Инженеры
Шрифт:
– Живем, - ответила сестра и насторожилась.
Наступило молчание, и сестра спросила:
– Ты что это вдруг заинтересовался моей жизнью?
– Я, во-первых, всегда интересовался, но раньше я тебе совершенно не сочувствовал, а теперь сочувствую.
– Гром и молния! Что ж это значит?
– Да я сам еще не знаю. Видишь, я все время, с гимназии еще, уперся лбом, что все это только мальчишество, плод, так сказать, незрелой мысли. Ну, а в этот месяц я встретил такую массу людей, которых очень уважаю и которых упрекнуть в незрелости мысли никак нельзя. С рабочими изо дня в день целый месяц прожил их жизнью, их мыслями. Все это как-то отвело меня от стены, и может быть, и я
– Приятно слышать, во всяком случае, - сказала, помолчав, сестра. - Две брюшюры есть, я дам их тебе.
– Можешь ты мне в кратких словах передать сущность вашего ученья?
– Могу, конечно... Земля принадлежит крестьянам, народу. Народ, темная масса, этого не сознает и отдает себя в кабалу. Пробудить самосознание в этой темной массе, сделать ее хозяином в государстве, где она составляет девяносто процентов населения, - вот основная задача партии. Правительство, конечно, против этого и ведет с нами борьбу. Эта борьба все больше и больше обостряется, и на этой почве страсти с обеих сторон разыгрываются. Все больше и больше приходим мы к заключению, что, при полной нашей бесправности, мы не можем вести мирную оппозицию. Пока что-нибудь успеешь уяснить неграмотному крестьянству, тебя уже схватят и сошлют на каторгу. Ну, тогда уж сам собою ставится вопрос: на каторгу так на каторгу - было бы за что! Репрессия идет очень быстрыми шагами вперед; может быть, и казни начнутся, тогда опять - раз казнь - было бы за что! И каракозовская попытка может повториться в более широких размерах. Я лично не сочувствую всему этому ужасу, да, собственно, и все наши - тоже, но роковым образом само собою это идет все дальше и дальше, и хотя страшно уродливо, но логически вытекает одно из другого. Некоторые из наших считают уже теперь бесполезной работой хожденье в народ и высказываются только за политическую борьбу, за борьбу с правительством и самодержавием путем, конечно, единственным, который имеется в распоряжении партий, - путем террора, убийства тех, кто особенно стесняет жить, действовать, проводить свои взгляды.
– Такая борьба, ты думаешь, приведет к успеху?
– Что к успеху приведет - в этом нет никакого сомнения. Ты же знаешь мировую историю, и не из другого же теста и мы, русские, сделаны; но когда будет успех, конечно, нельзя сказать. Россия так громадна, так разнообразна и в ядре своем так некультурна, что сказать что-нибудь определенное вряд ли можно. Лично я так смотрю: и я, и ты, и все мы - грибы своего времени. Этим временем и определяется свойство грибов, и в этом отношении и я и ты, мы стихийные силы, которые должны руководствоваться прежде всего инстинктом. Этот инстинкт толкает и создает в конце концов общечеловеческую историю.
– Ты, значит, считаешь, что партия только в начале своей деятельности?
– Конечно.
– Но, ты говоришь, уже раскол есть?
– Что ж из этого? Раскол - это работа мысли, и его бояться нечего.
– У вас сношения с заграницей есть?
– Есть. Если слишком сильны будут репрессии, то центр тяжести может опять, как при Герцене, перенестись за границу.
– А Герцен уже потерял значение?
– Да, на социальной почве он слаб. Его заело в значительной степени славянофильство, уверенность, что мы, русские, из другого теста созданы. Он носится со своей общиной, как ячейкой будущей социальной формы, забывая, что у нас эта община такой же пережиток, каким в свое время она была и на Западе. Наша община прежде всего фискальная, служащая интересам только правительства, и в той форме, как она существует, по-моему, источник только всякого мрака. В
– Ну, а деньги у вас есть для борьбы?
– Насчет денег - трудно!
– Я хотел тебе сделать подарок, но не знаю, деньгами или подарком.
– Деньгами, конечно! - весело рассмеялась Маня.
– Я тебе дам пятьсот рублей.
– Ты с ума сошел! Больше пятидесяти не возьму.
Карташев стал убеждать, и Маня скоро согласилась.
– Давай! - сказала она. - Все равно так же пропадут, отдашь первому встречному или украдут...
Карташев вспомнил Леонида и рассмеялся.
– Ты знаешь, с твоим кружком очень жаждет познакомиться один инженер, Борисов. Очень дельный и умный человек. И чистая душа, это сразу чувствуется. Он и деньгами, наверно, поможет. Я как-нибудь его привезу.
– А он не выдаст нас?
– Ну, что ты, бог с тобой! Он хочет работать, и я уверен, что он мог бы быть большой силой.
– Ну что ж, вези!
– Вот, если бы ты за него замуж вышла - то-то парочка была бы!
– Ну, ну... Если не хочешь, чтоб он сразу мне опротивел, о замужестве не говори.
Подъехали к магазину готового платья с большим зеркальным окном.
Карташев нашел для себя легкий чесунчовый костюм, похожий на костюм Сикорского, и был очень доволен.
– Ты знаешь, - сказала ему Маня, выходя с ним из магазина, - у тебя даже манера говорить и голос переменился, - нет, ты мне теперь положительно нравишься!
Карташев чувствовал себя Сикорским, а еще больше Пахомовым, делая такие же резкие, размашистые движения, то сдвигая, то раздвигая брови, бросая отрывочные фразы.
– Ты только не засиживайся, - сказала ему сестра, когда они подъехали к Лондонской гостинице.
Инженер Савинский сейчас же принял Карташева.
Он был одет в оригинальный, скромный, изящный летний белый костюм, красиво обрисовывавший его нарядную фигуру.
Карташев представлял его себе уже пожилым инженером, что-то вроде Данилова, и увидел очень живого красивого брюнета. Лицо Савинского было небольшое, но глаза большие, веселые и ласковые и в то же время проницательные и умные.
Особенно оригинальны были его седые волосы, которые еще ярче подчеркивали молодость лица.
– Пожалуйста, садитесь, - радушно встретил Карташева Савинский, откладывая в сторону поданное ему письмо. - Вы давно из Бендер?
– Сегодня приехал.
– Это очень любезно с вашей стороны сейчас же и завезти мне письмо. Вы здесь один или у родных?
– У своих.
– Тем больше ценю. Новости, которые вы привезли, очень меня интересуют, но я не хотел бы быть эгоистом. Здесь еще есть один инженер, который тоже принимает участие в нашей дороге. Мы сегодня с ним завтракаем в час. Если и вы были бы так любезны позавтракать с нами здесь в общей зале.
– С большим удовольствием, - сказал Карташев, вставая и откланиваясь.
– Уже! - удивилась Маня.
– Отложил разговор до завтрака, сегодня в час здесь.
– О-го! как сказал бы дядя Митя.
Когда дома Карташев сказал, что будет завтракать с Савинским, Сережа крикнул:
– Пойду непременно на бульвар и загляну в окна ресторана, чтоб хотя издали увидеть твое начальство, як воно выгляда!
Ровно в час Карташев вошел в общую залу ресторана и среди разбросанных за маленькими столиками групп увидел у окна инженера Савинского и другого, молодого, высокого, с длинной тонкой шеей, с английским пробором. Когда Савинский знакомил их, Карташев сказал: