Ирландский спаситель
Шрифт:
— Спасибо, — говорю я, поднимая взгляд. — Эм… что конкретно ты хочешь, чтобы я делала?
Александр пожимает плечами.
— Просто убирайся, пока меня не будет. Я покажу тебе все, как только ты оденешься. Вытирай пыль, пылесось, мой полы, что-то в этом роде. Ничего слишком напряженного, и, пожалуйста, как я уже сказал, отдыхай, когда почувствуешь необходимость.
Он жестом показывает мне встать, и я встаю, снова чувствуя легкое головокружение, как будто я во сне. Не похоже, что это имеет смысл. Я слишком ошеломлена, чтобы протестовать, когда Александр начинает расстегивать пуговицы на моей пижаме. И снова, он не прикасается ко мне неподобающим образом. Он раздевает меня, как манекен в витрине магазина… или куклу, аккуратно откладывает шелковую пижаму в сторону на кровати и тянется за униформой горничной.
Я интуитивно осознаю, что я голая, когда он отходит от меня. Не просто частично обнаженная, а полностью обнаженная, от пальцев ног до макушки головы. Алексей потребовал, чтобы я побрилась наголо, как он приказал остальным перед вечеринкой, но щетина начинает отрастать снова, и мне интересно, захочет ли Александр, чтобы я побрилась. Кажется, он не проявляет ко мне никакого сексуального интереса, но все же…
Я тяжело сглатываю, когда он поднимает пару черных атласных трусиков с оборками на талии, которые, кажется, подходят к униформе горничной, и он заставляет меня надеть их, натягивая на мои бедра. Это так же прозаично, как и все остальное, и он делает то же самое с униформой горничной, позволяя мне надеть ее, затем застегивает на спине, завязывает фартук, а затем тянется за щеткой для волос с серебряной оправой на туалетном столике. Александр проводит ей по моим волосам, прежде чем аккуратно собрать волосы в пучок и закрепить на макушке чепец горничной, в последнюю очередь ставя туфли на пол, чтобы я могла в них влезть.
Когда я смотрюсь в зеркало, я не выгляжу сексуально. Думаю, я выгляжу достаточно привлекательно, если вам нравятся очень бледные, слишком худые блондинки в исторической одежде. Тем не менее, я выгляжу так, как будто отправляюсь на какую-то реконструкцию или, может быть, общественную игру. Возможно, в Крусибл.
Я определенно не выгляжу как нечто, отдаленно напоминающее чей-либо фетиш, что должно быть облегчением. И это, в некотором смысле, так и есть. У меня была бы настоящая, нарастающая паническая атака, если бы Александр надел на меня нижнее белье с намерением заставить меня трахнуться с ним. Как бы то ни было, трудно подавить нарастающее чувство паники, потому что это все еще не имеет смысла.
И все это блядь по-прежнему очень странно.
Александр машет мне в сторону двери, открывая ее для меня.
— Сначала дамы, — вежливо говорит он, следуя за мной, когда я выхожу в холл и впервые осматриваю остальную часть квартиры.
Это одновременно и то, и не то, что я ожидала. Квартира явно очень старая, хотя и в хорошем состоянии. Стены обшиты деревянными панелями, сучки и завитушки говорят мне, что это настоящее дерево. Полы также из твердых пород дерева, покрыты толстыми и поношенными коврами, которые, я не сомневаюсь, либо турецкие или персидские, вероятно, стоят столько же, сколько аренда на несколько месяцев на Манхэттене, если не больше. В холле есть еще одна ванная комната, которая заканчивается просторной гостиной с огромным каменным камином с одной стороны, книжными шкафами вдоль стен и картинами, висящими на них почти во всех доступных местах, наряду с большим количеством ковров, покрывающих деревянные полы с другой.
