Иоанн Грозный
Шрифт:
Боярская Дума, ведавшая Земщиной, послала против крымчаков князей Бельского, Мстиславского, Воротынского, бояр Морозова и Шереметьева. По обыкновению должны они были встать по берегу Оки. Царь не противился. Однако ополчение опоздало. Хан обошел, другой дорогой приблизился к Серпухову. Город прикрывал царь с опричниной. Принять бой с пятью-шестью тысячами против двухсоттысячного войска Девлет-Гирея было безумием, и царь отступил в Коломну, а оттуда – в Слободу, проехав мимо Москвы, где рыдали оставляемые на милость врага жители. Иоанн совершил то, что не дали сделать его деду Иоанну. Все же на защиту столицы Иоанн отдал боярам большую часть опричной дружины, оставив себе избранную тысячу. Иоанну привели из темницы крымского посла, его арест был
Посчитав Александрову слободу опасно близкой к угрожаемой столице, царь с присными и крымским послом в тороке умчался в Ярославль. Иоанн боялся: за гонения боярские воеводы не преминут выдать его крымчакам. Он гадал, кому они передадут власть. Первыми по знатности шли Мстиславские, за ними – Шуйские. Будет ли кто из них, или они начнут править сообща, как во времена е детства? Иоанн думал бежать в предпочитаемую ему другим государствам Англию. Опять написал королеве, думая отплыть от пристани св. Николая (ныне – Архангельска). Елизавета была занята собственной судьбой. Сестра - Мария Стюарт, опираясь на католиков, и из заточения качала трон. Шотландия и северная Англия бурлили. Европейские государи звали Иоанна выступить единым фронтом против османов, но когда он сам подвергся нападению османского вассала – крымчаков, а вместе с ними и турок, никто за него пальцем не пошевелил. Ни то что не послали денег или вооружения, не было и предложено их послать. Мудрая Европа притихла, ожидая исхода войны.
Дума, не без обычных склок, спешно распределяла или подтверждала воинское командование. Честолюбие умерялось ужасом. Лишенные государя, взяв на себя всю ответственность за оборону земли, бояре оттягивали полки к Москве, думая о крепости стен. Обойденные крымчаками с фланга, земские воеводы от берега Оки, уводили войска в столицу. Заняли московские предместья и слободы, без того наполненные бесчисленным множеством беглецов. Хотели заставить крымцев сойти с коней и, лишив численного преимущества, заставить сразиться на тесных улицах меж зданиями. Князь Иван Бельский и воевода Морозов с большим полком встали на Варламовской улице. Князь Мстиславский с Шереметьевым – с полком правой руки на Якимовской. Воротынский и Татев – на Таганском лугу против Крутиц. Темкин – с дружиною опричников за Неглинною.
На другой день, 24 мая (6 июня) в праздник Вознесения Господнего, хан подступил к Москве. Случилось, чего со страхом предвидели: он велел зажечь предместья. Утро стояло тихое, ясное. Московиты мужественно готовились к битве, когда вдруг увидели разгоравшееся пламя. Утренний ветерок перебрасывал его с одной соломенной кровли на другую. Подожженные, деревянные дома и хижины вспыхнули во многих местах на южной окраине.
Небо затягивалось черным дымом. Разгоряченное полымя притягивало холодный воздух: поднялся вихрь. Через мгновенья огненное бурное море разлилось из конца в конец города с оглушающим шумом и ревом. Никакая сила человеческая не могла остановить разрушения. Никто не думал тушить. Народ, воины в беспамятстве искали спасения и гибли под развалинами пылающих теремов или в тесноте давили друг друга, устремясь в Кремль и Китай-город.
Начальники не повелевали. Успели завалить Кремлевские ворота, не впуская никого в сие последнее убежище спасения знати и подсуетившегося пролезть внутрь простонародья. В Кремле пламени долго не было. Огонь лизал высокие стены, лез за зубцы. Липкие языки сновали по белой кладке. Но вот буря. усилилась Буйный ветер мгновенно перекинул огонь за стены. Мощный вал скатился с пылающего Китай-города, слизал Верхние торговые ряды, занялись бревна башен. Люди на площадях Кремля возопили к небу. Ринулись к алтарям храмов. Припадали на колена, рыдали пред иконами. Уже горели и храмы. Кровли и колокольни рушились, погребали жителей. Колокол Ивана Великого упал, треснув. Падали и глубоко врезались в землю колокола в Кремле и в Опричном дворце за Неглинкой. Плач стоял несусветный. Его заглушали только взрывы пороховых запасов, уносившие толпы новых жертв. В Кремле сломали ворота, выходившие к реке. Гурьбы катились по отлогу. Передние падали, задние шли по ним, топтали. Все лезли в воду, многие тонули.
