Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Шрифт:
19 июня 1939 года Мейерхольд порадовал следствие заявлением, что является также агентом японской разведки, куда его завербовал Секи Сано, японец, работавший у Мейерхольда режиссером-стажером в 1933–1937 годах и женатый на русской актрисе Галине Борисовой. Секи Сано, как доносили осведомители НКВД, в конце концов разочаровался в театре Мейерхольда: в театре-де подвизается всякая дрянь, театром командует Зинаида Райх, которая подрывает авторитет мужа на репетициях. Хороших актеров выживают, плохие процветают. Секи Сано удивлялся, как в советском театре могут существовать такие «буржуазные» порядки.
Тут НКВД связало Мейерхольда с японским поэтом и режиссером, членом японской компартии Иошида Иошимасу. Он считал Мейерхольда своим идейным учителем. Визу для поездки в Москву ему почему-то не
Уже на следующий день японец отказался от своих показаний, заявив, что дал их от страха и под давлением. На суде он заявил: «Можно бояться, растеряться, наговорить то, чего не было, но это хуже, чем шпионаж. Я считаю себя виновным, что назвал имя Мейерхольда». И добавил, что наговорил «глупистику» на Мейерхольда. По его словам, он со своей возлюбленной артисткой Окадо Иосико 3 января 1938 года, перейдя границу на Сахалине, бежали в СССР, чтобы спастись от преследований японской полиции. Иошида Иошимасу расстреляли 27 сентября 1939 года. Мейерхольд же на суде резонно заметил, что Иошида Иошимасу вообще никогда не видел и не понимает, почему тот причисляет его к троцкистам.
Несмотря на то, что на завершающем этапе следствия и на суде Мейерхольд отрекся от ранее сделанных признаний, как полученных посредством пыток и избиений, его все равно расстреляли 2 февраля 1940 года.
Существовал ли «военно-фашистский заговор»?
Михаил Николаевич Тухачевский в качестве кандидата в бонапарты оставался на протяжении 1920-х и 30-х годов самой заметной фигурой в СССР. Он был самым молодым полководцем Красной Армии, прославившимся громкими победами над белыми армиями. Правда, пятном на его военной репутации оставался разгром под Варшавой. Особенно активно обсуждали его шансы стать «новым Наполеоном» в среде русской военной эмиграции. Российский военный историк С.Т. Минаков утверждает, имея в виду антисталинский переворот, что «единственной приемлемой личностью для зарубежья был Тухачевский. Он импонировал как раз тем, что фактически большевиком не был, и в этом все за рубежом были убеждены. Легенда о «красном Наполеоне» слишком глубоко засела в сознании не только русского зарубежья». Но такая постановка вопроса кажется странной. Почему-то историк следует за логикой инспирированных Сталиным судебных политических процессов 30-х годов, на которых подсудимые дружно признавались, что они являются агентами иностранных разведок и собирались совершить переворот исключительно по заданию Германии, Японии или Англии. Почему Сталин диктовал именно такую линию поведения обвинения, вполне можно понять.
Во-первых, обвинение в шпионаже само по себе было расстрельной статьей и позволяло физически уничтожить политических противников. Во-вторых, что еще важнее, все заговоры, направленные на свержение Сталина, сразу же становились заговорами, направленными на свержение Советской власти по заданию империалистических держав. Таким образом, сразу же из рассмотрения на суде выпадали любые внутренние причины переворота, связанные, например, с коллективизацией, тяжелым положением рабочего класса или отсутствием политических свобод. Но тот факт, что на политических процессах упор делался на внешние связи мнимых заговорщиков, вовсе не означает, что реальные заговорщики в первую очередь заботились бы о том, чтобы установить связи с зарубежными державами. Наоборот, настоящих заговорщиков это должно было заботить в самую последнюю очередь. Наладить отношения с Лондоном, Парижем и Вашингтоном, с Берлином, Римом и Токио следовало только после успеха переворота. Ведь невозможно себе представить, что после успешного военного переворота в СССР европейские державы, а также США и Япония в ультимативной форме потребовали бы от вождей переворота воскрешения из мертвых Сталина (то, что его в случае успешного переворота убили бы, сомневаться не приходится) и возвращения его к власти?
