Ирод Великий
Шрифт:
Но никто из мирно пьянствующих солдат пока не стремился привязаться ко мне. Плохой знак. А ведь шлюха явно дала понять, что следует ждать вестей. Стало быть, скоро пожалует гонец. А как его теперь встречать, когда вместе со мной его тут ждут целых пять решительно настроенных ублюдков? Впрочем, если не только я, но и гонец не обнаружит при входе засаду…
В этот момент служанка, которую я столь неосмотрительно поощрил, потрепав по ягодицам, томно покачивая бедрами, направилась в мою сторону, держа на массивном плече полный грязной посуды поднос. Отчего ее левая грудь чуть приподнялась, а сама служанка направила на меня призывно-отрешенный взгляд, должно быть, думая про себя, что так она напомнит мне знаменитую статую Афины-кариатиды, несущей на своем плече балкон храма Юпитера. Не знаю почему, но обычно, прежде чем попросить шлюху принять согбенную позу мойщицы пола, или кладущей земные поклоны у статуи какого-нибудь бога, которого изображает один из участников представления, пьяная солдатня желает насладиться зрелищем именно Афины. Что, лично я объясняю не столько особым почитанием воинской братии этой во всех отношениях уважаемой богини, сколько тем, что в состав городской стражи преторианцев принципиально не берут граждан Рима, считая, что тогда они будут бегать по каждому поводу и без оного домой, а то и вовсе не станут вылезать из-под теплого жениного крылышка. Кроме того – жители Рима люди воспитанные на цирке, театре и прочих зрелищах, они не смогут должным образом задержать нажравшихся актеров, не посмеют усмирять не в меру разгулявшихся аристократов, а то и вовсе – глупость – вдруг начнут аккуратничать с соседями, «как бы чего». Поэтому в Риме стражами порядка служат провинциалы, которым плевать, где какой храм, и кто именно прокладывал ту или иную улицу, кто строит дворцы, содержит публичные дома, у кого самая лучшая кухня, или кого вообще не следует пальцем трогать. Они грубо и просто выполняют свою работу, быстро выучив свой конкретный район города и без особой надобности не заходя в иные. Они наглые, тупые и оттого бесстрашные и плюющие на все, окромя своего непосредственного начальства, которого они априори должны знать в лицо. Но это я говорю о преторианцах, наводящих порядок в городе, что же до избранных охраняющих высочайшую особу, то о них я не имею сведений.
Что же до фантазии по поводу поз статуй богов, то тут так уж повелось, что Афину –балконодержащую знают они все, по причины центрального расположения храма, что же до остальных, то…
А впрочем, я отвлекся, пока я разглядывал величественную фигуру томно надвигающейся на меня рабыни, в голову пришла простая и вразумительная мысль. Встреча с гонцом по-любому сорвана, не будет он заходить на постоялый двор, в котором кишмя кишит переодетая солдатня и за версту несет засадой. Идти в город, чтобы посланец клюнул на тебя как на живца – еще глупее, потому как кроме этих ряженых вокруг гостиницы может собраться сколько угодно следунов, которые всенепременно увяжутся за мной. Оставалось последнее, по возможности незаметно покинуть атриум и до времени схорониться в своей комнате. Что я и решил проделать, для верности прикрывшись объемными телесами местной служанки. Поэтому пьяно подмигнув новоявленной Афине, я прихватил ее за талию, так что посуда с подноса со звоном полетала на пол, и не обращая внимания на протесты, увлек за собой, поощряемый громкими криками и рукоплесканиями солдатни.
Ступенька, другая, вход на второй этаж, фу, никто не догадался метнуть ножа, девка тоже не вякала, – все живы и легко отделались.
Распахнув дверь, я толкнул рабыню внутрь, по давно заведенной привычке быстро осмотрел коридор. Теперь следовало сосредоточиться и подумать. Главное, чтобы никто не мешал, не зудел над ухом. Присутствие в комнате рабыни не в счет, если она не станет верещать, задавая вопросы, требуя любовных утех, вопя или клянча деньги. Я уже хотел стянуть с себя тунику, как вдруг лицо моей гостьи странным образом изменилось, напомнив мне кого-то. Грациозным движением девица дернула себя за пышные кудри, и… о всесильный Плутос, так же можно заикой сделаться, – превратился в ученика нашей школы – лучшего мастера перевоплощений и большого любителя крепких легионеров Аппия Плавта Пуллиса. Помню, еще в школе он поднаторел на женском гриме, имитируя теток с такой легкостью и точностью, будто бы никогда и не был мужиком. В школе мы не любили Аппия прозванного Пуллис (цыпочка), в то время, как большинство называли его Аппий Задница за его манеру сдавать экзамены, пользуясь лишь задним умом, на который он был несказанно крепок и податлив. Впрочем, если рассматривать траханье с учителями, как необходимую в дальнейшей своей шпионской деятельности практику, то… нет, против практики я никогда и ничего не имел. Хотя, это и не мой способ обходить трудности. По слухам, перед обаянием юного Аппия еще в школе ни один учитель, ни один стражник – не могли устоять. Однажды директор школы Люций вызверился на недавно взятого учителя Аскония Феста Паво (павлин), за то, что тот повадился спать с Аппием Цыпочкой, аккуратно оплачивая удовольствия отличными оценками. Любовников случайно застукала прислуга в чуланчике возле кухни, и учитель Люциус был вынужден начать дознание.
