Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки

де Жур Бель

— ...и ты узнаешь ее, мой друг, ты узнаешь эту девушку, ведь у нее такая улыбка...

Я шла, не останавливаясь, но всю дорогу смеялась про себя, и только перед тем как свернуть за угол, оглянулась и улыбнулась ему самому.

samedi, к 7 fevrier

Забегал H. после спортзала помочь мне с моими диван­ными подушками. Под словом «помочь» подразумевается «развалиться на них и ждать, пока я не приготовлю чай», что, полагаю, тоже в некотором роде помощь. Кто-то дол­жен поставить первое пятно на новую обивку дивана. То есть я не хочу сказать ничего плохого, ну пролил немного чаю, делов-то. Это не смертельно.

Глаза Н. немедленно заметили

мое новое изящное ору­дие для обивки диванных подушек. Когда я вернулась, неся в обеих руках дымящиеся кружки с чаем, он уже проверял, как оно работает, шлепая себя лопаткой по бед­рам.

— Что за штуковина? Собралась в поход на байдарках?

— Принесли вместе с диваном, — объяснила я.

— Класс.

Одна из бывших подружек Н., кстати, та самая, что разбила ему сердце, вдруг, ни с того ни с сего зачастила в спортивный зал, куда мы с ним тоже ходим. Причем я заметила, что она приходит всегда в то время, когда его там нет. Иногда я задерживаюсь в раздевалке и пользуюсь случаем подслушать, о чем она разговаривает со своими знакомыми, понимая, что моя осведомленность о ее тепе­решнем положении может принести мне немалые диви­денды. Если ей и известно, кто я такая, то виду она не подает. Еще не знаю, стоит ли сообщать ему об этом. Мы еще не допили наш чай, как разговор наш как-то сам незаметно перешел на нее.

— Сам не знаю, что делать, может, взять и позвонить ей, — сказал он. — Если у нее кто-то есть, пусть мне будет хуже, если никого — я просто спрошу, в чем дело, почему это мы с ней ни с того ни с сего разбежались.

— Если один из вас решил, что все кончено, то это все, тут уж ничего не поделаешь.

— Да я знаю. Я просто подумал, в конце концов, я во всем разобрался, в конце концов, я... черт меня побери!

— В чем дело?

— Посмотри в окно.

Я посмотрела. Улица как улица, люди на ней живут, на­против стоят машины. Некоторые окна освещены, некото­рые нет. Почти невидимые капельки косого дождика свер­кают оранжевыми искорками в свете уличных фонарей.

— Ну и что?

— Вон там его машина. Машина твоего бывшего.

Я прищурила глаза. Зрение у меня не очень-то, но похо­же да, что-то машина эта уж очень смахивает на машину моего Мальчика: точно такой же «фиат», и цвет совпадает.

Я так и задрожала, совершенно непроизвольно. Стало вдруг холодно, задуло от окна — я задернула занавески.

— Таких машин тысячи.

— Когда я останавливался, ее там не было, — сказал Н. — И у твоих соседей такой нет.

Я спокойно отвернулась от окна, протянула руку, взяла чашку с недопитым чаем и снова села.

— М-м-м... Не думаю. Не знаю.

Впрочем, когда через час Н. уехал, подозрительная ма­шина исчезла.

dimanche, к 8 fevrier

Середина восьмидесятых. Летом моя мама иногда от­правляет меня на неделю, по рабочим дням, в молодежный еврейский лагерь. Обычно мы весь день болтаемся по лаге­рю без дела, играем от скуки в разные настольные игры.

Порой нас заставляют играть и в какие-то странные спортив­ные игры, правила которых никто толком не знает, как например, в какой-то корфбол. Иногда ходим в походы.

Однажды на двух автобусах поехали на пляж. День был не очень-то жаркий, но пляж — ведь это такое удоволь­ствие (так нам сказали), что мы ни в коем случае не долж­ны терять этот день (это тоже было нам сказано). Одна учительница однажды ездила за границу и привезла оттуда морскую звезду, так что я весь день до вечера бродила по колено в воде по берегу моря, все надеялась тоже поймать морскую звезду. Ну и, конечно, ничего не поймала, даже не видела ни одной. Другие девчонки просто сидели на пляже или плескались на мелководье, мыли голову, вместо шампуня намыливая ее песком. Они звали меня к себе, но я не пошла. Слишком

холодно.