Вне Кремля люди горели, задыхались от жары и дыма, закрывшись в церквах и подвалах. Крымчаки хотели, но не могли грабить. Огонь заставил их обратиться вспять. Девлет-Гирей раскинулся ставкою в селе Коломенском. Внук последнего казанского эмира мстил за покорение дедовой родины.
Поверженная столица лежала у ног победителя. В одночасье не стало великой страны, пред которой склонились Казань Астрахань и Полоцк, притязалась Ливония. Похерились владения от Белого до моря Хвалынского. Земли Шавкалская, Тюменская и Грузинская более не просили о подданстве. Сибирские и кавказские послы торопились уехать из горящей Москвы. Князья черкесские, присягнувшие на верность государю, снова отдались под руку Девлета.
В три часа огонь стер с лица земли столицу московитов. Ни Китай-города, ни посадов на двадцать верст округ. Истлело все до каменных оснований. Уцелели лишь каменные Кремлевские стены, застенки, соборные подклети. В Кремлевской церкви Успения Богоматери упорно сидел полузадохшийся митрополит Кирилл с причтом, стерег православные святыни и духовную казну. Положил умереть на сундуках и иконных досках, но не выдать на бесчиние и поругание поганым. Возведенный из дерева Опричный дворец Иоанна стоял на Арбате с торчащими стропилами. Крыша и стены упали. Раскатились обгоревшие бревна и доски. Воры пошли среди руин, таща царскую утварь, седалища, уцелевшую одежду. Ничего не стыдились, не боялись.
Природная буря стихла внезапно, как началась. При обновившейся ясной погоде еще очевиднее стала страшная беда. Воинов и жителей в Москве и волости погибло около восьмидесяти тысяч. По обугленной земле бродили сироты. Мать рыдала над младенцем, отрок – над отцом, сестра - над братом.
Скрывшись в надворном погребе, задохнулся в дыму главный земский воевода князь Иван Дмитриевич Бельский. Сгорели боярин Михайло Иванович Вороной, и вместе с двадцатью пятью лондонскими купцами – английский лекарь Иоанна – Арнольф Лензей. Среди пепла тлели груды трупов людей, коней, домашних животных. Грабежи, начавшиеся с Опричного дворца, усиливались. Своекорыстцы сливались в шайки, грабя дома состоятельных погорельцев. Усердствовали подростки, дети. Тащили всякий хлам, рухлядь Ограблены были дома Шуйских, Романовых, иных. Никиту Петровича Шуйского закололи кинжалом, когда он пытался вступился за имущество.
Девлет-Гирей стоял на Воробьевых горах, не въезжая в догоравшую столицу. Русские патриоты подпустили слух, что ливонский герцог или король Магнус приближается к городу с сильным войском. Если б чудо произошло, Магнуса не забыла б Россия. Пока же хан ужасался пожара последствиями. Трупы сбрасывали в Москву-реку. Река столь переполнилась трупами, что разлилась от телесных заторов. Бежа заразы, хан дозволил москвичам хоронить мертвых. Прежде это было запрещено, дабы московиты, собираясь, не угрожали татарам нападением. Теперь верные домашние слуги не без вызова пели христианские псалмы, погребая хозяев. До бедной дворни и рабов не доходило дело. Тела их рвали псы, дерясь из-за рук, ног, внутренностей. Яд тления наполнил воды, миазмы – воздух. Невозможно стало без вреда дышать. Девлет-Гирей приказал засыпать колодцы, чтобы уцелевшие не травились. И они не травились, умирая от обезвоживания.
Крымчаки продолжали стоять в Коломне, грабя дымящийся город. Маленькие фигурки в тюбетейках и халатах сновали по руинам на пространстве в тридцать верст, остро выглядывая, что еще возможно унести. С награбленного ханские чиновники и вельможи, карачи, брали десятину себе и не менее – в казну.
Силы северо-восточной Руси стекались к государю. Воротясь от Москвы он стал в Великом Ростове. Туда по зову и нет непрерывно подходили ополчения северо-восточной Руси, из Суздаля, Владимира, Ярославля, Нижнего. Скоро накопилось войска до пятидесяти тысяч. Все воспринимали Иоанна как единственного властителя. Он принимал сие звание. Более не отнекивался, что живет отдельно. На опричный полк глядели как войско отборное, но не разнящееся с земским. Опасность, гнетущие обстоятельства, поведение подданных заставляли Иоанна без лишних слов признать, что опричнина – лишь его избранная охрана, не более.