Иррационариум. Толкование нереальности
Шрифт:
– Предлагаю, раз документов у вас нет, пройти…
Дмитрий хотел по привычке произнести «в отделение», но спохватился:
– К вашему месту жительства. Дорогу указать, надеюсь, сможете?
Те кивнули.
Они пересекли микрорайон и вышли к реке. По железнодорожному мосту перешли на другой берег, в частный сектор. Близнецы шли молча, скорым шагом. Чувства Дмитрия обострились, как при выезде на задание. Подумалось: это всё оттого, что в дело замешано КГБ, а он где-то внутри плетущейся чужой интриги. Черт его знает – то ли эти двое уже действуют
Переплетение коротких, поросших бурьяном улиц вело вверх, на холм, за которым города уже не было.
«Уверенно ведут. А прикидываются чуть ли не иностранцами». Он споткнулся и, чертыхнувшись, приостановился – глянуть на ту колдобину. Близнецы выпали из поля зрения, и он подумал с недоумением: «А за какими это я уликами пру?»
Профессия накладывает на людей отпечаток. Человеку, заматеревшему на раскрытии преступлений и работе со всяко-разными подонками общества, свойственно видеть в любом встречном, будь то незнакомец в очереди, или бывший одноклассник, или коллега по работе, преступника. Что-то заставляет думать, что не-преступников не бывает. Это как в больнице: через час стояния в очереди мерещится, будто все люди в мире – больны, здоровых не бывает.
Одни оперативные работники вытесняют этот психологический комплекс рассуждением, что мол, раз взяли – значит, есть за что. «У нас ни за что не сажают». Наверное, пресловутая презумпция невиновности и создана для борьбы с подобной психологией. Другие сотрудники, кто почеловечней, те или алкоголем снимают шизу, или в конце концов увольняются. А еще бывает так, что преступная среда становится естественной для оперативника, его тянет туда, он знает всех воров в законе и мелких бандюг на районе; они его знают. Такие работники особенно в цене у начальства и, хотя борются с преступной средой крайне нехотя, но уж когда получают команду, то, владея обширной информацией и связями, свое дело делают безукоризненно.
Дмитрий относился к тому разряду ментов, кто умел отслеживать эту самую «презумпцию виновности», и временами она вызвала приступы отвращения к себе.
Подумав об уликах, он удивился: «Улики? Я что, их в чем-то подозреваю?» Он невесело усмехнулся. «Так в чем же я вас, ребята, подозреваю? Не хочу ведь подозревать, нет в вас этого вонючего душка».
Мысль об уликах увлекла его – дело как-то странно выворачивалось, напоминало игру. Он был охотником за неизвестной науке дичью.
Ни с того ни с сего спросил:
– Вас когда отпустили, вечером?
Те опять-таки его не поняли. И Дмитрий уточнил:
– Вас вчера утром задержали. Увезли на машине. Когда вас отпустили?
– Мы ушли.
Ушли и ушли, что с чудаков возьмешь. Значит, отпустили.
Добротный пятистенок стоял под старой здоровенной шелковицей, влево от него шел дощатый забор, за ним – большой разбитый на грядки огород.
– Кто мы? – совершенно беззащитно, доверчиво спросили близнецы.
Дмитрия качнуло. Не от вопроса, нет, и не от того, как он был задан. Что-то чуждое и неземное посмотрело сквозь старшего лейтенанта и сбило дыхание.
– А вот это нам предст…
Близнецы синхронно развернулись и прошли через калитку. Дмитрию ничего не оставалось, как последовать за ними.
Хозяйка, женщина лет шестидесяти, поливала из шланга помидоры. На гостей не обратила ни малейшего внимания. Близнецы невозмутимо прошли дальше, поднялись на крыльцо и скрылись в доме. Дмитрий подошел к хозяйке.
– Доброе утро.
– Здравствуй, коли не шутишь, – ответила женщина, даже не глянув в его сторону.
– Вы извините, что я так рано.
– А мне что за дело?
– Я – сотрудник милиции. Эти двое, с которыми я пришел – ваши жильцы?
– А ко мне-то какое дело? Живут.
– Понятно. А как вы можете охарактеризовать постояльцев?
– Раз натворили чего – сами и разбирайтесь.
Она отвечала равнодушным голосом, выражение лица нисколько не менялось.
– Воду перекрой, – указала на торчащую у крыльца водяную колонку.
Дмитрий выполнил просьбу, а она взяла тяпку и принялась полоть сорняки.
– Извините, конечно. Как вас зовут?
– Авдотья Тихоновна.
– А меня – Дмитрий Игоревич. Вы не волнуйтесь, я не по поводу прописки.
– Кто ж вас знает, по какому вы поводу?
– Ваши жильцы этой ночью ночевали?
– Сами, небось, знаете.
– Меня интересует – приходили они домой ночевать или нет?
– Не было их. Ушли вчерашним утром. Вон сейчас вернулись. Мне что за дело?
– А как долго они у вас квартируют?
– А они не говорили?
– Я, может, хочу проверить их слова.
– Да с месяц, должно быть.
– И все это время вели себя тихо, платили исправно?
– Люди они культурные. В огороде помогают, по хозяйству, когда попрошу чего.
– Как их звать, говорите?
– А у них в паспорте не написано?
– Да видите ли, паспортов при них не обнаружено. Беспаспортные у вас они, что ли?
– Может быть, что и беспаспортные, – невозмутимо ответила хозяйка.
– Так вы их документов не видели?
– А зачем мне их документы? Люди спокойные, непьющие, работящие. Я не на документы смотрю.
– Значит, не видели. Ну а как вы к ним обращаетесь? Видите ли, они назвать себя отказываются. А у нас есть подозрение, что один из них – злостный алиментщик. Мне поручили это дело. Вот и приходится вас беспокоить.
– Вон оно что. Нет, не алиментщики они. Тех я знаю – глаза бегают, лодыри и норовят стянуть. А имя – что имя. Зову просто – сынки. Скажу: «Сынок, прополи грядку». Он прополет. Все равно одинаковые.
Дмитрий уяснил себе характер отношений близнецов и хозяйки и понял, что на этом пути ему не продвинуться. Ей, по-видимому, ничего толком не известно. Но зато складывается впечатление, что близнецы на хозяйку никак не воздействуют. А вот это интересно.