Иоанн Грозный
Шрифт:
Утемиш на резвом скакуне опередил нукеров. Вытащив из приседельного мешка факел с паклею, нагнул его к стелившемуся по полю огню. Пакля, обильно пропитанная греческим огнем, смолой или нефтью, взялась споро. Юзбаши кинул факел в кибитку. Факел опалил верх, скатился. Впереди горели шалаши на огородах. Длинно Кучково поле. Порывы воздуха швыряли дым и пламя. Ошалелые от криков и ударов, с раскровавленными от шпор подбрюшьями лошади на полном скаку перепрыгивали, сносили копытами и грудью поднимавшиеся на пути тлевшие черно-багровые перекладины заборов.
Краем глаза Матвей видел Годунова, маленького робкого человечка, визгливым голосом
Впереди бормотал огнем сухостой. Давешнее пламя пробиралось в трухе древесины. Облезнув корой, опаленный лес не падал, стоял причудливыми рдеющими скелетами. Повозки, летя меж деревьями, задевали стволы. Пороха пламени, острова огня, пластины розовых вспрысков плыли в роще, оседая на платье и доспехах людей.
Остов разлапистого дуба с бумажным шорохом упал сбоку от кибитки Ананьиных. Будто оттуда вынырнул лихой крымчак, натянул тетиву, и возница-московит покатился наземь. Матвей перепрыгнул на козлы, ожесточенно ударил лошадей кнутовищем. Лошади взвились. Повозки ныряли и выскакивали из пламени, только не дано им было уйти от легких скакунов Таврии.
Спасительная подмога явилась, откуда не ждали. Кибитки неслись прямо на разбойничье стойбище. Отродье Кудеяра, слыша погоню, скидывало ночной хмель, лихорадочно громоздило седла, затягивало ремни. С копьями и саблями выскочили подлые люди. Кудеяру открылась как тягость положения царского каравана, так и малое число крымчаков. Не мешкая, казаки столкнулись с крымцами. Те не думали уступать. Вынужденные отражать неожиданного противника крымцы увязли в сече.. Нагонявший кибитку Ананьиных юзбаши успел дать Матвею по шелому. Матвей полетел вниз под копыта.
Ероша пепел, вздыбивая огарки, крымчаки осадили. На повозках заметили, что преследователи отстали, и замедлили ход, встали. Кудеяр подъехал ближе в кругу своих людей. Тонкие длинные усы трепыхались на ветру. Кудеяр ловил ус сточенными крапчатыми зубами. Прищуренные глаза насмешливо буравили Василия Басманова и Годунова, начальников охраны каравана. Кудеяр подумывал: пропустить с миром, ограбить ли. Велел досмотрщикам заглянуть в повозки, забрать за проезд ценные украшения. Вскипел бабий крик, писк, рыдания. Годунов дулся, багровел, молчал. Григорий и Тимофей Грязные не выдержали, под понуждающим взглядом Василия Григорьевича заступились. Кудеяр скрипнул губами, удержал хорохорившихся разбойников. Ограничились, что забрали барахло в двух-трех кибитках.
Яков разыскал повозку с Ефросиньей. Она выглянула, приоткрыв дверцу, смущенная, с горящими глазами. Поклонившись, Яков с упреком выговорил ей:
– Знатности не купишь, а вот богат я стал, как хотела ты.
Ефросинья вздрогнула горьким смехом:
– Вижу, как дается твое богатство!.. Не я, а Марфа тогда шутила с тобой. Ничего мне не надобно, был бы ты жив.
Марфа высунулась из оконца своей кибитки, окатила Якова нелестным взором, задвинула оконную занавеску. Ефросинья заметила красный узкий шрам убегавший от угла глаза под уши воинской ерихонки Якова. Она пожалела, спуталась, прокляла девичью нескладную жизнь свою. Жена Матвею, не жена. Нетронутая и царю обещанная. Любящая, любимая и любимому не отданная. Мать Ананьина, нестарая въедливая женщина, слушала из глубины повозки. Сидела подле нее меньшая сестра Ефросиньи – Дарья. Против желания Ефросинья говорила не о том, что хотел Яков. Он утопал в глазах любимой, понимал смысл сокровенный.
