Ирния и Вирдис. Тетралогия
Шрифт:
– Ваше величество… – наконец выговорил эльф. – Да вы смеетесь, что ли, надо мной?
На дворцовой башне гулко ударил колокол. Один… два… три… одиннадцать… и стихло.
– Нет… – тихо и потрясенно, словно сам не веря ни своим глазам, ни своим словам, промолвил эльф, – не смеетесь…
Изумление в его взгляде сменилось страхом.– Ваше величество, – маршал запнулся, – вы нездоровы?
Был вечер. Вечер, когда открываются глаза и раскрываются тайны. Вот только… кто сказал, что от этого хоть кому – то становится легче?
Король с удивлением смотрел на этого мерзкого выскочку, который уже протянул свои загребущие лапы… Выходит – не протянул? На этого ужасного эльфа, один взгляд которого когда – то так напугал короля, что еще миг – и его величество на колени бы перед ним грохнулся… да он же сам меня боится! Он просто в ужасе от моего предложения! Он сам сейчас упадет, если не на колени, то в обморок!
– Или это вас придворный лекарь чем – то опоил? – все так же непонимающе спросил маршал. – Ну кому может в трезвый разум прийти снять с вашего величества корону –
– А разве гвардия не считает иначе? – вкрадчиво поинтересовался король.
– Гвардия предана вашему величеству! – горячо заверил маршал. – А что касается отдельных личностей… я убил на дуэли двоих, осмелившихся в шутку намекнуть мне на такое. Больше никто не намекал.
«Не намекал… или не осмелился намекнуть? – тотчас подумалось королю. – Сомнительное удовольствие – намекать на то, за что двое „шутников“ уже заплатили жизнью… но это не значит, что тот, кто не намекал, ни о чем подобном не думал. Нет. Не значит».
– А разве та дуэль была не из – за женщин?
– Это я так сказал, что из – за женщин, – ответил маршал. – Мне не хотелось позорить славные семьи этих дураков… У них ведь остались родные… к чему пятнать подозрением в измене доброе имя старого рода из – за парочки зарвавшихся остолопов?
– Мысль, достойная мудрого государя, – лукаво сказал его величество Эттон. – Быть может, все – таки?
– Нет! – решительно выдохнул маршал. – Никогда!!!
Вечер становился ночью, и звезды, заглядывающие в окно, изумленно смотрели на то, что поначалу казалось им зеркалом. Вот только откуда в зеркале шпага? А шпага, лишенная тени, дерзко подмигивала им в ответ. Сами, мол, догадывайтесь! Здесь вам никто подсказывать не собирается!
Ни шпаге, ни звездам и дела не было до тех двоих, что негромко переговаривались в соседней комнате.
– Ваше величество, – сказал тем временем маршал, твердо вознамерившись отговорить короля от пагубной идеи – хотя бы и устыдив, если иначе не получится, – я всегда был верен своему королю и своему долгу и своей ноши на ваши плечи не перекладывал. Так неужели король окажется не верен своему долгу и своему полководцу, пожелав перевалить на мою голову тяжесть короны?
Его величество был потрясен не меньше, чем маршал, когда тому предложили корону.
Что ж это выходит? Они в самом деле не собирался… И он прав больше, чем полагает, – потому что король не верен своему полководцу… только иначе, нежели ему думается…– Ваше величество, вернемся лучше к первой части нашей беседы, – попросил маршал. – Когда мне следует выступить в поход?
