Ирландская колдунья
Шрифт:
— А почему ты не спрашиваешь, кто отец Шинид? — осторожно поинтересовалась Фиона, когда с тесемками было покончено.
— Это меня не интересует. Потому что теперь ее отцом буду я. Только скажи мне… — де Клер замялся, собираясь с духом, — …скажи, что это не Йен! — чуть ли не с мольбой закончил он.
— Конечно, нет! — Реймонд не скрывал своего облегчения, и Фиона с горечью добавила: — Я была совсем молодая. И я не расспрашиваю тебя о твоих женщинах, де Клер. А ведь их было у тебя немало!
Реймонд виновато улыбнулся в ответ.
— Только я знаю, кто отец Шинид, и эта тайна останется
— Не мне тебя судить, — торжественно кивнул Реймонд. — Тем более что я сам не могу похвастаться своим прошлым. Ведь когда-то я поступил так же — искал утешения от одиночества.
— Моим утешением стала моя дочь. Ты даже понятия не имеешь о том, что она для меня значит! — Фиона наклонилась, чтобы надеть чулки.
— Имею. Я уже был отцом.
— Что значит — был? — испуганно спросила она.
— Несколько лет назад к моему дяде пришла женщина, медленно умиравшая от чахотки, и оставила ему ребенка. Она уверяла, что это мой сын.
Фиона следила за ним широко распахнутыми глазами, позабыв про чулок.
— Я не мог ей не верить. Мальчишка как две капли воды был похож на меня, и я стал воспитывать его как своего сына. — Реймонд прислонился к столу и скрестил руки на груди. Он не решался взглянуть на Фиону и обращался к ней стоя за кроватью. — Однажды я нанялся в войско к какому-то эрлу и собрался на войну, но Марк не хотел меня отпускать. Он умолял взять его с собой, но я запретил ему даже думать об этом. Мне казалось, он все понял.
— Ох, Реймонд, только не это…
Он посмотрел на нее, и в бездонных серых глазах Фиона прочла затаенную боль — те самые горе и скорбь, что он старательно скрывал от других.
— Увы, он не послушался меня и спрятался в обозе. Он проделал это так ловко, что я не подозревал о его присутствии до самого первого боя. Я оказался в самой гуще, и Господь свидетель, это было жестокое сражение. Это случилось уже под конец: я услышал, как Марк меня зовет. — Реймонд потер затылок. — Я был так потрясен, что застыл на месте, а он сжимал в руке свой детский клинок и бежал ко мне, сияя от счастья, ужасно гордый собой. Но враги не упустили своего шанса, и его ударили мечом. — Его голос прервался.
Фиона мигом оказалась рядом, чтобы обнять и утешить сильного и отважного мужчину, такого трогательно-беззащитного в эти минуты. Она чувствовала его боль как свою. Теперь было ясно, что все эти годы Реймонд оставался наедине со своей скорбью, и она сломила его, навеки уничтожив того добродушного, общительного человека, которым он был прежде.
— Этот ублюдок разрубил его почти пополам! Не понимаю, как можно сделать такое с ребенком?! — яростно выкрикнул Реймонд, понимая, что никогда не получит ответа на свой вопрос. — Марк так и не выпустил свой клинок. Мой сын умер у меня на руках. Он умолял простить его за непослушание. А потом он забился в агонии и сделал вот это. — Реймонд прикоснулся к шраму на щеке. — Я никогда не прощу себе то, что позволил сыну погибнуть.
— Ох, Реймонд, — прошептала Фиона, стараясь заглянуть
— И я его подвел.
— Нет-нет, — горячо возразила она, и сердце ее обливалось кровью: такая боль прозвучала в его сдавленном голосе. — Ты подарил ему самые счастливые годы жизни! Его мать умерла, и он наверняка погиб бы один, без нее! Ты взял его к себе и полюбил так, как только отец может полюбить сына. Он был счастлив и горд — иначе ни за что не пошел бы за тобой на войну, Реймонд!
— Но я — рыцарь! — выкрикнул де Клер, оттолкнув ее от себя. — Война — мое ремесло, и я дал обет защищать слабых и невинных! И все равно я не смог защитить собственного сына!
— Ты же не знал, что он там! — Чародейка снова привлекла Реймонда к себе и с болью увидела, что его по-прежнему терзает чувство огромной вины. — Ты не знал, что он там! — раздельно повторила она. — Так уж повелось, что дети — это наше слабое место. — Фиона осторожно провела рукой по его искаженному лицу, стараясь разгладить морщины — эти суровые отметины прожитых лет. — Здесь не помогут ни богатство, ни власть. Но мы все равно продолжаем их любить, потому что они — самое прекрасное, что есть у нас на этом свете.
Реймонд понимал, что она права, ведь ему самому довелось изведать эту любовь, хотя была она недолгой и закончилась так трагически.
— Я не подведу тебя, Фиона. И я не подведу нашу дочь, — прошептал он. — Я ни за что не расстанусь с тобой. Я люблю тебя. Я тебя люблю.
Разве можно было слушать его и остаться равнодушной? Фиона поцеловала де Клера так жадно, словно и не было ночи, полной нежности и страсти. Желание вскипело в ее крови с новой силой.
— На тебе слишком много одежды! — Он взялся за ворот на ее платье, но Фиона решительно перехватила его руки.
— Мы не можем просидеть тут целый день!
— Я — лорд Антрим. И волен делать все, что захочу. Она рассмеялась в ответ на эту напыщенную тираду.
— В замке яблоку негде упасть, — терпеливо напомнила Фиона. — На счету каждая пара рук. Те, кто напал на нас вчера, наверняка перебили всю скотину, которую не успели загнать внутрь. Значит, наши запасы снова оскудели.
Конечно, она была права.
— Я приказал прекратить стройку, но лучше от этого не стало.
— Сам по себе бастион ничего не значит. Просто он оказался на заповедной земле.
— Это место таит в себе огромную силу, верно? — спросил Реймонд, и что-то в его тоне заставило ее насторожиться.
— Да. — Фиона всмотрелась в его лицо и сказала: — Ты был там! — Ее голос дрогнул от удивления.
Де Клер развязал мешочек на поясе и извлек камень, подобранный им в Круге Камней. Отдал Фионе загадочную руну и постарался описать все, что увидел и почувствовал, когда совершал свой дерзкий опыт.
— Вот видишь! Я сразу почувствовала, что в тебе тоже есть магия! — Она с улыбкой вернула ему камень. Реймонд принял его с таким благоговением, словно это был бесценный самоцвет. — Это говорит о том, что мы упускаем из виду что-то очень простое, что лежит на поверхности. Но пока мы этого не увидим, нас не оставят в покое.