Иресиона. Аттические сказки
Шрифт:
Прокрида предсказала верно: все пошло по-старому. Челядь вернулась, узнав, что вернулись господа, и принесла обратно награбленное добро. Двор ей уж не был страшен. Какой-то подпасок, видевший Прокриду над пропастью Харадры, рассказал, что она спустилась туда; и вот теперь пошла молва, что она годичной службой у царя преисподней вызволила своего мужа. Те, которые раньше ее любили, теперь боготворили ее. Сама она скоро оправилась от последствий испытанных лишений: молодость брала свое, и по прошествии нескольких
Старые жизни угасали, зато загорались новые: по прошествии года Прокрида могла обрадовать мужа весточкой, от которой она стала ему еще много дороже.
– Видишь, – сказал он ей, – там на небесах я не мог забыть земного – но то небесное я с тобою навсегда забыл.
Он говорил правду, и она в этом не сомневалась. Все подробности также и своего первого видения он уже раньше успел ей рассказать – как бы именно для того, чтобы их сбыть и забыть.
И она первая ему напомнила:
– Отчего же ты не испробуешь того дрота-прямолета, который я с таким трудом для тебя добыла?
– При случае испробую, – ответил он.
Случай не замедлил представиться.
Опять тот исполинский олень появился в лесах Харадры, на верхнем склоне Гиметта. Опять надлежало с вечера отправиться туда, чтобы в безмолвной засаде дожидаться утра.
Прокрида спокойно снарядила мужа.
– А ты что будешь делать? – спросил он.
– Пораньше лягу спать и проснусь лишь к утру, чтобы посмотреть, как ты будешь прибивать рога оленя к триглифу нашего дома.
Он ушел. Она же долго смотрела ему вслед, любуясь силою и плавностью его движений и сверканием волшебного дрота в лучах заходящего солнца.
Но проспать до утра ей не удалось. Она проснулась среди ночи с криком, руками ища Кефала рядом с собой. С трудом она вспомнила, где он; но это воспоминание наполнило ее сердце новой безотчетной тревогой. Как могла она его отпустить одного?
Она подошла к окну и открыла ставни. Была полночь; луна стояла высоко и заливала своим сиянием Гиметт и равнину Месогии.
Чу, стоны… да, это стонет бедная больная няня. Надо к ней пойти; но сначала Прокрида оделась и обулась, точно для выхода.
Няня это заметила:
– Куда ты, дитятко?
– К нему, няня. Я напрасно отпустила его одного. Но ты не беспокойся: к утру мы вернемся, а тем временем Климена у тебя посидит.
– Я не за себя; могу и одна умереть. Но ты не ходи.
Она внезапно приподнялась и схватила руки своей питомицы; ее глаза были широко раскрыты.
– Ты не видишь, но я вижу…
– Что видишь?
– Розу…
– Да? – вскрикнула Прокрида. – В венке из роз? И в ризе, усеянной розами?
– Нет. Одну розу… розу на зелени… страшную розу…
Очевидно, она говорила в бреду. Прокрида осторожно разжала ее руку и уложила ее обратно на подушки. Она опять
– Розу на зелени… страшную розу…
Все было видно как днем. Прокрида быстро достигла горы у того ее места, где Харадра водопадом низвергается в пропасть. Тут ей показалось, что она через шум волн слышит свое имя.
Она подошла к водопаду. Его белая пена казалась еще белее в сиянии луны. Вначале она ничего не могла разглядеть, кроме пены; но услышав еще раз и притом явственно свое имя, она увидела точно двух светлячков рядом в тумане глубины и поняла, что это были глаза наяды.
– Я виновата перед тобой, нимфа, но не гневайся: в ближайшее новолуние кровь ягненка обагрит твои волны. Я помню твое благодеяние и буду его помнить всегда.
– Хорошо, что помнишь. На благо ему и себе ты послушалась меня тогда – на благо обоим послушаешься и теперь. Вернись домой, Прокрида. Не бойся передать доверия; вернись домой.
– Зачем?
– Затем, чтобы ты могла обагрить кровью ягненка мои волны в ближайшее новолуние. Не бойся передать доверия; вернись!
– Что это значит – передать доверия?
Но ответа на свой вопрос она не получила; а когда она стала искать обоих светлячков в туманной пропасти, она их более не нашла.
– Ну что же, вернусь, коли так.
Она пошла обратно. Ее дом лежал перед ней как на ладони; за ним – холмы, отделявшие Месогию от приморской полосы. Звезд не было видно из-за луны; но Прокрида без труда рассчитала, что там, над морем, теперь восходит Овен. А за ним взойдут Плеяды; а там…
Она вздрогнула: роза на зелени – страшная роза!
И она решительными шагами, не оглядываясь, пошла в гору.
Вот и верхний склон; все ясно видно при луне. Под чинарой, над руслом Харадры, лежит Кефал. Он, видно, дремлет чуткой охотничьей дремотой; его рука не выпускает дрота-прямолета. Да, этот раз дичь не уйдет от него.
Она спряталась в зарослях на мураве. Кефала с этого места не было видно; зато перед ее глазами расстилалась вся Месогия с ее долами и холмами, а дальше – море тумана, а дальше – каменные громады Эвбеи, Андроса, Кеоса. Все казалось призрачным и жутким: «Не будь здесь вблизи его – я бы обезумела от страха».
Вот луна стала заходить за хребтом Гиметта.
Огромная черная стена спустилась с горы и двинулась по равнине, поглощая долы и холмы Месогии, затем полосу тумана, затем островные горы и наконец небо. На небе показались звезды; там, над невидимой горой, сверкало золотое руно Овна; недалеко, знать, были Плеяды.
Опять потухли звезды; предрассветная бледность покрыла синеву неба, и на ней все яснее и яснее стал обозначаться двускатный шатер Андросской горы.
Глаза Прокриды горели от бессонницы и напряжения; чем ближе был час рассвета, тем громче билось ее сердце, так громко, что она боялась, как бы Кефал не услышал его ударов.