Ирония на два голоса
Шрифт:
– Вы сами нам дали задание нарисовать орнамент, какой получится.
– Да, но я не просил прибегать к помощи взрослых, и тем более профессионалов, – ответил, казалось, чем-то возмущенный учитель. – Скажите честно, кто вам написал это произведение? Не будете же вы утверждать, что сделали это сами… Чтобы создать такой орнамент, нужно знать некоторые серьезные приемы и законы живописи.
– Да, я сделал это сам, – промямлил я.
Я не любил и не умел оправдываться. В классе начались разговорчики и еле сдерживаемые хихиканья. Если бы учитель сказал что-нибудь еще в мой адрес, весь класс наверняка бы грохнул хохотать. Но тут, как всегда неожиданно, прозвенел звонок, возвестивший о конце урока. Учитель подошел ко мне и попросил после занятий зайти к нему в мастерскую, которая, как все знали, располагалась
После того как отзвенел звонок последнего урока, я направился в соседний корпус школы и постучал в покрытую лаком деревянную дверь мастерской нашего учителя рисования. В школьном портфеле у меня лежал альбом с тем самым орнаментом, который вызвал странную, на мой взгляд, реакцию учителя. Поскольку никакого ответа не последовало, я нерешительно толкнул дверь, а она неожиданно легко открылась. Учитель сидел у противоположной стены за столом, сосредоточенно что-то просматривал. Увидев меня, он помахал рукой, приглашая подойти и сесть рядом на стул. Я был немного смущен, поскольку еще никто из учителей так не приглашал меня для общения. Художник внимательно взглянул мне в лицо и доброжелательно предложил рассказать все, что я знаю о происхождении орнамента, который был представлен недавно в классе. Я достал альбом и, положив его перед собой открытым на странице с орнаментом, глубоко вздохнул, как бы набираясь решимости. И в тот момент, когда я собирался заговорить, мне на мгновение опять показалось, что элементы рисунка зашевелились и начали слегка двигаться и даже вспыхивать, соблюдая странный ритм, как танцующие фигурки худощавых смуглых человечков. Я встряхнул головой, и фигурки замерли. Дальше я в подробностях изложил учителю всю последовательность: как начал готовить домашнее задание и спонтанно пришел к решению нарисовать циркулем круги и как без помощи взрослых смешивал краски в разных пропорциях, не задумываясь и не пытаясь откуда-либо перерисовывать, скомпоновал этот заживший своей жизнью орнамент. Художник слушал внимательно, не перебивая, но видно было, что он не очень-то верит моему рассказу… Я был почти в отчаянии из-за его недоверия и неожиданно для себя сказал:
– Да, этот узор нарисовал действительно не я сам.
Учитель оживился и попросил, как мне показалось, с заметным облегчением:
– Ну давай, скажи же честно, кто это сотворил!
– Знаете, вы можете не верить, но мне постоянно подсказывал и помогал в выборе красок и самой формы частей орнамента некто внутри меня. Он живет своей интересной жизнью и в то же время способен участвовать в решении моих проблем, я ощущаю его участие, его опыт, логику и нередко юмор… Я хочу у него учиться, но временами чувствую, что он иной, хотя все же друг и даже больше – он часть меня.
– Хорошо, – сказал художник, – если он часть тебя, то откуда он берет свои знания и умения? Конечно, ты этого знать не можешь, но что об этом думаешь?
Я сидел перед ним неподвижно, но мысли проносились в голове, как картинки из окна скорого поезда. Мое сознание никак не могло зацепиться за что-то стабильное и надежное. Мы оба молчали, но в этом не было ничего неловкого. И когда я снова заговорил, то высказал свое сомнение и уверенность – все вместе. Это оказалось неожиданным для меня самого.
– Понимаете, я думаю, он получает подсказки или даже готовые знания от кого-то еще, о ком мы, люди, не догадываемся.
– Да уж, тут мы, конечно, должны вспомнить о Боге и его вмешательстве, – улыбнулся художник.
– Нет, я не могу это утверждать, нет определенности. Возможно, это именно тот Бог, которому молятся в церкви и о ком написано в Библии. Но утверждать это я не могу. Мы не знаем пока, кто это или что.
– Так спроси у того, кто направляет и подсказывает, – оживился учитель, – вдруг он все объяснит.
