Исаак Лакедем
Шрифт:
— Верно, — вздохнул Исаак. — Я забыл, что слышал это слово только от учеников Христа; ты не можешь его знать, да и я не в силах как следует разъяснить тебе его смысл… Но пойдем все же быстрее, Аполлоний. Уже смеркается.
И правда, солнце заходило за Пинд, окрасив в розовый цвет заснеженные вершины горы, посвященной Аполлону, а в это время с востока волнами накатывалась ночная тьма.
Странная была эта ночь. Казалось, не только скудость света рождала темноту, но и сгустившийся душный воздух. В надвигающемся, веющем, как ветер, сумраке ночи Исааку мерещились самые необычные, дикие звуки: птичьи крики, шелест крыл, свист змей и жалобные стоны привидений. Но что ему было за дело! Разве не знал он, что ни одно
Однако, поскольку ему везде виделись знамения, он расспрашивал спутника решительно обо всем.
Обойдя последний отрог горы, они оказались на дороге, рассекающей надвое поле фарсальского сражения.
Равнина была усеяна холмиками, tumuli — могильными курганами. Они делали поле битвы похожим на море с застывшими твердыми сероватыми волнами.
Но в миг, когда последний луч солнца угас на закате, Исааку почудилось, будто земляное море заволновалось, застонало, каждая волна стала колебаться, трава, раздвигаясь, позволяла видеть рыхлую почву, покрывающую свежие могилы.
Потом во мраке, придающем всему зыбкие, неверные очертания, подобные испарениям, витающим над болотами, ему привиделось, что каждая могила вскрылась и извергла бледные тени вооруженных людей. Они медленно выходили, отряхивали землю, струящуюся, как вода, по их волосам и плечам, и, избрав каждый своего противника, бесшумно вступали с ним в бой.
Некоторое время он созерцал эту безмолвную схватку как человек, желающий увериться, что перед ним не обман зрения, и наконец обратился к Аполлонию:
— Я вижу какие-то тени, сражающиеся на равнине. Ты тоже видишь или мне они чудятся? Неужто магия прославленного битвой места так влияет на мое воображение? Или все это происходит наяву?
— Я бы не мог судить с уверенностью, существует ли в действительности то, что ты видишь. Но видимость, по крайней мере, правдоподобна, — отвечал Аполлоний.
— Что же делают здесь все эти привидения и почему мертвые бьются с ожесточением живых?
— Так всегда случается с теми, кто погибает в гражданских войнах, с теми, кто сражался против друзей, соотечественников, родных… Гражданская война вообще — дело святотатственное, и ее участники осуждены расплачиваться за святотатство! Те, кого (или, вернее, чьи тени) ты видишь, во время боя опознали среди противников отца, брата, сына или друга, обрушились именно на него, убили его либо пали от его руки. Наказание им — невозможность обрести могильный покой. Каждую ночь они пробуждаются со все обновляющейся ненавистью в сердце, с незатуп-ляющимся мечом в руке, чтобы вновь и вновь в виде призраков совершать то же самое преступление, что совершили в жизни. Вот почему с приходом ночи никто не решается ступить на эту равнину: она проклята! Никто здесь не сеет, не пасет стад, ни одно животное не ютится, ни одна птица не вьет гнезда. Тут растут лишь зловредные растения, и именно сюда со всех концов Фессалии стекаются колдуньи собирать волшебные травы для своих зелий, с помощью которых они приносят жертвы злобным духам… Но поторопимся же. Нам еще идти и идти!
И оба ускорили шаг. Только Исаак время от времени оборачивался, глядя на безмолвную схватку, на видение всеобщей резни, на взаимную борьбу призраков, отвратительно кишевших в темноте.
Но они шли очень быстро, и каждый шаг отдалял их от проклятого поля. Постепенно им вновь стали встречаться на пути погонщики волов, гнавшие впереди себя своих длиннорогих подопечных; пастухи, надзиравшие за стадами; всадники, пришпоривавшие своих скакунов; все спешили, ибо чувствовали, что наступающая ночь необычна и сгущающийся сумрак таит в себе нечто роковое.