Точно так же невозможно себе представить, чтобы в случае неудачи заговорщикам на помощь пришли бы германские, японские или французские рати. Раз уж западные державы и Япония признали большевиков, причем тогда, когда те и не думали отказываться от лозунга мировой революции, было совершенно невероятно, что они откажутся признать тех, кто их свергнет. Почему же заговорщики должны были сомневаться в том, что Запад признает пришедших к власти противников Сталина? Да и как можно было не признать правительство державы, обладавшей самой многочисленной армией в Европе и наибольшим в Европе количеством танков? А вот пытаться заранее установить связи с иностранными спецслужбами было делом не только бесполезным, но и весьма рискованным. Заговорщики, таким образом, могли легко попасть в сети НКВД, нисколько не увеличив при этом шансы заговора на успех.
Непонятно также, почему западных политиков должен был волновать вопрос, большевик Тухачевский на самом деле или нет. Ведь они прекрасно уживались с большевиком Сталиным. К тому же Тухачевский был членом большевистской партии, а в германском плену, еще до вступления в партию, судя по воспоминаниям сидевших вместе с ним в лагере офицеров, русских и французских, уже тогда высказывал радикальные взгляды, близкие к большевистским, так что его присоединение к большевикам могло быть вызвано не только карьерными соображениями.
Интересно, что сравнение с Бонапартом сопровождало Тухачевского всю жизнь. «Это был молодой человек, аристократически-раскованный, худой, но весьма изящный в своей потрепанной форме. Бледность, латинские черты лица, прядь волос, свисавшая на лоб, – придавали ему заметное сходство с Бонапартом времен Итальянского похода», – утверждал французский офицер Пьер Фервек, встретившийся с Тухачевским в плену в германской крепости Ингольштадт. Показательно, что Фервек опубликовал свою книгу в 1928 году, задолго до ареста и казни Тухачевского.
А по утверждению Ю.З. Кантор, среди кумиров Тухачевского был Наполеон, но зато среди любимых военных кампаний – война 1812 года, в которой его кумир потерпел сокрушительное поражение.
Уже в начале 1918 года, когда Тухачевский был уже красным комиссаром, его бывший полковой командир Бжозовский при встрече с ним пил за здоровье «Наполеона», и это не вызывало возражений бывшего капитана, который лишь улыбнулся. А супруга полковника, как она утверждала в мемуарах, сказала: «Прощайте! Благословляю вас на великие дела!», на что Тухачевский шутливо обещал «постараться». Как оказалось впоследствии, шутки до добра не довели. Конечно, молодому офицеру, не выигравшему еще ни одного сражения, было лестно, что его сравнивают с Наполеоном, но само по себе это не означало наличия у него политических амбиций. Впрочем, воспоминания писались уже тогда, когда в эмиграции очень многие считали Тухачевского потенциальным бонапартом. Поэтому не исключено, что на супругу Бжозовского повлияли эти позднейшие настроения.
По утверждению С.Т. Минакова, «крушение «мировой революции», совпавшее со смертью Ленина, предрешившее падение ее наиболее видных «вождей» Троцкого и Тухачевского, вывело на политическую авансцену внутри Советской России Сталина». Однако окончательное падение Троцкого произошло только в 1927 году, причем еще до этого Сталин не просто вышел на политическую авансцену, но и играл на ней главную роль. После падения Троцкого Тухачевский еще десять лет спокойно уживался со Сталиным, хотя некоторые рабочие конфликты, посвященные практическим вопросам военного строительства, у них случались. И, кроме того, Тухачевского никак нельзя назвать одним из «вождей» мировой революции, наряду с Троцким и Зиновьевым. Михаил Николаевич вообще не играл никакой политической роли, как и другие военачальники, за исключением Ворошилова и, до некоторой степени, Гамарника, и в качестве «вождя» никем и никогда в СССР не воспринимался.