Хотя, о каком дознании могла идти речь? Желая выглядеть справедливым, Старый Лис дал любовничкам время от обеда до заката, для того, чтобы те придумали достойное объяснение случившемуся, и решили сами, готовы ли заплатить штраф или быть битыми палками.
Сам же учитель Люций отправился проветриться в город. Выпить молодого вина в кабаке у цирка. Ну, словом, надоело ему все. Учитель как раз приговаривал четвертый кратер, когда к его столику подсела миловидная жеманница с родинкой на щеке и большими миндалевидными глазами. Рыжие почти красные кудри чертовки светились закатным солнышком, а зеленоватое платье имело такой глубокий вырез, что то одно, то другое плечико юной чаровницы то и дело выскальзывало из ее шаловливого одеяния.
Люций Грасса предложил девке выпить, и та охотно согласилась, обещав спеть за это песенку. Наконец, договорившись об оплате и как это водится, немного поторговавшись и сойдясь на сумме, которую учитель мог уплатить, не жалуясь Юстиции [50] и Фортуне [51] , они направились прямиком к нам в школу, где, уже совершенно пьяный Люций сорвал, наконец, зеленое платье и повалил на кровать, постоянно хихикающую и называющую его буйволом, красотку.
50
Юстиция – римская богиня правосудия, права.
51
Фортуна – римская богиня счастья, случая и удачи, одно из наиболее почитаемых римлянами божеств. От нее зависели не только люди, но и боги.
Потом, Старый Лис утверждал, будто бы снимая с подставной шлюхи платье, он уже знал, что перед ним юноша, и даже опознал пройдоху Аппия, но решил не отступать от намеченного, и наказать наглого паренька на свой лад. Сам Аппий Цыпочка фыркая от смеха показывал в лицах, как ничего не соображающий от вина, жары и похоти учитель падает на него и не замечая крошечного члена новоявленной шлюшки, проникает в единственное возможное в отверстие пониже спины!
На следующий день, поняв, что его провели как школяра, но, желая сохранить лицо, учитель Люций Грасса Вулпес поведал перед всей школой о вчерашней договоренности с учителем Асконием Феста Паво и учеником Аппием Плавтом Пуллисом, и о том, как те вышли из положения, подстроив ситуацию, в которой он и сам соблазнился прелестями талантливого ученика. Означенный эпизод был предъявлен как явное доказательство непревзойденного мастерства выпускника школы Аппия Плавта Пуллиса. После чего тот досрочно покинул нас, видимо устроившись у давно ожидавшего его хозяина. Учитель же Асконий Феста Паво, пробыв в школе не более месяца после случившегося, заболел, и был вынужден выйти в отставку. Поговаривали, что из мести его отравил Старый Лис.
С тех пор мы не виделись, и вот же…
– Привет Кунтус! – Назвал он меня школьным именем. – А я все думал, как бы тебя отвлечь от тяжких дум, уж решил, не судьба приказ выполнить. А потом, когда ты меня по заднице погладил, я вздохнул с облегчением. – Погладил, значит, никуда уже не уйдешь. Примета.
Я подавленно кивнул.
– Мне велели передать, что твой отец ждет тебя в доме за форумом. Я провожу тебя, но только поторапливайся.
– Куда спешить? Что тебе известно о моем отце? – Набычился я. Не люблю, когда годами запутанная ситуация вдруг разрешается с одного удара. Да и не бывает такого. А тут, столько лет ничего не слышать об отце и вдруг какой-то разодетый в бабье придурок взял меня за руку и как маленького отвел к нему. Что-то не то.
– Потому что мое время оплачено. И я не собираюсь сидеть тут с тобой! – Упер руки в бока Аппий.
– Кем оплачено?
– Вот недоверчивый, учителем Люцием, конечно. А то, откуда я знал бы про твоего старика, про «пауков»… о таком городской читчик новостей, поди, не горланит. Кстати, Старый Лис сказал, что ваших – «пауков» вроде как, почти совсем не осталось. В Риме во всяком случае. Только ты и твой папаша, да и тот уже…
– Что значит?.. – я осекся. Вот ведь мерзкий Цыпочка, чуть не вынудил меня на признание. – Что значит уже? Мой отец уже?
– Твой отец при смерти. И если ты не поторопишься, он уйдет к Прозерпине, и потом тебе останется только поливать вином его могилку. Так что, решайся!
– А те внизу? Ну, солдаты?
– Наша охрана. Я же говорю – всех «пауков» поубивали, в городе небезопасно.
– Не знаю я никаких «пауков»? За кого ты меня держишь? – Я вспомнил побелевшее под косметикой лицо мамы, которая смотрела на окровавленную тунику супруга и твердым голосом отвечала младшему офицеру, что никогда прежде не видела этой одежды.
Даже ради спасения жизни отца я не имел права выдавать его секретов. А смазливый шпион мог ничего и не знать о «пауках», а как раз наоборот, пытался выудить информацию. Об этом тоже не стоило забывать. И вообще, можно согласиться пойти, а потом ударить его в живот и драпать что есть силы. Нет, так просто не убежишь. Да и отец… Хорошо, если он жив и хочет меня видеть. Понадобится, найдет. А если Аппий прав, и он сейчас на смертном одре, готовится к свиданию с Плутоном и Прозерпиной? Я закусил губу.