Ищейки Смерти
Шрифт:
День прошёл в страданиях: как в душевных, так и физических.
А шакалы всё не появлялись…
Время тянулось со скоростью Исполинских Жернов, что можно встретить в Бастоне: зерно в них свозят со всех Западных Земель, в движение их приводят сотни тяговых слопров; в день они совершают лишь несколько полных вращений, но количество и качество помола впечатляет весь Материк.
К завершению четвёртого дня мучительного незнания, засовы щёлкнули, и в камеру опасливо вошёл охранник. Тартор ещё никогда его не видел: это был седой прим с глубоким, участливым взглядом. В нижних руках он держал
— Пришёл почесать об моё лицо сапоги? — окрысонился Тартор.
— Что вы, господин, совсем нет, — прислужливым, лишённым воли голосом ответствовал прим. — Я пришёл оказать вам посильную помощь.
— С чего это вдруг? — голос Тартора звучал измученно и обречённо. — Вы долгое время выбивали из меня душу. Потом просто забыли, как мне кажется. А теперь что, помогать уже надумали?
— Нет, господин, совсем не собираются помогать… — прим осёкся. — Вернее, они не собираются… Понимаете, я, хоть и работаю на Жраба Толстого, не во всём с ним согласен. Уж вы-то, господин, должны меня поддержать: методы Жраба слишком жестоки.
— Ещё бы, — поддакнул Тартор, прокручивая в голове все избиения, унижения и моры голодом.
— Я раскрою вам тайну: сейчас идёт последняя ступень ваших истязаний, — принялся откровенничать прим, переминаясь с ноги на ногу и заламывая свободные от кастрюли руки. — Вас хотят заморить на смерть голодом. Не смотрите на меня, как на идиота, господин. Конечно же, вы это поняли и без меня… Простите. В общем, мне положено следить за вами. Жраб и его сыновья утратили к вам интерес. Они заняты сейчас другими делами: завезли новую партию осуждённых к смерти. А ведь перед казнью над каждым нужно «как следует поработать»…
— То-то я смотрю, они меня перестали избивать, — ухмыльнулся Тартор. — У них попросту завелись новые жертвы.
— Да-да-да, — подтвердил прим, — именно поэтому. Так вот, меня назначили следить за вами, господин. Что я, с гордостью признаюсь, и делал. Они перестали за вами следить, поэтому я позволил себе недопустимое своеволие — подвёл вам трубу с водой. Мне просто больно было смотреть на то, во что они вас пытались превратить. Ну не так разве?
— За это — тебе от меня огромная благодарность, — голос Тартора звучал тихо, устало, но глаза горели уважением. — Ты даже не представляешь, как мне этого здесь не хватало.
— Что ж не представлять — представляю, — ответил прим, и глаза его наполнились грустью и болью. — Я ведь всё это время следил за вами, господин. Какие муки вам пришлось перенести… Нет, господин, ни один мыслящий, какие бы злодеяния он не совершил в прошлом, не заслуживает такого!
— Тише ты, не боишься, что услышит кто? — спросил Тартор и тут же зашёлся чудовищным кашлем.
— Нет, господин, это исключено, — дождавшись, пока собеседник прокашляется, ответствовал прим, — все сейчас на показных казнях. Я не удивлюсь, что во всей тюрьме остались только мы с вами — заключённых на такие мероприятия выводят, чтобы смотрели, какая участь их ждёт…
— Чудненько… — Тартор почесал заросшую косматой бородой щеку. — А меня чего не выводят? Я бы прошёлся, воздушком подышал… Мне в этих четырёх стенах ох как несладко.
— К вам, господин, у Жраба отношение особое… — подтвердил и так понятную истину прим.
— Слушай, — Тартор прокашлялся и продолжил, — а у тебя там, в кастрюле, не еда, случаем? Я, признаюсь, на самом деле начинаю умирать с голоду. И непонятно, что добьёт меня быстрее: пневмония или отсутствие съестного.
— Ах да, господин, мы тут с вами так заболтались, что я и забыл, зачем пришёл, — спохватился седой прим. — Долгое время в моей помощи вы не нуждались — еду приносили ваши четвероногие друзья, да пусть Мастук бережёт их мохнатые шкурки, куда бы они не направились.
— Направились? — переспросил Тартор.
— Да, — сказал прим, — дня четыре назад я охранял Южные Ворота и видел, как маленькая стайка из трёх шакалов выбежала и направилась в сторону Кривого Леса. С тех пор я не видел, чтобы они просовывали свои мордочки в «смертельную камеру». Видимо, их звериная сущность превзошла преданность и любовь к вам. Мне очень жаль…
— И мне… — на глаза Тартора выступили слёзы. — Но этого следовало ожидать…
— В общем, четыре дня я не мог подступиться к вам, но сегодня, как я уже говорил, день показательных казней, поэтому я с лёгкостью пронёс вам еду, — сказал прим, подошёл к сидящему у стены наёмнику и верхней рукой поднял крышку. Запахло остывшим жареным мясом. — Моя жена отличная хозяйка! Не удивлюсь, если её мясные лепёшки из верблюжатины — лучшие во всём Саре! Угощайтесь, — прим поставил кастрюлю перед заключённым.
Тартор с жадностью дигра набросился на еду. Мясные лепёшки были суховатые и холодные. Но до чего же вкусные, после четырёх дней голода! Почувствовав первые приступы режущей боли в желудке, он перестал есть. Отвыкшему от еды желудку нужно время, чтобы переварить — каждый наёмник об этом знает.
— Спасибо тебе, друг, — со слезами радости на глазах, поблагодарил Тартор. — Ты спас мне жизнь.
— Не стоит благодарности, — отмахнулся прим и направился к выходу.
— Друг, ты хоть скажи своё имя, — окликнул его Тартор.
— В этом нет необходимости, — отрезал прим и закрыл дверь.
Щёлкнули засовы.
Еды хватило на три сытых дня. Переживания об участи шакалов сменилось грустью. Но лучше уж грусть, чем неведение! В конце концов, они из леса пришли, и в лес должны были вернуться: рано или поздно. Было бы наивно ожидать от них другого.
Тяжесть переживаний спала с плеч, но кашель не прекращался. Озноб, недомогание, вялость — были его верными друзьями.
Когда последняя мясная лепёшка была съедена, за дверью раздался дикий, безудержный, злой и насмешливый хохот.
— Ну что, подкрепился? — даже приглушённый дверью, голос Жраба нельзя было ни с чем спутать.
— Пошёл к гиреновой бабушке, — прохрипел Тартор и закашлялся. Было такое ощущение, что его лёгкие кто-то измазал кровавым мазутом — до того там всё было плохо.
— Верблюжатинкой, думаешь, питался? — ликовал Жраб. — Да я бы на твои гнилые кишки и крысонового мяса пожалел! Не то, что деликатесное верблюжье! Знаешь, кто это был? Твои маленькие четыреногие друзья! Мы изловили всех троих и пустили тебе на лепёшки! А шкуры спалили в печах! Ах-ха-ха! — смех чудовищной чертой подвёл всё вышесказанное.