Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Шрифт:
Уже после ареста Тухачевского Сталин, выступая на заседании Военного Совета 2 июня 1937 года, вспоминал:
«Мы обратились к т. т. Дубовому, Якиру и Гамарнику. Правильно ли, что надо арестовать Тухачевского как врага. Все трое сказали нет, это должно быть какое-нибудь недоразумение, неправильно… Мы очную ставку сделали и решили это дело зачеркнуть. Теперь оказывается, что двое военных, показавших на Тухачевского, показывали правильно…».
23 октября 1930 года Сталин писал В.М. Молотову: «Что касается Тухачевского, то он оказался чист на все 100 %. Это очень хорошо».
Какурин умер в тюрьме еще в 1936 году, а Троицкого, несмотря на «правдивые показания», благополучно расстреляли 31 июля 1939 года.
Есть все основания полагать, что показания Троицкого
Столь же фальшивыми выглядят и показания друга Тухачевского и мужа его последней любовницы Юлии Ивановны Кузьминой Николая Николаевича Кузьмина, который, будучи арестован, уже после расстрела маршала показал, что 1 ноября 1930 г., посетив квартиру Тухачевского в Ленинграде после возвращения из зарубежной поездки, вел с ним самые что ни на есть контрреволюционные разговоры: «Беседуя с ним, я информировал его о встречах с Сувариным в Париже… Суварин в беседах со мной просил передать ему привет от Троцкого и его личный, что он проинформирован о том, что группа наиболее талантливых военных во главе с ним находится в опале, что пора перейти к активной борьбе, что провал сталинской политики ведет страну к гибели, что кризис переживает не только партия в СССР, но и компартии за границей. Тухачевский на это мне ответил, что те методы и формы борьбы, которые применяли троцкисты, ничего реального, кроме разгона по тюрьмам, дать не могут».
Непонятно, с чего это вдруг троцкист Борис Суварин должен передавать привет Тухачевскому, с которым не был знаком, от Троцкого, с которым у Тухачевского никогда не было близких отношений. Да и сама встреча Кузьмина с Сувариным, с которым они тоже не были знакомы, выглядит скорее фантазией следователей НКВД, вынудивших Николая Николаевича к самооговору, чтобы его можно было обвинить в участии в «военно-фашистском заговоре». При том, что после 1932 года он не имел отношения к армии, а арестован был 28 мая 1937 года с весьма скромной должности начальника транспортной конторы Омского управления Главсевморпути. Кузьмина расстреляли 8 февраля 1938 года.
Зайончковская, кстати сказать, двоюродная сестра Какурина, со ссылкой на немецкого журналиста Гербинга, она в 1934 году информировала о будто бы существующем заговоре военных, планирующих покушение на Сталина. Гербинг якобы сказал ей:
«Что такое большевики для русской армии? Это не враги, а тот, кто не враг, тот уже, по существу, и не большевик. Тухачевский – не большевик, им никогда и не был, Уборевич – тоже, Каменев тоже. Не большевик и Буденный. Но их выбор… пал на Тухачевского».
Возможно, после прекращения сотрудничества с СССР германская разведка разочаровалась в германофильстве И.П. Уборевича и решила распустить слухи, компрометирующие его наравне с Тухачевским. Однако Сталин пока что на сигналы по поводу военной верхушки не реагировал. А один из руководителей НКВД, начальник Особого отдела М. И. Гай, на донесении Зайончковской, где она обвиняла в измене не только Тухачевского, но и В.К. Путну, А.И. Корка, Р.П. Эйдемана, Б.М. Фельдмана, И.П. Сергеева и других, наложил красноречивую резолюцию: «Это сплошной бред старухи, выжившей из ума. Вызвать ее ко мне».
26 января 1933 г. появилось вполне четкое донесение Агента-270: «Тургуев – в штабе Ворошилова. Ранее был офицером царской армии. Во время германских маневров осенью 1932 г. был в Германии. Один из главных лидеров так называемой военной партии…» Как отмечается в «Справке по проверке обвинений…», «над фамилией Тургуев, синим карандашом, от руки, написана фамилия Тухачевский. Кто учинил эту надпись, и когда она была сделана – установить из дела нельзя».
Арестованный заместитель наркома внутренних дел Г.Е. Прокофьев на допросе 25 апреля 1937 года показал: «Примерно в 1933 году в НКВД стало известно из агентурных источников НКВД в немецкой разведке, что какой-то красный генерал (по фамилии, начинающейся на букву «Т» – дальше фамилия была прервана) установил связи с германским Рейхсвером. Ягоде это сообщение было доложено, и он сразу заявил – «Это Тухачевский». Ягода взял к себе сводку и никакого движения этому материалу не дал». По мнению С.Т. Минакова, быстрое «угадывание» Г. Ягодой фигуры М. Тухачевского, скрытой за инициалом «Т» или псевдонимом «Тургуев, Тургалов, Турдеев и т. д.», говорит о том, что именно Г. Ягоде еще в 1924 или 1925 гг. стало кое-что известно об «организации Тухачевского», а в 1932 г. ее уже «легендировали» для оперативной «игры» с германскими национал-социалистами и близкими к ним генералами Рейхсвера. Слухи и разговоры о «военной партии» в СССР в 30-е годы активно муссировали в русском зарубежье, при этом вплоть до своей гибели в 1937 г. М. Тухачевский среди эмигрантов и в европейских общественно-политических кругах имел репутацию германофила, антидемократа, антисемита. Говорили о его ненависти к французскому народному фронту, о его восхищении Муссолини и профашистских симпатиях».
Перебежчик А. Бармин, бывший сотрудник военной разведки, после долгого перерыва вернувшись из-за границы, посетивший Тухачевского в 1934 году, свидетельствует о его полной встроенности в номенклатурную систему: «Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти. Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и оживленным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику. Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом: «Доброе утро, Климентий Ефремович… Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович… Будет выполнено, Климентий Ефремович…» Так он говорил с Ворошиловым. Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы… В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена; в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего».
Это свидетельство А.Г. Бармина, как нам представляется, доказывает, что тогда Тухачевский и не помышлял о заговорах. Только во второй половине 1936 года Сталин посчитал, что пора уничтожить Тухачевского и его соратников. В качестве непосредственного повода обычно упоминают ссору во время банкета после парада 1 мая 1936 года. Тогда после изрядной дозы спиртного Ворошилов, Буденный и Тухачевский заспорили о делах давних: кто же был виновником поражения под Варшавой, а затем очень скоро перешли на современность. Тухачевский обвинил «конармейцев», что они на ответственные посты расставляют лично преданных себе командиров, создают собственную группировку в Красной Армии. Ворошилов раздраженно бросил: «А вокруг вас разве не группируются?»
О том, что было на банкете, а потом на Политбюро, Ворошилов рассказал в начале июня 1937-го на расширенном заседании Военного совета, целиком посвященном «контрреволюционному заговору в РККА»:
«В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т. д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного… тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Политбюро и на этом заседании подробно разобрать, в чем дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату». Тут подал реплику Сталин: «Он отказался от своих обвинений».