Иные песни
Шрифт:
— Долго над этим думал? — фыркнул эстлос. — Что это ты себе нафантазировал?
Авель выдохнул. Сгорбился, глядя теперь между своими стопами.
— Ничего.
Господин Бербелек также склонился. Сжал плечо сына. Мальчик не поднимал глаз.
— Что? — повторил Иероним куда тише, почти шепотом.
Авель покачал головой.
Господин Бербелек не настаивал. Ждал. Часы в холле медленно отзвонили одиннадцать. Через улицу пьяница распевал непристойную считалку, позже его забрала городская стража, это они тоже услыхали в ночной тишине. Всякую минуту в погруженном во тьму доме что-то потрескивало
— В Бресле, в библиотеке Академии, — начал бормотать Авель, — когда я изучал историю полян… В конце концов, все ведет к новейшей истории, к миру вокруг. Учитель посоветовал мне «Четвертый сон Чернокнижника» Крещова. Ты есть, вы есть в индексе.
— Ах. Ну да.
— «Осада Коленицы, 1183», целая глава. Крещов называет вас «величайшим стратегосом наших времен». Я, конечно, слышал раньше, и от матери —
— О?
Авель зарумянился.
— Подумал: я зачат из его семени, из его Формы, что же может быть естественнее? Это благородная мечта, пойти по стопам своего отца. Стратегос Авель Лятек. Вы станете смеяться.
— Мой отец, твой дед, он был чиновником урграфа.
— Вы станете смеяться.
— Нет. Задатки у тебя есть, это ведь ты подговорил Марию, чтобы она послала вас ко мне, верно? Хотя она и не желала того. Ты, похоже, так ее вылепил, что она сама себя убедила, будто с самого начала это была ее идея.
Авель пожал плечами.
Господин Бербелек отпустил руку сына, выпрямился. В нем что-то бурлило, формировался конвективный поток эмоций, нечто, что он не осмелился бы назвать амбицией, — обещание огромного голода по удовлетворению, жажда гордости. Я мог бы еще сделаться великим! Я мог бы снова вырасти до небес! В теле Авеля. Ибо лишь Форма — бессмертна. Я мог бы! Могу!
— Не слишком понимаю, как ты это себе представляешь, — пробормотал он с равнодушным выражением лица. — Ты же видишь, кто я теперь. Потому скорее это я впаду рядом с тобой в детство, нежели ты — рядом со мной повзрослеешь.
— Не думаю.
— Не думаешь.
— Ты вошел в комнату — секунда, две, и мы не могли уже отвести от тебя взгляд. Так звезды и планеты обращаются вокруг Земли.
— Лучше ступай-ка ты спать, а то начинаешь воспарять в поэзию. Какие у вас планы на завтра?
— Хм, осмотреть город, конечно же.
Княжеский город Воденбург был заложен в 439 году Александрийской Эры как речной форт близ устья Мёза, для охраны безопасности континентального судоходства и сбора налогов для здешнего македонского наместника. Многочисленные набеги уничтожили рыбацкие деревеньки, стоявшие здесь ранее, — нынче ни от этих деревенек, ни от первоначального римского форта не осталось и следа.
В первые века После Упадка Рима, во времена Войн Кратистосов, когда устанавливалось политическое и гилеморфическое равновесие в Европе и в Александрийской Африке, значение Воденбурга выросло в результате яростного морфинга приречья Рейна. Там проходил в то время фронт, место наложения корон кратистосов. Многие годы после ни земля там не подходила для поселения, ни Рейн — для судоходства.
Но до седьмого века ПУР Воденбург оставался всего лишь столицей малой провинции королевства Франков. И только после 653 года, после изгнания кратисты Иллеи, когда давление кратистосов на керос Европы слегка ослабло, Неургия сумела добиться относительной независимости. Столица ее со временем получила известность как один из главнейших купеческих городов Европы. На несколько веков он даже стал резиденцией меньшего кратистоса, который сумел войти здесь в просвет меж антосами соседних Сил. Мощь Формы Григория Мрачного позволила Воденбургу окончательно затмить пограничные города над Рейном и города южные, франконские.
Колонизация Гердона и начало трансокеаносовой торговли открыли, по большому счету, эпоху благосостояния. Создали в Воденбурге академию, запустили одну из первых на севере фактур воздушных свиней, слава и изделия здешних стекольных заводов добирались до отдаленнейших закутков мира. Верфи работали в полную силу, кварталы — персидские, еврейские, готские — непрерывно разрастались. Сюда тянулись со всего мира текнитесы высокого искусства и ремесел, математики и алкимики — это ведь именно в Воденбурге Ирэ Гаук изобрел пневматон. Воденбург был также третьим — после Александрии и Москвы — городом, где установили систему уличного пирокийного освещения…
Нынче князь форсирует проект высокого подушного налога, чтобы оплатить интенсивный морфинг кероса всей Неургии к калокагатической Форме, совершенству тела и духа, коим задаром утешались города-резиденции более альтруистичных кратистосов. Неургии же пришлось бы платить за сие огромную сумму, на годы нанимая для тяжелой работы целые отряды текнитесов. Проект увеличивал популярность князя среди простонародья, а вот аристократия — аристократия и богатые купцы, которые по большей мере управляли Воденбургом, — те и так пользовались услугами текнитесов тела и теперь опасались неминуемого наплыва под благодатную Форму эмигрантов со всей северо-западной Европы. Город, известный в Европе как Столица Бродяг, уже теперь трещал по швам.
Антон рассказывал об этом, ведя брата и сестру омытыми утренним сиянием улицами Воденбурга. Авель и Алитэ собирались пойти одни, однако господин Бербелек настоял; сперва хотел дать им экипаж, но в конце концов — поскольку должен был уже выезжать куда-то по делу — согласился, чтобы их сопровождал сын Портэ. Антон взял с собой длинную палку «извините» и свисток стражи.
Сперва они направились к порту — панорама и уклон земли вели всех нерешительных к морю. Но, поскольку сворачивали всякий раз, когда Авеля или Алитэ что-то заинтересовывало, вскоре они оказались в сердце нового персидского квартала, на широкой, прямой пальмовой аллее, среди вычурной архитектуры арабских домов, расписанных по белой известке цветными узорами; над плоскими крышами возносился закругленный гномон минарета.
Они впервые увидали живые пальмы, до сих пор знали их лишь по книжкам. Алитэ подошла, провела рукою по шершавому стволу.
— Они ведь не растут нигде больше в этом круге Земли, верно? — хмурил брови Авель. — Это какой-то сорт, морфированный для большей стойкости перед морозом?
— Нет, думаю, что нет, — отвечал Антон. — Тут полно измаилитских демиургосов и текнитесов, о, вот, например, дом Хайбы ибн Хассая, княжеского ювелира; они спокойно могут сажать пальмы, зербиго и апельсины.