Инженеры
Шрифт:
Карташев рассмеялся и подтвердил, что пиджак действительно Петрова.
– Ну, повинную голову и меч не сечет. Снимайте и садитесь. Чаю хотите?
И, наливая Карташеву чаю, он говорил:
– Вот, как видите, так и живем. Захочется огурца, клубники, пойдешь в сад...
Перед Борисовым лежала открытая книга. Карташев заглянул в нее и увидел, что это не беллетристика, да к тому же и написано было по-немецки. Подняв взгляд на Карташева, хозяин сказал шутливо:
– У меня, надо вам знать, пунктик своего рода - философия. Теперь вот одолеваю Гегеля.
Хозяин
– И сам по себе он невыносимый господин со своей тарабарщиной, а в такую жару просто нестерпимо. Спасибо, что пришли и выручили.
Карташев вспомнил лекцию Редкина и сказал:
– Да, повозился и я с ними. Тез, антитез, синтез, бытье, становление, небытье, диалектический метод...
– Э! Да вы откуда знаете всю эту премудрость?
– В свое время зубрил их всех от Фалеса до Тренделенбурга.
– Батюшки, караул, такого и не слыхал.
Он усмехнулся и заговорил:
– Это чтение своего рода отвлечение. Самое интересное было бы проникнуть в сущность современной жизни, но... - он широко развел руками. О чем позволяет говорить цензура, то никому, конечно, не интересно. Экивоки и эзоповский язык литературы дает мало, совсем не дает понятия, что творится там, в тайниках нашей жизни. Тайники эти такой заколдованный круг, что мне при всем желании так никогда и не удалось соприкоснуться с ними. За границей ни разу не был... А мозги требуют пищи. Мозги ли одни? Вот так, волей-неволей, и отвлекаешь себя такой отвлеченностью. Как почитаешь часа два, ну и не захочется на тот день ломать себе больше голову, как быть, как жить, чтобы уважать и себя и людей. А вы соприкасались с нашим революционным миром?
– Почти нет.
Борисов усмехнулся.
– Положим, не так-то просто и открыться первому встречному...
Пришли еще два инженера. Оба молодые. Один худой, в темных очках, маленький и угрюмый, Адам Людвигович Лепуховский. Другой, полный и жизнерадостный, Владимир Николаевич Панов.
– Это вот две мои свинки, - говорил хозяин, - одна грустная, другая веселая. Называется этот веселый господин Володенькой, знаете, про которого в песне поется:
Инженер молоденький, а зовут Володенькой.
Он не курит и не пьет...
Жизнерадостный инженер хлопнул хозяина по спине и сказал:
– Ну, будет тебе...
– Вы знаете, мы все - и еще есть два - называемся бандуристами. Вы знаете, что такое бандуристы? Непокойный народ, которому нигде не сиделось, точно шило у них было, скандальники первоклассные, которых в конце концов всегда выставляли из компаний. Несмотря на нашу молодость, и нас уже с нескольких дорог выставили. Выставят и отсюда. И мы уже начали выводить свою пинию, решив на первый случай осадить всю правительственную инспекцию. Мало того что они помимо своего казенного жалованья получают и от нас, они вздумали изображать из себя настоящее начальство. Вот мы и решили их осаживать. Во-первых, ни одного проекта им на утверждение не посылаем; во-вторых, наотрез отказались носить форму - и вы тоже, очевидно, не ее поклонник; в-третьих, демонстративно им визитов не делаем... Вы уже были у них? - спросил он у Карташева.
– Во-первых, я еще
– Как будто тоже наш, бандурист! - обратился Борисов к товарищам.
Лепуховский, в своих темных очках похожий на скелет, бледно улыбался, оскалив большие зубы, а потом сказал:
– А коли наш, так пива давай!
Принесли пива, и Панов выпил первый стакан залпом.
Остальные отказались от пива.
– Вы и Сикорского предупредите, чтобы не смел с визитами ездить. Он что за человек в этом отношении?
– Он человек осведомленный, - авторитетно ответил Карташев, - и, конечно, относится отрицательно ко всей нашей русской жизни.
– Что до Петрова, - продолжал хозяин, - то уж бог с ним; он и семейный человек, и позиция его здесь на первой дистанции, где всякий может совать свой нос, опасная...
– Я к вам с большой просьбой, Борис Платонович, - сказал Карташев. Еду я в Одессу и должен передать письмо Савинскому. И Данилов просил, чтобы я ему рассказал, что у нас делается. Но я, собственно, ничего не знаю, что у нас делается.
– Извольте, это мы вам расскажем.
Борисов обстоятельно сообщил Карташеву о положении дел.
– Ну, не забывайте, - сказал, прощаясь с Карташевым, Борисов, - из Одессы привезите гостинцев.
– А вы что любите?
– Семитаки и альвачик.
– Привезу.
– Да не стоит, я шучу.
От Борисова Карташев заехал остричься, потом купил себе новую шляпу и поехал к Петровым. Он ехал и думал, что как странно, что все принимают его за красного. И это не только не вредит, а, напротив, вызывает к нему интерес и даже уважение. Борисов даже думает, что он ближе к революционным кружкам, чем хочет показаться. А собственно, и то, что он, Карташев, сказал там, ложь: ведь решительно же никакого отношения к революционным кружкам не имел и тем паче не имеет.
Карташеву стало неприятно, и он подумал:
"Ну, все-таки с Ивановым встречался... А Маня! - радостно вспомнил он о своей сестре. - Маня говорила, что она и до сих пор поддерживала прежние отношения. Ах, как жаль, что я про нее не вспомнил у Борисова. Ну, ничего, когда приеду - брошу вскользь, это еще сильнее будет, и надо будет с Маней поближе сойтись..."
На террасе Карташев застал младшего Сикорского и двух сестер.
– Ну, рассказывайте, - сказала ему Марья Андреевна. - Малины со сливками хотите?
Карташев стал есть малину и рассказывать.
Рассмешил своим визитом к Данилову и передал свое чаепитие у Борисова.
– Они меня спрашивали, кто вы и что вы, - обратился он к Сикорскому, и высказали предположение, что раз вы были за границей, то глаза у вас должны быть открытые. Я сказал, что, по-моему, это так и что вы относитесь ко всей нашей жизни отрицательно.
Сикорский безнадежно махнул рукой.
– Видите, я одинаково отрицательно отношусь и к вашему правительству, и к вам, красным, и ко всему русскому народу, потому что вековое рабство так сгноило его, что я уже не верю, чтоб этот народ мог когда-нибудь встать на ноги.