Воспитатели как следует всех отряхнули и только после этого разрешили нам сесть в автобусы. Но когда мы вер­нулись, песок все равно был везде, и в голове, и в трусах, и в прочих местах, поэтому взрослые приказали мальчи­кам и девочкам разойтись по разным комнатам, пере­одеть купальники и вытряхнуть как следует полотенца. А между этими двумя комнатами было что-то вроде кори­дора с вешалками, и вот две девчонки постарше прокра­лись туда незамеченные и стали подглядывать, как маль­чишки переодеваются.

Мне подсмотреть ничего не удалось. Не потому, что я не хотела, просто эти старшие девчонки были высокие, толстые, загораживали вид и не давали смотреть больше никому. А потом рассказывали, что они там увидели (как я позже узнала, рассказ их грешил, мягко говоря, больши­ми неточностями). Еще несколько лет после этого случая я была убеждена, что на мужском члене есть такая винто­образная бороздка, поэтому и называют его часто «болт».

Была одна популярная песенка, которая очень нрави­лась всем девчонкам постарше, и они вечно спорили, кто из них больше любит исполнителя, и чье имя лучше всего звучит рядом с именем этого гения. Его публичные за­явления о том, что он совершенно равнодушен к сексу, для них ничего не значили. Впрочем, не то чтобы не зна­чили, просто он становился благодаря этому еще более недоступным. По сравнению со всеми окружающими нас мальчиками, он был просто небожитель какой-то. Красив, сложен как Аполлон, загадочен и родом из самого Манче­стера, а по нашим понятиям Манчестер — это было круто, не то что дыра, в которой мы все прозябали.

После университета я стала снимать квартиру. Помню первый день, я только переехала, распаковываю вещи, а по радио передают как раз эту песню. Впервые в жизни я слушала ее одна, без сопровождения подвывающего хора двенадцатилетних пацанок.

В то же самое лето, когда я ездила в лагерь, друзья моих родителей стали называть меня Маленькой Алисой. Как в книжке про Алису в Зазеркалье. «Где наша Маленькая Али­са?» — спрашивали они, и где бы я ни была в тот момент, я бежала сломя голову, счастливая, что меня называют этим именем. Меня показывали всем гостям как некий уникум, демонстрирующий чудеса запоминания. Меня не отсылали в другую комнату, как других детей, для взрослых я была игрушкой: вы только посмотрите на эту «взлослую девоч­ку». Я понимала, что со мной разговаривают покровитель­ственным тоном, но мне в то же время было приятно, потому что я могла отвечать им на их языке, разговаривать с ними как с равными. Один из друзей семьи отказывался обедать у нас, если его не посадят рядом со мной. Он задавал мне серьезные вопросы, касающиеся политики, и я удивилась, узнав, что у меня, оказывается, есть собственное мнение. Несмотря на то, что я мало в этом понимала и мало что знала. Впрочем, с тех пор вряд ли что изменилось. Потом он попросил меня повторить за ним стихотворе­ние: он читал, а я повторяла строчку за строчкой. А потом я повторила его целиком, слово в слово.

— Когда-нибудь ты, может, даже поймешь его, — смеял­ся он.

Итак, я на кухне, одна, слушаю эту песню, и я теперь взрослая, я теперь уже не та Маленькая Алиса. Слова песни вообще-то очень грустные. Я даже не сразу поняла, что плачу.

mardi, к 10fevrier

ТРАХ: СПРАВОЧНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ ИНТЕРЕСУЮЩИХСЯ

Хороший трах: это когда стоит грохот и дым коромыс­лом, и все соседи немедленно приходят в состояние бое­вой готовности, чтобы, не откладывая, начать активные сексуальные действия. Потом он уходит, не оставляет по­сле себя ничего и не звонит сразу после того, как отчалил. А может, и вообще не звонит. Короче, за такую услугу следует, скорей всего, назначать плату.