Ирод Великий

Андреева Юлия Игоревна

– Идешь или нет? – Мой проводник терял терпение. И было от чего, человек сначала срывается со службы и приезжает в Рим, а потом, отказывается сделать несколько последних шагов необходимых для достижения поставленной цели. А еще пятерка по логике была!

– Иду. – Наконец выдавил я, – только мордоворотов здесь оставь, больно надо идти по городу словно под конвоем. Мне, если не знаешь, еще к моему господину возвращаться, к чему такая слава.

– Хорошо, только ты и я. – Он помедлил и снова напялил парик.

– Ага, точно влюбленная парочка, – я хмыкнул и обнял фальшивую служанку за талию таким образом, чтобы Цыпочка почувствовал бедром, что я вооружен не одним только мечом. Ничего, в следующий раз поумнее будет.

Мы

спустились в атриум, и вразвалочку дошли до входной двери, я отметил, что Цыпочка сделал еле заметный знак, скрестив пальцы правой руки, но что это был за знак, сказать мудрено. Впрочем, переодетая солдатня не последовала за нами, что уже давало некоторое преимущество.

Мы прошли мимо здания Сената, минуя торговые лавки, пересекли Священную Дорогу мимо Палатина и вышли на улицу, откуда виден холм Квиринал, где мой проводник остановился перед неприметным бедняцким домом. Не постучались. Первая комната, в которую мы вошли, склонившись, так как потолок здесь оказался излишне низким, по началу показалась мне нежилой. В левом самом темном углу размещалась узкая кровать, одну из ножек которой замещала пара кирпичей, полусгнивший с торчащей из него соломой матрас, должно быть, кишел насекомыми, так что к нему было страшно приблизиться. Слева на невысоком бочонке располагалась убогая столешница – то ли мраморная, то ли… впрочем, из-за грязи я не сумел разобрать этого на глаз, а трогать уже не тянуло. Кружка с отбитой ручкой, кувшин для вина из которого точно мачта с флагом торчал рыбий позвоночник с остатками хвоста. Вокруг этих выразительных остатков трапезы кружились досужие мухи. Жаровня, в которой по всей видимости давно уже не держали углей, ныне служила помойным ведром, а почти что посреди коморки торчал совершенно неподобающий здесь ночной горшок.

Я вопросительно покосился на Аппия, но тот и сам, по всей видимости, не ожидал ничего подобного. Хотелось развернуться и уйти. Да что там. Бежать, куда глаза глядят. Нет, в гостиницу, под прикрытие собственной охраны. И отчего я не позвал их с собой, и почему я не заметил никого из них, когда согласился последовать за этой, этим… возможно именно потому, что никого из славных воинов Ирода пришедших вместе со мной в Рим уже нет в живых?

Я извлек из ножен меч, желая одного – зарубить проклятого Аппия, виновен он или нет, когда за спиной раздалось тихое покашливание. Мы одновременно обернулись, встретившись глазами с древним старцем с блестящей лысиной, гладко выбритым лицом, и белесыми, выцветшими глазами.

– Слава Доброй Богини, я сторож. Ваш благородный отец находится здесь, – он протянул сухенькую ручку в сторону второй комнаты, готовый в любой момент отскочить.

– Ну вот, Кунтус! Я же сказал, что приведу тебя к отцу! – Почти завизжал Цыпочка.

– Слышу. Не глухой. – Улыбнувшись поганцу самой доброжелательной улыбкой «Черного паука», я взял его за запястье, стараясь оставить на нежной коже как можно больше синяков, и потащил за собой. Не то, чтобы мне хотелось, чтобы любитель крепких мужских объятий присутствовал на встрече, которую я ждал столько лет, просто, раз уж свалял дурака, не взяв с собой охрану, теперь приходилось держать мерзавца при себе. Вот так, почти что обнявшись, мы и вывалились в узкий коридорчик ведущий в соседнюю комнату, застыв на пороге.

Нет, определенно, я не должен был волочь за собой эту женоподобную куклу, мне следовало не думать о нем, о засаде, охране, нужно было просто сосредоточиться, понять, чего ждут от меня мои враги.