Вдруг в воздухе разнесся звук, похожий на биение медных крыльев. В тот же миг и так уже темное небо еще более помрачнело. Крылатое облако двигалось с юга, направляясь на север.
— Что
— Птицы со Стимфалийского озера. Они летят из Аркадии за добычей. Это чудовища с железными головами, крыльями и когтями. Сам Марс обучил их искусству войны. Они мечут в тех, на кого нападают, свои медные перья, пробивающие доспехи и щиты… Их любимая пища — человечье мясо. По ночам они обрушиваются на поля битвы, усеянные мертвыми телами, и, оставляя трупы волкам, избирают себе раненых, которые еще дышат… Идем! Им по пути с нами.
И путники двинулись далее.
Через четверть часа во тьме послышался новый звук. Это опять был шум крыльев, и он сопровождался зловонием. Что-то летело с востока, оставляя в воздухе голубой светящийся след.
— Это тоже стимфалиды? — спросил Исаак.
— Нет, — откликнулся Аполлоний. — Это гарпии, дочери Нептуна и Моря. Самых известных зовут Аэлла, Окипета и Келено. Ты еще увидишь их: у них лица старух, крючковатый клюв, тело грифа, отвислые груди и бронзовые когтистые лапы. Долго-долго они измывались над слепым Финеем, царем города Салмидесса, что во Фракии, но Калаид и Зет, крылатые сыновья Борея и нимфы Орифии, аргонавты, пустившиеся с Ясоном в Колхиду, погнались за ними и вынудили их укрыться на Строфадах. Именно на этих островах с ними повстречался Эней, и там же Келено пророчит ему жестокий голод, что заставит троянцев пожирать дерево своих столов… Вероятно, Канидии понадобится одно из их перьев, чтобы начертать какие-нибудь магические знаки… Идем! Им с нами по пути.
И они поспешили далее.
Не прошло и четверти часа, как новый шум раздался в вышине. На этот раз к шелесту крыльев примешивались крики, в которых не было ничего земного. Кто-то летел с севера на юг, дополняя стороны чудовищного треугольника, уже намеченного в небе стимфалидами и гарпиями.
— Что это за новые чудовища с женским телом, крыльями грифа и змеиным хвостом? И что за кровавый светоч впереди них? — спросил Исаак. — По какому волшебству одно из них держит в руке свою свежеотрубленную голову, с которой еще каплет кровь?
— Разве ты не узнал трех дочерей Форкия и Кето, отвратительных горгон? — отвечал Аполлоний. — У них на всех трех один глаз, один рог и один зуб. Сокрывшись в недрах земли, они считали себя в безопасности от любого нападения. Да и кого им было бояться? Их единственный глаз обладал зловещей властью обращать в камень всякого, на кого он взглянет. Лишь Персей, получив от Минервы волшебную эгиду, от Меркурия — алмазный серп, от Нептуна — шлем-невидимку, вошел в их пещеру, пока они спали, отсек голову одной из них, Медузы, и унес с собой на землю. Оставаясь на земле, он пользовался этой головой, чтобы побеждать своих врагов. Но перед тем как навсегда вознестись в небеса, Персей вернул Медузе ее голову, однако предварительно он заменил смертоносный глаз его алмазным подобием, освещающим все вокруг. Вот почему Медуза держит в руке эту отрубленную голову, а алмазный глаз, освещающий дорогу трем зловещим сестрам, позволил тебе их разглядеть. Впрочем, если захочешь полюбоваться на них поближе, тебе вскоре представится случай. Идем! Им с нами по пути.
И они поспешили далее.
Примерно через сотню шагов Исаак увидел, как что-то копошится на дороге. Казалось, в пыли пробегают искорки; они то ползут, то поднимаются на ступню или две над дорогой. Приблизившись, он различил двух длинных ужей, сцепившихся в схватке. То, что он принял за искры, были их рубиновые глаза, а огоньки двигались в стороны и вверх, смотря по тому, ползли ужи по земле или взвивались к небу, стоя на хвостах.
Исаак хотел было прогнать рептилий своим посохом, но Аполлоний удержал его, подошел к ореховому кусту, срезал орешину длиной в три ступни и толщиной в большой палец, затем вернулся назад и бросил эту палку между ужами, просвистев нечто похожее на заклинание.