«Никогда, придурок!» – хотелось закричать королю. «Маршал – мое оружие! – плясали в его голове сумбурные мысли. – Такое прекрасное оружие! Никогда не умышлявшее против меня! Так неужто я позволю его уничтожить?! Позволю?» Маршал и в самом деле не намеревался влезать на его место. Вот сейчас его величество чувствовал это всеми фибрами души. Не намеревался. А как же тогда господа гвардейцы? Все эти шепотки, разговорчики по темным углам? А никак. Мало ли о чем они там себе шептались? Мало ли чего хотели? А вот господин маршал не хочет! И одно – единственное маршальское «нет» пересиливает все их натужные «да». Просто потому что он – это он. «Но если он когда – нибудь захочет…» «Но он же не хочет…» «Это сейчас не хочет, а вдруг потом все – таки…» «А может, он просто – напросто лжет? Решил, что я ему проверку устраиваю – согласится, мол, не согласится? – и лжет, пытаясь отвести от себя подозрения…» Его величество знал, что это не так. Что маршал Эрдан говорит чистую правду. Он и впрямь никогда не метил на место короля. Это гвардейцы его ненаглядные спали и во сне его королем видели. Но – не он. И все же… Слишком поздно что – то менять. Маховик заговора уже раскручен, а то, что на сей раз заговор возглавляет сам король, только усугубляет дело. И даже королю не остановить уже пущенные в ход рычаги, это все равно что попытаться голыми руками удержать ринувшуюся с гор лавину. Королем для этого быть так же недостаточно, как и любым другим смертным. Поздно. Увы, слишком поздно. «Я погублю ни в чем не повинного, верного мне подданного, гениального полководца, который принес бы мне победу в любой войне, – с безжалостной ясностью понял он. – Погублю. У меня нет другого выхода. Если я попытаюсь задержать эту лавину, она может погрести меня под собой. А я должен жить. Ради государства и своего искусства». Король с сожалением поглядел на маршала. «Отменить все! Остановить! Ничего, выкрутимся как – нибудь!» «Он ведь тогда не из презрения меня спасал, а из великого почтения! А я его…» «Рассказать ему все… он поймет! Картины показать. Быть того не может, чтоб ему не понравилось!» «С его помощью я не только Ирнийское королевство завоюю… Да вместе мы…»– Так когда мне следует выступать в поход, ваше величество? – повторил маршал Эрдан.
«Ну же! Наберись мужества и скажи ему все! Скажи и проси прощения, невзирая на свое королевское достоинство! Он поймет. Он простит. Он…»
– Выступать? Завтра, маршал, – сами собой выговорили губы короля. – Завтра. Под покровом ночи. И, разумеется, в полной тайне. А обо всем остальном, что я вам говорил… забудьте, маршал. Это была минута слабости, не более…
– Слушаюсь,
Маршал Эрдан поклонился и вышел. А его величество долго еще смотрел вослед воину, которого он только что обрек на смерть. Которого он предал. Предал в награду за верность.
Будь оно все проклято, но разве был выход?! «Если б не наемники… проклятые наемники с единственным приказом – убивать, уничтожать все живое… Если б не наемники, тайно перенесенные магами на территорию Ирнии, спрятанные там до времени в заброшенных гномьих городах, в лесах и на болотах… ждущие условного сигнала мерзавцы… Если они не дождутся сигнала, они могут начать убивать и по собственному почину. Вернуть их обратно? Да? А потом что с ними делать? Заплатить и отпустить? И молиться, чтоб все они держали языки за зубами? Все – все?! Если их всех вернуть, придется убивать их здесь, – обреченно понял король. – Всех. А это же столько народу!» Стройные ряды воинов и магов, людей и эльфов, отпетых головорезов и душегубов прошли перед внутренним взором его величества. Он содрогнулся, осознав, насколько их на самом деле много. Уничтожить их без лишнего шума не получится. И куда потом девать столько мертвецов, раз нет никакой войны и не на кого свалить все эти смерти? А что, если маги, смекнув, что к чему, встанут на сторону наемников? Тогда они и вовсе вырвутся. Сил недостанет их удержать. А