Ирландский спаситель
Шрифт:
Лучше бы я этого не видела. Гнев в его глазах неприкрыт, осязаем. Его рот сжат и тверд, сжат в тонкую линию, и я вижу закипающую ярость.
— Дай мне это. — Он выхватывает бумагу у меня из рук так быстро, что она чуть не рвется, и смотрит на нее. Он мгновенно видит, что я нашла, и выражение его лица мрачнеет еще больше.
— Я дал тебе одну простую инструкцию. Не так ли? — Его голос такой холодный, такой жесткий. Он никогда раньше так со мной не разговаривал.
Я в жопе. Я все испортила. О боже. Ужас пробирает до костей. Я не могу перестать дрожать, мои зубы почти стучат друг о друга. Я не думаю, что смогу ответить ему, но я должна.
Он трясет меня так сильно, что мои зубы все равно болезненно клацают друг о друга.
— Разве нет? — Рычит он, его голос наполняет маленькую комнату, и я издаю тихий крик страха.
— Да, — шепчу я, дрожа. — Да, ты это сделал.
— Что это было? — Он снова трясет меня, сильнее, как терьер крысу. — Скажи мне, Анастасия. Какие у меня были инструкции для тебя?
Я с трудом сглатываю, но во рту слишком сухо, а горло сводит судорогой.
— Ты сказал… не…заходить в твой кабинет, или твою спальню. — Слова вылетают с запинками, одно за другим, и сначала я даже не знаю, даст ли он мне время закончить. Но он делает это, как будто хочет услышать это из моих уст.
— Где ты, Анастасия? Ты заблудилась? Или просто глупа?
— В твоем кабинете, — шепчу я. — Александр, я…
— Не давай мне гребаных оправданий, — рычит он. — Ты не идиотка, несмотря на все твои травмы и припадки. Ты умная девушка, я это знаю. Ты знала, в какие комнаты не стоит заходить. Ты что-то искала и нашла это. — Его рука сжимается на моем плече еще сильнее, вдавливаясь в кость, пока я не думаю, что он почти может сломать ее, и слезы боли начинают стекать по моим щекам.
— Прекрати хныкать. — Он смотрит на меня сверху вниз. — Иветт была права. Я тебя избаловал, а ты подумала…что? Что я приду домой и посмеюсь над твоим маленьким злоключением? Прощу тебя за все? Ты забываешь, кто ты, Анастасия. Ты моя.
Это слово, которое вчера принесло мне такое облегчение и желание, которое разжигало столько глупых фантазий со вчерашнего вечера до нескольких минут назад, вызывает во мне еще один холодок чистого ужаса. Мои худшие подозрения, кажется, подтверждаются. Этот мужчина не тот, кто так нежно ухаживал за мной, как за хрупкой куклой, или кто наблюдал за мной с такой контролируемой похотью прошлой ночью, когда убеждал меня прикоснуться к себе ради моего собственного удовольствия. Я потеряла бдительность, и вот где я оказалась.
Глупо. Чертовски глупо. Я должна была знать лучше.
— Доказательства этого прямо здесь. Ты сама это видела. — Он кивает на смятую купчую на ковре. — Сто миллионов долларов, Анастасия. Можешь ли ты представить себе столько денег?
Я молча качаю головой.
— Конечно, ты не можешь. Но это должно донести до тебя эту простую мысль, которую, несомненно, сможешь понять даже ты. Ты моя. Я могу делать с тобой все, что мне заблагорассудится. — Его губы растягиваются в угрожающей, лишенной чувства юмора улыбке, когда он пятится к дивану, садится на его край и одним быстрым движением укладывает меня лицом вниз к себе на колени, которое я не в силах даже предвидеть, не говоря уже о борьбе. — И прямо сейчас, — продолжает он, — чего я хочу, так это наказать неблагодарное маленькое отродье, за которое я заплатил столько денег и которое я так основательно испортил. Хватит, Анастасия, — предупреждает он, а затем его рука оказывается на моей юбке, задирая ее вверх по моей заднице и бедрам, его пальцы запускаются в оборчатый пояс нелепых трусиков, которые идут к этому нелепому наряду, стягивают их вниз, обнажая мою задницу его взгляду и руке.