– Стой! – Я рывком притянул на себя Аппия. Надо было что-то делать, нет, что-то понять, осмыслить. Что ждет меня впереди? Отец? Один или… или… перед глазами проплыло лицо матери, когда к нам в дом ворвались преторианцы. Она скорее умерла бы, нежели позволила постороннему читать на ее лице. Я тоже должен был держать себя в руках. Что сказала мама, увидев окровавленную тунику? Что это не одежда ее

мужа. Она отреклась от отца, чтобы враги поняли, что женщина врет, и на самом деле ее муж мертв. Что должен сделать я, когда увижу отца? Если я тоже отрекусь от него, наблюдающие за мной враги сделают вывод, что я пытаюсь выпутаться из ситуации. Потому что мой отец в плену, и признав, что я его сын, я разделю с ним его участь. С другой стороны, если я признаю отца отцом, они либо поверят мне и убьют нас обоих, либо решат, что я играю, потому что мой настоящий отец на свободе. Стало быть – лучше сразу же отречься.

Если же мой отец пленен, и я отрекусь от него, он сумеет понять меня, так как сам учил ни кому не доверять.

Итак, решено. Я должен войти, и, если опознаю его, с ухмылкой признать, что ожидающий меня человек не мой отец. С ухмылкой или нет, это следовало решить на месте. Мама объясняла, что непосредственная реакция бывает более верной, нежели заранее заготовленная.

Я вздохнул, и отвесив Цыпочке отменный пинок заставил его пересечь порог опасной комнаты первым. Это немного вернуло меня в норму, в конце концов, там меня могла ожидать засада, к тому же летел он преуморительно.

«Сказать про отца, что он не отец, – скомандовал я себе и…

– Отец!!! – Передо мной в освещенной маслеными светильниками комнате, точно помещение храма, в деревянном кресле лежал…, нет, даже сейчас мороз по коже. Передо мной был мой отец! Только это уже был не мой отец, не тот, которого я запомнил, передо мной лежало тело с головой и руками до локтей, ноги были отрезаны – одна по колено, другая выше. Завершал уродство сморщенный почти черный член, странно смотрящийся на этом белом, иссеченном множеством порезов теле. Но все-таки это был мой отец, и его глаза не были глазами рехнувшегося от страданий безумца. Это был мой отец.

– Отец!!! Что они сде…, – я подался было вперед, вокруг нас у стен происходило какое-то движение. Там были люди. Опытные в таких делах дознаватели, возможно жрецы, которые видели мои слезы, которые …

– Сынок, – простонал изуродованный человек, скривив в безобразной улыбке опаленный рот с черными бугорками вместо зубов. Ты пришел за своим стариком, ты не оставил меня. Мой сын – мой Квинт.

– Простите, но его имя Кунтус! Кунтус а не Квинт! Я ошибся! – завизжал за моей спиной Аппий. – Я все перепутал, я виноват, пощадите меня!

– Квинт или Кунтус?

Я поднял полные слез глаза на говорящего со мной, но не увидел ничего кроме мешающего мне пламени свечи.

– Кунтус, господин. – Я тряхнул головой, как человек, отгоняющий от себя морок. – Мне сказали, что здесь я увижусь с отцом, но это не…

– Сынок. Ты бросишь меня этим падальщикам? Ты не сжалишься над своим отцом? Предашь родную кровь не побоявшись, что я прокляну тебя именами фурий? Прозерпиной и Плутоном?

– Меня зовут Кунтус Публий Фалькс. И я не знаю этого человека. В первое мгновение мне показалось, что он похож на моего отца, но теперь я ясно вижу, этот «обрубок» не имеет ничего общего с моим благородным родителем.

– Будь ты проклят! – Изуродованный человек сполз со своего кресла и теперь пытался подкатиться поближе ко мне. – Будь ты проклят именами гарпий и фурий!

– Публиев в Риме как собак нерезаных, господа, недалеко отсюда улица легиона Публия, то есть, я не хочу сказать, что Публиев здесь легион, просто Публий был военным трибуном [52] , подчиненные которого прокладывала дорогу, а на этой дороге потом выросла улица. Но только я одного в толк не возьму. Мне обещали встречу с отцом, а здесь я вижу только человека нуждающегося в ударе милосердия.

52

Во главе легиона в период Республики стоял военный трибун, в период Империи – легат.