Иные измерения. Книга рассказов
Шрифт:
— Первый раз в гостях у писателя! — воскликнула Наташа. — Вы что, один тут живёте?
Настя, пухленькая, в синем платье с оборочками, деловито предложила:
— Давайте мы тут приберёмся. Подметём, вымоем пол. Это мигом. Пока она говорила, Оля успела отыскать в кладовке совок и веник, принялась было за работу.
Я тут же пресёк самоуправство. Загнал их обратно на кухню.
…Ваза с розами красовалась на столе. За чаем с тортом я впервые толком смог разглядеть будущих операторш строительных кранов.
— Девочки, сколько же вам лет?
— Оле с Настей по двадцать, — ответила Наташа Иволга. — Мне двадцать два.
Эта красавица была и на вид зрелее подруг. Её южную, похоже, украинскую красу портило отсутствие нескольких передних зубов. Поймав мой взгляд, Наташа нехотя объяснила:
— Очередной фраер увязался. Бежала от него в метро, грохнулась на платформе. Вышибло. Надо вставлять.
— Надо, — подтвердил я.
— Попробуйте же баклажанную икру, варенье, — почему-то засуетились Оля и Настя. — Нам наши мамы прислали. Домашнее. Из Горловки.
Выяснилось, вся троица с Украины. Кончали одну и ту же школу. Вместе участвовали в самодеятельности, в местном КВН. В Москву привлекло то, что операторы строительных кранов получают относительно высокий заработок, обещание в отдалённом будущем постоянной московской прописки и жилья. Пока что они проходили производственную практику и ютились в общежитии при ПТУ.
— Девочки, а как же вы залезаете в подоблачные выси?
— Постепенно. По лесенкам.
— Лифта нет? Кажется, видел в кино американский кран с лифтом. Они удивились моей наивности.
— Какой там лифт! Пока долезешь до кабины…
— А как же зимой? Там наверху, наверное, ветер раскачивает, в кабине холодно… А если, извините, приспичит в туалет?
Я глядел в их смеющиеся глаза и почувствовал себя старым. В самом деле, я был старше каждой из этих отважных созданий больше чем в три раза.
— Как вы одеваетесь, когда лезете наверх?
— Выдают телогрейки и ватные брюки.
— Не женское это дело, — сказал я.
Тут-то и стало понятным, что их ко мне привело. Каждая мечтала выскочить замуж. Пришли посоветоваться. У каждой была своя история.
Первой начала исповедоваться беленькая, бледненькая Оля. Оказалось, беременна. На втором месяце. Родители в Горловке сойдут с ума, если узнают. Парень, от которого она зачала, о ребёнке мечтает, её любит.
— Слава Богу! — вырвалось у меня. Я уж подумал, что сейчас встанет вопрос — делать или не делать аборт?
— Его зовут Габриель, — продолжала Оля. — Девочки его знают. Конголезец. Из Африки. Кончил сельхозакадемию имени Тимирязева, уезжает на родину, хочет на мне жениться, забрать с собой. А я боюсь.
— Значит, дело за вами?
— Не знаю, как быть.
— Я тоже не знаю, Оля. Если жить без него не можете — валяйте. Хорошо бы свозить его в Горловку, познакомить с папой-мамой.
— Ой, что вы! Увидят, что негр — с ума сойдут!
— Опять «с ума сойдут»! У этого Габриеля есть там родители? Чем занимаются?
— Отец водит поезд по узкоколейке в джунглях. Недавно подстрелил гориллу, переходившую через рельсы. Они её съели!
— Да, Олечка… Что ж, будете со своим Габриелем светом в тёмном царстве. Я серьёзно. Если будет такая цель, все оправдается… — И я обратился к пухленькой Насте. — А ваши как дела?
— Нормально. Хочу быть крановщицей и буду. Нравится там, на высоте. Я маленькая, кран такой великан, и он меня слушается. Знаете, дома в Горловке мама больная и отец забойщик, инвалид после аварии, да ещё пятеро моих младших братьев и сестёр. Придётся помогать.
Я перевёл взгляд на Наташу Иволгу.
Она как бы невзначай прикрыла нижнюю часть лица ладонью с наманикюренными, малинового цвета ногтями, сказала:
— Через неделю творческий конкурс в «Щуку». Попробую пройти. Не получится — успею подать на актёрский во ВГИК или в училище МХАТ. Хочу стать артисткой.
—«Щука», если не ошибаюсь, при театре Вахтангова? Что же вы там будете показывать?
— Нужно прочесть басню или стихи, какой-нибудь монолог, отрывок из прозы…
— Выбрали?
— Вообще, да. Хотите послушать?
Я внутренне съёжился. Представил себе, как при отсутствии передних зубов станет она сейчас шепелявить. Попытался отвертеться.
— Наташа, я ведь не по этому делу… Но она уже стояла у стола, декламировала:
— Басня Крылова «Ворона и лисица»! «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра. На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась…» — Наташа приставила указательной палец к виску, изображая, как призадумалась ворона.
— Понятно. — Хотя шепелявости не прослушивалось, это было полное безобразие, детский сад. — Что вы ещё приготовили?
—«Песня о буревестнике» Горького! — и она тут же начала завывать, взмахивая руками: «Над седой равниной моря гордо реет буревестник…»
Я понял, что её горизонт ограничен школьной программой, актёрская практика — провинциальной самодеятельностью… Не хотелось обижать красотку при подругах, то восторженно взирающих на неё, то испытующе — на меня.
Наташа исполнила произведение Горького до конца. В кухне повисла тягостная тишина.
— Наташа, какого рожна вы привязались к этим птицам? — наконец выдавил я из себя. — Неужели не понимаете, каждая вторая конкурсантка будет читать на экзамене ту же «Ворону и лисицу», изображать того же буревестника? Попробуйте ошеломить комиссию хотя бы каким-нибудь новым, неожиданным репертуаром.
— Каким? — с готовностью спросила она.
Так я угодил в собственные силки. Пришлось пообещать, ввиду ограниченности сроков, за сутки подобрать ей новый репертуар.
Девушки вымыли посуду и ушли.