Иркутск – Москва
Шрифт:
— Не удивляйся, друг мой. Наш юноша попросил нас быть к завтраку при полном параде. Так что твоя молодежь в явном проигрыше с точки зрения блеска и хруста. Как сегодня спалось? — с добродушной ухмылкой отодвигая Руднева назад, в тамбур, осведомился Тирпиц.
— Спасибо. И тебе не болеть. А по какому поводу сегодня?
— Банкет, ты имеешь ввиду? А что остается делать, пока тянется эта ваша бесконечная Сибирь? Лес, лес, лес… Так и с ума со скуки сойти можно. Хотя, на самом деле, повод нашелся вполне благовидный. У Шмидта, крестника моего Герингена, день рождения. Уже двадцать два года парню натикало, а я помню его еще пешком под стол ходящим.
— Шмидт… Это тот улыбчивый лейтенант с моноклем и орлиным профилем, что возвращается с вами из Токио?
— Совершенно верно. Между прочим, он племянник фон Зенден-Бибрана, шефа морского кабинета Экселенца.
— Понятно. Юноша с родословной, стало быть… Кстати, у меня к нему есть интерес. Хотелось бы порасспросить его о том, что он знает об итогах нашей атаки в Сасебо, если с твоей стороны не будет возражений, конечно.
— Не у тебя одного оно возникло. Но, к сожалению, никакой неизвестной нам на данный момент конкретики по этому делу он мне не поведал. В посольстве сидел на шифровке-дешифровке нашей корреспонденции. По этой части, как и в области знания восточных языков — истинный талант. Но отозван он был из Японии еще до того, как что-то прояснилось про атаку ваших миноносок по линии нашего морского агента. Ты ведь в курсе, что после Шантунга японцы больше не давали нам, в отличие от янки и бриттов, возможности присутствия на их эскадрах?
— Жаль. Но бутылочку девятилетнего «Шустова» вручить имениннику есть смысл, как считаешь?
— Считаю, что нам не стоит мешать молодежи. Мы с Герингеном все приличествующие моменту речи сказали, и принц нас отпустил. Если не сказать — отправил. Их высочество, как мне представляется, решил гульнуть в более раскрепощенном молодежном кругу. Тем более, в нем появились две просто ослепительных красавицы, которых кое-кто от нас старательно скрывал. И поэтому: предложение. Запасы коньячка у тебя есть, я знаю. Так что презент свой ты вручишь или передашь малышу Йохану попозже. А под эту вот бутылочку мы с тобой спокойно, никуда не торопясь, потреплемся часок-другой. Хочешь у меня, или хочешь, пойдем к тебе. Появились тут некие интересные мыслишки, которые надо бы нам с тобой обсудить. Если не возражаешь, конечно. Кстати, кушать хочешь, успел позавтракать?
— Честно говоря, голодный как волк. От таких ароматов просто слюнки текут, — Петрович кивнул в направлении звенящего бокалами под очередной тост вагон-ресторана, — Но…
— Никаких «но»! Тогда — ко мне. Нам быстро принесут все что нужно. И закуски, и хорошенько поесть, с пылу с жару. Чтобы нам, как у вас в России говорят, еще разок не наступить на те же грабли.
— Альфред. Ты теперь всегда мне ТОТ случай поминать будешь?
— Не обижайся. Это я так, к слову. Но, между прочим, ТОТ «бланш» сходил три недели. И если бы Экселенцу не поплохело, за это время Его Величество Император и Король вогнал бы меня в гроб своими развеселыми подначками.
— Друг мой, какой же ты нудный! — Рассмеялся Руднев, — Ну, да. Ошибочка вышла, сказал петух слезая с утки…
— Короче. Посидим-ка мы с тобой у господина камердинера. Он славный малый и все организует. Купе там двойное, второе помещение пустует, так что для пошушукаться — местечко в самый раз. Да и не найдет нас там никто, если не припечет особо. Не хочу я почему-то тащиться в мой вагон через застолье и строй всех этих орденов, фужеров, усов и вилок. Усадят там тебя на место свадебного
— Добро. Возражений не имеется.
