотелых соседок решила заняться ежедневным бегом на месте).

— Не знаю, — ответила я, оторвавшись от газеты. — Ско­рей всего, морозильник. Я выросла вместе с этим перио­дически возникающим и замолкающим звуком, он дей­ствовал на меня так, словно в квартире поселился жизне­радостный сверчок, я привыкла к нему и звук его находила даже каким-то уютным и успокаивающим.

Он открыл дверцу морозилки.

— Господи, да что же это... когда в последний раз вы ее размораживали?

Размораживала? А разве он не сам размораживается, если его оставить на достаточно долгое время, как старые галоши в чулане — «пусть полежат, когда-нибудь да пригодятся»?