Александр, это самое далекое от минимализма создание, с которым я когда-либо сталкивалась. Нет ни единого свободного места на стене, полу или столе, которое не было бы покрыто каким-нибудь ковриком, книгой, антиквариатом, произведениями искусства или салфеткой. Тем не менее, каким-то образом все это объединяется в своего рода искусствоведческую, эксцентричную эстетику коллекционера, а не выглядит как эпизод из "Стражей порядка". Все это явно аутентично и к тому же дорого, вероятно, результат многолетнего коллекционирования.
— Вон там столовая и кухня, — говорит Александр, указывая на северную часть гостиной. — А там, налево, мой кабинет. Это и моя спальня, единственные комнаты, в которые тебе запрещено заходить. Ты меня понимаешь?
Я киваю, с трудом сглатывая от внезапной, более резкой перемены в его тоне.
— Конечно, — тихо говорю я. — Ой… где твоя спальня?
— Наверху. — Он указывает на винтовую лестницу из кованого железа и дерева, которая ведет на второй этаж. — Там две комнаты, моя спальня и комната, которая служит библиотекой. Ты можешь заходить в библиотеку и убираться там, но не заходи в мою комнату. — Он делает паузу, его голубые глаза смотрят на меня с суровостью, которой я раньше у него не видела. — Я очень серьезен, Анастасия. В мой кабинет и спальню вход воспрещен.
— Хорошо. — Я снова киваю, нервно облизывая внезапно пересохшие губы. — Ты просто хочешь, чтобы я убиралась?
— Да, настолько хорошо, насколько ты способна. Как я упоминал ранее, нужно мыть посуду, вытирать пыль и пылесосить. Меня не будет некоторое время, поэтому, пожалуйста, не спеши. Я вернусь сегодня днем, и мы сможем сходить за продуктами.
Мы собираемся за продуктами? Это ничуть не более странно, чем все остальное, что он сказал, но я все еще слегка ошеломлена, настолько, что даже не вздрагиваю, когда он нежно целует меня в лоб, гладит по макушке и говорит, что скоро вернется. Я застываю на месте, чувствуя себя щенком, предоставленным самой себе, которого погладили и велели быть хорошей девочкой, пока его хозяин не вернется домой.
Я…должна была бы это возненавидеть это. Прежняя я, однозначно возненавидела бы это. Но он не причинил мне вреда. Он ничего не сделал, только относился ко мне немного странно. Он накормил, одел и оставил меня одну в своем доме без каких-либо ограничений, кроме пары комнат, в которые мне запрещено заходить. Он не привязал меня к кровати и не приковал цепью к батарее. Он не морил меня голодом, не причинял боли и не нападал на меня.
Он погладил меня по голове. Как щенка.
Я чувствую, что схожу с ума.
Возможно, я сошла уже давным-давно.
Я оглядываю комнату, пытаясь решить, что сделать в первую очередь. Уборка, не самое худшее в мире, я всегда ненавидела домашние дела, но это даст мне возможность чем-нибудь заняться. Тогда все, чего я хотела, это бездельничать или спать после изнурительной недели занятий танцами, репетиций и хореографии, но сейчас у меня нет ничего из этого. Все, что у меня есть, это бесконечные часы, которые нечем заполнить, ничего, кроме моих собственных мыслей, разъедающих мой мозг. Может быть, мне пойдет на пользу занять себя, думаю я, решительно направляясь на кухню. И, кроме того, его квартира интересная. Ее было бы интересно осмотреть.
Мыть посуду достаточно просто, хотя я нервничаю, когда с ней обращаюсь. Здесь нет дешевых тарелок и чашек IKEA. Все сделано из тонкого фарфора и тяжелого серебра, о котором я знаю достаточно, чтобы понять, что я должна их отполировать, хотя мне требуется некоторое время, чтобы найти средство для полировки серебра. Однако, что я замечаю, как и тогда, когда он угощал меня чаем, так это то, что большинство блюд так или иначе слегка повреждены. Скол здесь, дефектный дизайн там, глубокая патина на некоторых элементах серебра, которую невозможно отшлифовать. И посуда… это еще не все.