— Вот и ладушки. Идем… Да, кстати, когда, ты говорил, наш «малаец» начнет строить свое чудо-юдо? Скоро уже?
— Что, припекает? Это хорошо… Думаю, мы даже до Питера всем нашим табором не докатимся, когда в Портсмуте выставят на стапель первые листы.
— Паршиво. Слов нет, как паршиво… И не припекает уже, Всеволод. А прижигает. Как каленым железом щипчиков палача-виртуоза за одно мягкое, интимное место.
— Не дрефьте, господин будущий гросс-адмирал. Прорвемся… Подначки-шуточки, говоришь? Подколочки это цветочки, мой дорогой. Безобидные цветочки. А вот когда по настоящему жареным запахнет, тогда-то ягодки и повылезут.
— Не понял. Это ты о чем сейчас?
— Не о чем, а о ком. Давно хотел по этому поводу кое-что с тобой «потереть». Но тема тем более не для коридора. Зови-ка, давай, своего принцева камердинера.
— Что-то ты пугаешь меня сегодня, Всеволод…
— "Это — птица попугай… Эта?.. Да. Ой! Что же Вы делаете!?.. Что делаю? Башку ему сворачиваю. Я те попугаю…
* * *
— И как сия вкуснотища называлась?
— «Айсбайн Гогенцоллерн», мой дорогой.
— Шикарно. А по-русски это будет тушеная свиная рулька без косточки в… э… ну, с запеченной картошкой, короче.
— Если бы наш повар услышал такое варварство, он тотчас повесился бы от обиды. Или сперва прочел бы тебе лекцию про правила составления кисло-сладких соусов. Я на такое однажды нарвался, — добродушно усмехнулся Тирпиц, тщательно промокая салфеткой усы, — Но согласись, под «Шустова» шикарно? Может, повторить?
— Хочешь чтобы я лопнул?
— Ты не понял. Я про коньяк. На закуску-то нам и нарезки хватит. У меня созрел тост.
— Говори.
— Ну, за взаимопонимание!..
Всеволод, и что такого смешного ты услышал? По спинке не постучать?
— Извини… Извини, друг мой… Просто один генерал знакомый, однажды… И точно таким же тоном… — Петрович наконец откашлялся, — Дежавю, короче. А он был тот еще шутник.
— Понятно. Бывает…
— Ну, да… Так что ты хотел?
— Уточнить по бронированию. И на их новом линкоре, и на большом крейсере. Может быть, ты в чем-то ошибся? Или плохо запомнил я.
— Добро, давай повторим. Итак, линкор. В миллиметрах. Главный пояс, лоб башен, барбеты — 280. Верхний пояс — 203. Две бронепалубы, в районе цитадели 20 и 45, на скосе 50. Закалка Крупповская, естественно. Крейсер. Пояс — 152. Башни и барбеты — 178. Палуба — 40, скос и у погребов — 50. Но по линкору, точнее по линкорам — нюанс. В полном грузу главный пояс практически уйдет в воду полностью. Их проектировщики тоже могут ошибаться, не только наши с типом «Бородино».
— И как Джек будет с этим бороться?
— На головном — никак. На серийных уменьшит толщину главного пояса до десяти дюймов.
— А смысл?
— Никто не даст закладывать серийные корабли до окончания испытаний головного. Слишком уж революционный пароход. И когда они поймут беду с «нырком» главного пояса, чтобы не терять пару месяцев на переработку проекта, просто тупо облегчат поясное бронирование.
— Логично. Если не задумываться над тем, как и откуда ты можешь знать об этом ожидающем их казусе здесь и сейчас… Но ведь с учетом роста могущества главной артиллерии, десять дюймов это просто мизер?