если случится хоть малейшая огласка… Секретная служба Ирнийского королевства быстро выяснит, кто является инициатором всего этого дела. «Конечно, именно ирнийскую секретную службу и нужно будет в таком разе обвинить в провокации, в том, что это с ее подачи в Вирдисе объявились бесчинствующие наемники и маги. Вот только ничего это не изменит, потому что правда рано или поздно станет известна, а война начнется все равно. И начнут ее с той стороны, с полным для этого основанием. Кто тогда поддержит короля Эттона, запутавшегося в собственном заговоре? Короля, уже проигравшего одну войну, трусливо бежавшего, бросив армию, и заключившего унизительный мирный договор? Короля, который, несмотря на все это, настолько безумен, что посылает к победителям отпетых мерзавцев, с тем чтобы те убивали стариков, женщин и детей? Да его не просто скинут – казнят, предварительно отлучив от церкви как отпетого мерзавца и злодея! А маршал Эрдан в таких условиях покажется достойным преемником не только его любимой гвардии!» До его величества наконец дошло, что в его гениальном плане был один сокрушительный недостаток. Начав действовать, уже нельзя было остановиться и повернуть назад. Даже выяснив, что этот план и вовсе не нужен. Что для его претворения в жизнь нет никаких оснований. Ведь поставить Ирнию на колени гораздо удобнее, как раз имея при себе маршала Эрдана. Маршала, а не беглого преступника и заговорщика. Честного, никогда ничего не замышлявшего против короля и престола маршала Эрдана… Проклятый план! Начав действовать, нельзя было остановиться, даже осознав, что этот план ведет прямиком в пропасть. Просто потому, что остановиться означало рухнуть туда же, только еще быстрей. Нет никакого возврата. Нет никакой возможности свернуть. Только вперед. И быстрей. Тогда еще есть надежда. «Проклятые наемники! Они уже там. Их не вернуть. Поздно. Маршал Эрдан… никогда не помышлявший об измене маршал Эрдан… прости… у меня нет возможности тебя уберечь!» У короля была цепкая память художника, и ему ничего не стоило представить себе чьи – то глаза, лицо, улыбку… или, как сейчас, чью – то спину… «В конце концов, чертовы гвардейцы все равно бы его заставили, – сам себе сказал его величество. – Заставили, уговорили, убедили… убили бы меня в надежде, что он согласится, когда все равно не останется выхода. Ему бы пришлось, а я был бы мертв. И в каком – то смысле все равно можно считать, что он виновен. Ведь есть же такой расклад, при котором он был бы вынужден? Есть. А я… я просто делаю то, что должен…» Проклятые наемники! Уговорив таким образом свою совесть, его величество почувствовал себя немного легче. Легче?!! Эта ночь была неподъемной, как топор палача, землеройкой билась она в когтях совиного крика, эта ночь была ноющим, ноющим, ноющим сердцем… Так тоскливо его величеству никогда еще не было.***
– А вот и ворота, – указал Верген.
В огромной серой гранитной скале был прорублен высокий, необычной формы проход.
«Как бы в виде ладони, что ли?» – подумалось Карвену.– Это надо же было… такую ладошку в камне вырезать, – ошарашенно пробормотал он.
– Ладошку, говоришь? – переспросил Верген. – Недаром, видать, тебе гномья шпага досталась. Можешь считать, что ты угадал. Говорят, гномы и в самом деле называли такую форму «ладонью». Эльфы называли ее «язык дракона», а люди – «пламя». Поскольку саму форму все же придумали гномы, думаю, им видней, верно?
– Верно, – кивнул Карвен, восхищенно созерцая, как, плавно скругляясь, изгибаясь в непостижимом каменном танце, этот причудливый, ни на что не похожий проход переходит в роскошный каменный зал с витыми колоннами. В зале было достаточно света, падавшего откуда – то сверху, и вся эта невероятная красота представала в полном своем величии.
– Только ради того, чтобы вот эдак на пороге постоять, куда угодно ехать стоило! – добавил потрясенный Карвен.
– Стоило, – усмехнулся воин. – Но мы еще и войдем, если ты не против.