Исцеление души
Шрифт:
– То сеть, сейчас между нами любовь?
– Не удержалась от сарказма Виктория, снова берясь за булочку и наливая себе чай. Данган ничего не ответил, только как-то лукаво улыбнулся.
– Ты порадовала меня вчера, сыграв на скрипке. Это было великолепно!
– Перевел он тему разговора, вспомнив причину своего прихода.
– Я даже удивился, что ты так легко согласишься!
– Не хотела устраивать цирк! Одного циркача в Империи вполне достаточно.
– Отчеканила девушка, сложив руки на груди, на что Элестэй громко и коротко засмеялся. Вытерев выступившую слезу, он озорно подмигнул
– Ты сама непосредственность, Виктория! Еще, и как оказалось, талантлива.
– Лучше бы не оказывалось, - буркнула она, вытирая губы салфеткой и исподлобья смотря на Дангана.
– Почему же, глупышка?
– Удивляясь ее наивности, произнес император.
– Если бы ты была обычной девушкой, кто знает, как бы я повелся с тобой далее...
– Вот слышишь: ты сам только что признался в своей безудержной жесткости!
– Ожесточенно воскликнула она.
– Не перебивай меня, - спокойно, но властно остановил он ее.
– Я ничего не говорил - это, во-первых, а во-вторых, я пытался сообщать о том, что другой бы здравомыслящий человек на твоем месте давно бы понял, как извлечь выгоду с императора, то есть, с меня, благодаря своему дару. Ты мне ценна, именно дару, это если не переходить на личности, а значит, ты мне можешь надоесть, как женщина, как игрушка или что ты там себе еще придумаешь, однако, ты не надоешь мне, как маг. Маг с редким даром!
Виктория слушала его и чувствовала, как мимо ее воли к горлу поступает обида. Вот Элестэй фирэ Данган и показал ей свое лицо: циничного, расчетливого тирана, деспота и монстра. Все эти приторные слащавые речи не что иное, как игра, как спектакль. Наиграннее, чем тот, что показывали на вчерашнем балу. Его извинения, его 'честное слово' - все это обман! Да, она знала это, но не могла поверить, что человек способен так прямо заявить это в лицо. Признаться во всем, без раскаяния. О, нет! Он даже не поймет в чем его вина, даже если ему и скажешь. Как же - это сам император! Он бог, а все люди всего лишь его игрушки. Он повяз в своей игре и не замечает этого. Когда-нибудь он заиграется, а когда поймет, то будет уже поздно - все отвернутся от него. Его марионетки бросят своего кукольника, и останется он один. Когда-нибудь люди должны понять, что этому тирану не место на троне. Что такой человек не должен управлять людьми - играть ими...
– Виктория, ты слушаешь меня?
– Вывел ее из мыслей обеспокоенный голос императора.
– Да, ты там что-то говорил о том, как выгоден тебе мой дар, - холодно отозвалась девушка, пытаясь прогнать чувство обиды. Этот человек ей никто - она не должна так пережевать. Тем более показывать ему свои чувства!
– Не только мне, а и тебе.
– Спокойно с легкой улыбкой на губах отозвался Данган.
– Кажется, ты и сама согласна была служить мне?
Лицо Виктории невольно запылало огнем. Да, она помнила свой глупый спектакль. Чем она тогда думала, она не знала. Даже толком не могла вспомнить, что именно говорила и что обещала тогда Элестэю.
– Это было помутнее рассудка, я не понимала, что говорю, - с осевшим голосом 'призналась' она.
– Вот как?
– Всплеснул в ладоши мужчина.
– Может, стоит вызвать врача?
– Не издевайтесь надо мной!
– Вспылила девушка, забывшись и чуть не перекинув столик. Это бы грозило ей облить остывший чай на красивую и явно дорогую постель.
– Прости, - слова Дангана прозвучали почти искренне, даже жест, когда он накрыл своей рукой ее руку. Виктория вздрогнула и аккуратно освободилась от его прикосновения.
Пытаясь не обращать на ее неприязнь, Элестэй горько усмехнулся, и заставил себя изобразить радость.
– Ты теперь моя официальная фаворитка, а значит, ты должна везде и всегда быть со мной. Это не только значит, что ты можешь влиять на политические действия, но и означает мое большое доверие к тебе!
– Здесь он подумал и добавил: - По крайне мере, так повелось и так будут думать! Так что с этого момента ты не имеешь права вести себя, как обычная уличная артистка. Теперь ты почти, как королева. Хотя нет, королевы нужны, все равно, что племенные кобылы - производить породистое потомство.
Виктория скривилась от такого сравнения. Как мило он отзывается о своих будущих детях и наследниках, не говоря уже о будущей жене! Даже, если это будет фиктивный брак, он не имеет права так говорить.
– Королевы и императрицы живут в тени, зато, как фаворитка имеет право на все. Именно она ведет дела вместе со своим покровителем и правит с ним. Разве это не радужная перспектива? Тебе досталось то, о чем мечтают миллионы женщин!
– Голос императора стал почти неслышимым, в нем читался соблазн.
– Ты пытаешься соблазнить меня властью?
– Усмехнулась Виктория.
– Не только: богатством, званием, именем - всем! Теперь ты вторая после меня!
– Сладко произнес он, незаметно подходя к ней и наклоняясь к самому уху девушки.
– Хочу внести одну поправку, - остудила она, отодвинул лицо императора от своего, - дело в том, что мы с тобой не спим и фавориткой ты назначил меня по глупости, а не по любви. Не знаю, какими предрассудками ты действовал, но факт есть факт. А значит, я все еще 'ничто' и зовут меня 'никак'!
Элестэй состроил скептичное лицо, поражаясь ее сварливости.
– Но почему-то для этого развлечения я не выбрал другую, а выбрал тебя!
– Это всего лишь совпадение!
– Фыркнула девушка.
– Тебя мой дар привлек!
– Я о нем тогда не знал, - воспротивился ее доводам император, скорее шуточно, чем серьезно.
– Оставим этот пустой разговор!
– Махнула она на него рукой, убирая с ног столик и ставя его на тумбочку. Одеяло невольно спало и она поспешила его оправить, зло смотря на ухмыляющегося Дангана.
– Хорошо, - кивнул он, понимая, что с девушкой спорить бесполезно, тем более что его мнения всегда будут при нем и вряд ли поменяются. А ее же он собирался поменять другими методами.
– Тогда, может, ты уйдешь? Я хочу все же принять ванну!
– Устало попросила она его.
– Нет, - виновато на нее посмотрев, отозвался император и продолжил: - Так вот, ты теперь официальная фаворитка императора Антэайской Империи! А это много что значит.
– Гордо и самолюбиво сообщил он.
– И?
– Поторопила она его, пока он не стал говорить о своем прекрасном правлении и о себе великом.