– Вернись, Яша, подбери Матвушу. Жив ли, нет – дорогой сшибли.
– Заберу. Мало ли из беды выносил я его. Не так поступали со мной братья и племяш..
– Яшка, ты едешь?! – нетерпеливо позвал Кудеяр.
– А ты, Ефросинья? – спросил Яков.
Ефросинья качнула головой. Отвернулась с рыданием, наткнулась взглядом на меньшую сестру и мать. Подняла очи в потолок. Яков видел ее белую круглую шею, где катились комки судорог.
– Я до царя девок довезу! – криком отвечал Кудеяру Яков. Он влез на козлы кибитки Ананьиных, подвязал к оглобле повод своей кобылы.
Кудеяр отвечал недоброй усмешкой. Цыкнул с присвистом, утопил шпоры в конском подреберье. Разбойники помчались за атаманом. Копыта раскидывали головешки. Пепел - след пожарища бесшумно плыл в сизом с розовыми околышами утреннем воздухе.
Яков приметил Географуса, тихо что-то Годунову нашептывающего. Оба глядели на Якова. Географус не упустил случая убраться подалее из осажденного Кремля. При первой опасности бежал за стены, рассчитывая, что и царь рано-поздно в крепости укроется. Ошибся, желал исправить ошибку.
Яков развернул лошадей и погнал кибитку подобрать племянника. Годунов не сказал слова, проводив его продолжительным взглядом. Проведав, что Ефросинья тайно обвенчана, не воспринимал ли он ее картой отыгранной?
Неловко подвернув руку, Матвей лежал без чувств недалеко от места, где скатился. Яков разглядел грубую ссадину у Матвея на шее и затылке. Подняв племянника, он перетащил его в кибитку. Сидевшим пришлось потесниться. Мать и Дарья уложили Матвея. Голова его легла Ефросинье на колени.
Яков снова взялся за вожжи. Возвращаясь за Матвеем, он рисковал. Следовало бы высадить Ананьиных. За оплошность он поплатился немедля. Отставшие было крымчаки устремились к одинокой повозке. Яков стегнул лошадей. Они побежали, что было силы. Однако царский караван скрылся из виду. Разлившееся утро открывало лес до поле. Поблескивал верстовой камень, указывавший путь до Яузы. Яков гнал лошадей, и лишь чудо могло вызволить его с племяшом и Ананьиных семейством.
Другой значительный татарский отряд рыскал недалече. Крымский следопыт, стоя на коленях, припал к почве чутким ухом. До него донеслись сотрясания земли, потом топот стал громче. Тонкий слух различил легкий скрип смазанных колес. Крымчаки сместились встречь. Они услышали отголосок стычки с отрядом юзбаши. Не успели вмешаться и теперь ждали. Московиты неминуемо на них выедут.
Для царя возвращение невест была делом чести. Он желал избежать позора потери своего «гарема». Пять сотен опричников скакали от царя к Годунову. Почти одновременно крымчаки грозными тенями встали поперек дороги каравану, и наезжавшие сзади опричники улюлюканьем и громким криком отвлекли нападавших. Два конных отряда бешено столкнулись. Копья ударили на копья. Взвизгнули стрелы, облепляя щиты, пробивая кольчуги, застревая между пластинами зерцал, бахтерецей, колонтарей. Наши пугали железными сетками, скрывавшими лица. Крымцы дрались с открытым лицом, брали юркой ловкостью прирожденных воинов. Легкие куяки надеты у них были сразу на кафтаны. Гортанно кричали. Крутились, путая противников. Тактика обоих состояла в том, чтобы окружить, рассечь, уничтожить. В невообразимом хаосе пепла и пыли всадники налетали, рубили, колотили по щитам и броне булавами, секирами, цепями с шишаками. Грохот ударов, свист стрел, вой раненых, вздохи убитых пели песню уводимым Годуновым в обход сечи повозок.