Его ладонь прижимается к моей обнаженной ягодице, и до всего этого, возможно, это все еще возбуждало меня, даже порка могла бы возбудить меня при правильных обстоятельствах. В моей прежней жизни было время, когда я была прежней Анной, и я бы ухватилась за шанс разыграть подобную сцену с таким человеком, как Александр. Горячая, доминирующая, сексуальная, немного странная, но извращенная. Однако это не сцена, и Александр не тот, кого я встретила в баре или нью-йоркском секс-притоне. Он человек с абсолютной властью надо мной всеми непостижимыми способами. И прямо сейчас он так зол на меня, что я не могу даже подумать, чем он может ограничиться в этом наказании или чего мне, возможно, стоит опасаться. Возможности безграничны и слишком пугающе, чтобы их рассматривать.
Он задирает юбку еще выше, обнажая всю мою нижнюю часть спины, задницу и бедра своему взору, и я чувствую, как его рука убирается, как будто он собирается ударить меня в первый раз. Но, прежде чем нанести первый удар, я чувствую, что он колеблется, а затем его рука опускается. Но он не бьет меня. Вместо этого я чувствую, как его пальцы обводят один из затянувшихся шрамов на моем бедре, где Алексей бил меня ремнем, когда я висела под потолком в его шале, а затем еще один на изгибе моей задницы, еще один на верхней части бедра.
— Это сделал Алексей? — Спрашивает он мрачным голосом, и я не утруждаю себя попытками скрыть слезы.
— Да, — выдавливаю я сдавленным голосом, шмыгая носом.
— Что случилось? — Его пальцы все еще обводят старые отметины, и опять же, это могло бы возбудить при других обстоятельствах. Моя голая киска прижата к хрустящей ткани его штанины, и я чувствую, как он твердеет у моего живота. Он не застрахован от того, что я лежу у него на коленях вот так, полуголая, не больше, чем он был застрахован от того, что наблюдал за мной в ванне прошлой ночью. Вопрос только в том, будет ли он действовать в соответствии с этим.
Не так, отчаянно думаю я, хотя и не осмеливаюсь сказать это вслух. Что бы Александр со мной ни сделал, я надеюсь, что это не так. Не далее, как вчера я хотела его, и я не думаю, что смогу вынести, если он отнимет у меня и это, если он будет насиловать меня. Если он причинит мне боль способами, которые выходят далеко за рамки того, что он мог бы сделать своими руками, ремнем или другими орудиями. Если он причинит мне такую боль, после того, что я начала чувствовать к нему, и той сдержанности, которую он проявлял до сих пор, я думаю, это сломает меня безвозвратно.
Интересно, знает ли он об этом?
В отличие от его вопросов о моих ногах, на этот раз я не пытаюсь уклониться от ответа. Я слишком боюсь сейчас что-либо от него скрывать, и даже если бы я думала, что смогу, все, на что я могу надеяться, это то, что, возможно, я смогу получить от него сейчас немного сочувствия. Его жалость, это не то, чего я хотела, но я достаточно напугана, чтобы принять все, что могу получить.
— Катерина разозлила его, — шепчу я сквозь слезы, изо всех сил стараясь сдержать их. — Он напугал одну из девочек… детей, кажется, Анику, и она дала отпор. Он знал, что причинение ей боли не помешает ей сопротивляться. Он уже насиловал ее. Поэтому вместо этого он причинил боль людям, о которых она заботилась. Он знал, что нечто большее, чем ее собственная боль, заставит ее подчиниться. Поэтому он привел Сашу и избил ее на глазах у Катерины. А затем и меня. — Я сильно прикусываю нижнюю губу при воспоминании об этом, достаточно сильно, чтобы почувствовать вкус крови, слезы быстрее стекают по моему лицу на кожаный диван и ковер под нами. — Она чувствовала ответственность за Сашу, а я лучшая подруга ее самой близкой подруги.