– Я не знаю, как спросить, не понимаю, как к нему обратиться и в каком виде задать вопрос! – с сожалением воскликнул я.
Мы еще долго разговаривали с учителем, и я не испытывал никакого стеснения, что разговариваю на равных со взрослым умным человеком, за которым чувствовался сложный жизненный путь. Учитель был на войне, как и мой отец. Я знал, что у него были ранения и награды. Художник больше не задавал мне вопросов, он только стал очень задумчивым и нередко хмурился, сгоняя вместе крупные складки в середине лба. Это вначале казалось мне очень необычным и даже загадочным. А потом стало почти очевидным, что он вспоминает что-то из своей жизни, и, возможно, это тоже как-то связано с его вторым, внутренним «я». Ну конечно, а почему бы и нет?
Когда уже довольно поздно я шел домой, то все ждал, что внутренний голос каким-то образом откликнется и подскажет мне, как вести себя дальше. Однако он молчал, хотя я почему-то чувствовал, что сейчас приблизился к нему еще на несколько шагов, и мы сможем откровенно пообщаться. Но как и когда это случится – было пока совсем неясно.
10. Бог все видит
Мои родители составляли весьма дружную пару во всем: в хозяйственных делах и заботах, встрече праздников и гостей, в преодолении недомоганий, болезней и т. д. Ну и конечно, они вместе старались воспитывать старших сестер и нас с братом – «разгильдяев и оболтусов». Но все же было одно радикальное различие между родителями. Мать соблюдала все религиозные правила и обряды глубоко верующей христианки. Отец же в большей мере смотрел на мир глазами атеиста. Он умел делать все для разведения домашнего скота и получения богатого урожая с огорода, служил в военизированной охране местного речного порта, хорошо владел оружием, но даже не стремился знать, когда и что нужно совершать согласно церковному календарю. Он, похоже, только пассивно следовал религиозной активности нашей мамы.
Это все было легко понять и объяснить разницей условий их воспитания, взросления и жизни. Отец был значительно старше мамы, побывал на фронтах в трех войнах, много раз близко видел гибель людей и едва сам избежал смерти. Жизнь заставила его быть суровым и закаленным. Хотя в детстве он учился в церковноприходской школе, считал религию наивным мифом, а советская пропаганда тех времен подкрепила его скептицизм. Также и на нас, детей, в тех условиях наибольшее влияние оказывала школа, атмосфера атеизма, пропагандируемая властями и всей медиамашиной, работающей в одном направлении. Немалое влияние оказывало отделение церкви от государства.
У нас в доме в углах двух комнат висели большие старинные иконы, а в огромном сундуке и резном комоде было уложено много древних книг, одной из которых была Библия, и несколько писаний на загадочном для меня церковно-славянском языке. Там же хранилось много предметов и пахнущих нафталином вещей, вероятно, оставленных мамой как память о жизни в доме деда. Временами у нас в доме собирались какие-то старушки, о чем-то шептались с мамой, крестились, кланялись и произносили молитвы возле икон, а после с ней уходили в церковь, расположенную за городским кладбищем, в месте под названием «Панин бугор». Иногда было так, что мама брала нас с братом на кладбище, приводила к могилам бабушек и дедушек, а потом мы вместе стояли в церкви, когда батюшка вел службу. Наши сестры были не очень религиозными и ходили в храм с родителями только раз или два в год – по большим церковным праздникам. В школах, училищах и высших учебных заведениях (вузах) того времени много внимания уделялось атеизму, а религию называли в шутку или всерьез «опиумом для народа». Но все-таки в нашем городе был силен дух религиозности и вековых традиций православной веры. Постоянно действовали несколько церквей, была духовная семинария и монастыри на обширной территории Кремля.
Однажды в классе, где я учился, на седьмой год учебы произошло интересное событие, которое выходило за рамки обыденности и произвело большое впечатление на меня. Наша классная руководительница объявила на уроке, что состоится собрание, посвященное проводам нашего одноклассника – Лёни Логинова. Мы знали, что он отказался вступать в пионерскую организацию, вернее, не он сам, а его родители заявили о том, что не разрешают ему вступать в пионеры. И вот теперь выяснилось, что Лёнька Логинов уходит из школы и будет учиться в духовной семинарии. Нам, ученикам, все это было так странно, что мы с любопытством рассматривали Лёньку как чудо.