Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки

де Жур Бель

— Что случилось? Что с тобой? — прошептала я, опуска­ясь на колени рядом.

Задыхаясь и всхлипывая, она выложила мне всё: и не­приятности с ее мужчиной, и семейные проблемы, потом про операцию, которая у нее недавно прошла неудачно, потом — что это была за операция. Оказалось, несколько лет назад Энджел стала жертвой бандитского нападения, прошумевшего на всю страну. И в тот день была как раз годовщина этого ужасного инцидента.

— Так это было с тобой? — удивленно спросила я. Она кивнула. — Боже мой, как мне тебя жалко, бедняжка.

Она показала

мне шрамы по линии волос, оставшиеся от пластической операции. Я нежно обняла ее. Потом стала рассказывать про свои последние несколько лет, о том, что лишилась семьи, о том, что порой чувствую себя в этой жизни какой-то пробкой, которую швыряют по своей воле бескрайние океанские волны. О том, что все время стараешься быть бодрячком, закусив губу, не заме­чать удары судьбы, но от этого порой становится еще хуже. Да, этот мир несправедлив, это уж точно. Да, все это послано нам как испытание. Она ни в чем не виновата. Нет, не надо все время только и делать, что улыбаться, каждый день, каждую минуту.

Мы просидели там с ней почти целый час; люди заходи­ли и выходили, перешагивая через нас или просто обходя. Потом Энджел встала, поправила на себе одежду, причеса­лась. Я, конечно, не ждала, что вот теперь у нас с ней сразу наступят отношения, как у двух ангелочков, но, по крайней мере, начало было положено.

Я не про то, что каждую пятницу по вечерам мы ста­нем сидеть с ней вдвоем у телевизора, поедая горы чип­сов. Нет, я имею в виду нежное, молчаливое понимание, взаимное приятие. Едва уловимый наклон головы с друго­го конца комнаты при встрече — и этого достаточно. Не­кий тайный союз двух понимающих друг друга женщин.

А вчера вечером мы снова встретились. Это был уже другой клуб, и туалет был другой. Я поздоровалась. И бы­ла больно уязвлена в самое сердце: она сделала вид, что меня не заметила. Мне было так обидно, что я сразу бро­силась к Н.

— Ну да, — сказал он, — ничего удивительного. — Я по­тратил на нее кучу времени, но она неисправима: она может в десять секунд из бедненькой и несчастненькой девочки превратиться в бесчувственную сучку. Никогда не знаешь, чего от нее ждать, на что можно напороться.

mardi, к 27Janvier

Звонила начальнице, чтобы обсудить рабочее расписа­ние на ближайшие дни. Разговаривая, она то и дело хихи­кала, что как-то мало вяжется с ее холодным восточно­европейским фасадом.

— Что это с вами? — спросила я. — Может, я позвонила не вовремя, может, она теперь как раз ударами плетки радостно дрессирует ленивых и неповоротливых клиентов, да мало ли что.

— Ты когда-нибудь слушала группу «Дакнесс»?

— Да, а что?

— Ой, они такие смешные, я чуть не умерла от смеха.

— Ну да, в своем роде.

Возможно, я излишне строга, но что-то не верится, что человек, который выглядит как незаконный ребенок Ро­берта Планта и Стива Перри, а может, и дантиста Остина Пауэрса, способен потянуть на роль рок-идола.

— Можно, я в понедельник и среду возьму отгулы?

— Конечно, дорогая. Бери столько, сколько

тебе надо. Потом она разразилась хвалебной песнью про еще одну

песенку, а именно, про «Руки прочь от моей женщины». Жаль только, что ее фальцет был никак неспособен до­стичь стратосферных высот оригинала. Я искренне наде­юсь, что она при этом не прыгала и скакала по комнате в своих белых полихлорвиниловых штанах со шнуровкой. Могу вообразить, сколько можно было бы драть с публи­ки за билеты на такое представление.

Один человек недавно спросил меня, какие услуги я бы не хотела оказывать клиенту. И я так ничего и не смогла придумать. А теперь «подражание насекомому а-ля Фред­ди Меркури из Лоустофта» (Группа "The Darkness" из города Лоустофта подражала Фредди Меркури) стало пунктом номер один в этом списке.

mercredi, к 28 Janvier

Вчера вечером заходили друзья, не столько затем, что­бы что-нибудь отпраздновать, сколько, чтобы опусто­шить весь мой бар, наполненный бутылками так давно, что и не упомню. Звонила разным людям, послала не­сколько электронных писем, все в самый последний момент. Перед приходом дюжины бездельников, кото­рые считают, что это вполне прилично — нагрянуть как снег на голову.

Настал момент, когда разговор про итальянский Ренес­санс и малых голландцев элегантно вышел на сообщение о том, что в Королевской Академии проходит выставка картин, на которых изображены женщины в разных ста­диях оргазма. Если это правда, я обязательно схожу.

К трем утра со мной осталось только двое крепко пья­ных, однако полезных гостей, которые собрали все тарел­ки и стаканы, загрузили в посудомоечную машину и вы­гнали соседскую кошку. Но сесть за руль ни один из них был явно не в состоянии. Передо мной встала задача раз­ложить их по спальным местам. К несчастью, один из них был Н., а другой — тот самый, с которым у меня было Свидание и с которым я так отчаянно и бесславно траха­лась на прошлой неделе.

Мы пытались еще о чем-то говорить, пока не стало совсем поздно, и беседа сама собой увяла. Н., похоже, никуда не торопился. То же самое можно было сказать и про второго — думаю, ему очень хотелось остаться со мной наедине. Уже давно прошел тот час, когда я обычно ло­жусь в постель, и я надеялась, что один из них не выдер­жит и отправится домой, но они оказались крепкими пар­нями.

— Ну что ж, — сказала я, — кровать у меня двуспальная, а нас трое, так что одному из вас не повезло, придется спать на диване.

Они переглянулись. Потом одновременно посмотрели на меня. Никто из них не вызвался добровольно отпра­виться на диван.

— Ну, мальчики, вы оба парни высокие, на диване вам будет неудобно, так что предлагаю обоим кровать. А мне диван по росту как раз будет.

И снова — никакой реакции.

— Ну не спать же нам всем вместе, а, парни? Прошла еще минута молчания, в течение которой они усиленно семафорили друг другу что-то бровями, а я пы­талась расшифровать, что бы это значило.