Исчезающая ведьма

Мейтленд Карен

Но накануне свадьбы Этелинд уснула в дубовой роще, и в её рот заползла змея, скользнула по горлу вниз и свернулась кольцом внутри. Когда девушка вернулась в пиршественный зал, живот у неё раздулся как у беременной. Сидевшего в зале сына короля охватил гнев — он чуть было не женился на девушке, опозорившей его, изменяя с простолюдином.

Прежде чем кто-либо успел что-то сделать, он выхватил меч и отсёк ей голову. Но когда тело упало наземь, меж ног Этелинд выскользнула змея и обратилась в прекрасное дитя, которое прокляло принца.

И в тот

же миг земля, пропитанная кровью Этелинд, ушла из-под его ног, и принц провалился в яму с гадюками. С тех пор как земля сомкнулась над ним, гадюки жалят его до смерти, а потом он опять оживает, чтобы заново умереть в муках. Так, денно и нощно, ему предстоит страдать до скончания веков, пока огромный волк Фенрис не перекусит цепь, которая его связывает, возвещая о конце мира.

А тем временем опечаленная родня Этелинд подобрала её тело и голову и сожгла на большом похоронном костре. Пепел сложили в урну вместе с подаренной Этелинд золотой головой кабана. На урне начертан был уроборос — змей, пожирающий собственный хвост, символ вечного круга смерти и возрождения.

Ночью, когда поднялась луна, с факельной процессией урну понесли на вершину утёса, к стенам разрушенного города римлян под названием Линдум. Там урну поместили в пещеру, рядом с погребальными урнами ее предков.

Говорят, когда на небе вспыхивает молния и ревёт гром, Этелинд с летящими по ветру волосами появляется на вершине утёса и ведёт дикую охоту. Но горе любому, кто станет тому свидетелем — Этелинд будет преследовать его, пока он не лишится сил и не падёт мёртвым к её ногам.

Пролог

Мазь для убийства изготавливается из мышьяка, купороса, жира младенца и крови летучей мыши. В ночной темноте можно намазать ею засовы, ворота или дверные косяки. Таким способом смерть может быстро распространиться по городу.

Река Уитем, Линкольншир

— Помогите! Умоляю, помогите!

Клубящийся над чёрной рекой туман приглушил крик. Гюнтер перестал грести и воткнул шест в дно, чтобы плоскодонку не сносило быстрым течением. Казалось, вопль доносился с отмели впереди, но Гюнтер едва различал огонь фонаря на носу лодки, не говоря уже о зовущем на помощь.

Крик повторился.

— Умоляю, ради Иисуса Христа, помогите!

Туман искажал звук, и Гюнтер не мог понять, справа кричат или слева. Он старался держаться посередине реки и проклинал себя. Давно надо было причалить к берегу и где-нибудь заночевать, но потребовалось четыре дня, чтобы сплавить груз вниз, до Бостона, и вернуться. Ему ужасно хотелось попасть домой, убедиться, что с женой и детьми всё в порядке.

Вчера он видел выловленное из реки тело лодочника. Беднягу зверски избили, ограбили и зарезали. Убийца не оставил ему даже штанов. И за последние недели это уже не первый лодочник, которого обнаружили плывущим вниз по течению с колотыми ранами на спине.

— Есть там кто? — опять выкрикнул человек. На этот раз голос звучал неуверенно, он явно боялся,

что его услышит призрак или водяной.

Та же мысль посетила и Гюнтера. Здесь не так давно утонули двое детей, болтали, что их призраки бродят по берегу, завлекая людей на смерть в ледяную реку.

— Кто ты? — закричал Гюнтер. — Назовись.

— Смиренный монах Мешка, брат Покаяния. — Голос был низкий и хриплый, словно заржавел за годы молчания. — Туман… я споткнулся, упал в болото и едва не утоп в грязи. Боюсь двинуться, чтобы не свалиться в реку или не засосало в трясину.

Теперь Гюнтер различал сквозь клубы тумана какие-то смутные контуры, но так неясно, что не смог бы сказать, люди это или деревья. Чутье твердило ему не обращать на незнакомца внимания и плыть дальше вверх по реке. Именно такой трюк использовали береговые крысы, чтобы приманить лодку к берегу и ограбить лодочника.

Тот лодочник, которого нашли в воде, был крепким малым с двумя здоровыми ногами. У Гюнтера имелась только одна. Левая нога у него была отрезана по колено и заменена деревяшкой со ступнёй в форме перевёрнутого гриба, неотличимого от наконечника шеста на его плоскодонке. Хотя двигался он так же быстро, как и любой другой, если доходило до драки, его нетрудно было сшибить с ног.

Но незнакомец на берегу не сдавался.

— Умоляю, Бога ради, помогите. Я вымок и умираю от голода. Боюсь, если проведу здесь всю ночь, к рассвету я стану хладным трупом.

В резком тоне слышалась скорее угроза, чем просьба, но Гюнтер не раз в жизни мёрз и голодал, он знал, какие страдания способны причинить эти два демона, а ночь становилась холоднее. К утру ударит мороз. Он понимал, что никогда не простит себя, если оставит человека вот так умирать.

— Крикни снова и кричи, пока я тебя не увижу, — велел он.

Он прислушался, направил шест к левому берегу и, наконец, подойдя ближе, различил стоящую у края воды фигуру в длинной рясе с капюшоном. Гюнтер крепче сжал шест — если тот человек попробует захватить лодку, гребной шест превратится в оружие.

Дыхание монаха белым облачком повисло в холодном воздухе, смешиваясь с ледяными брызгами. Как только нос лодки приблизился, монах нагнулся, чтобы ухватиться. Но Гюнтер был к этому готов. Он быстро перекинул шест на другую сторону лодки и оттолкнулся от берега, прикинув, что в этакой рясе незнакомец не рискнёт прыгать.

— Кровью Христовой клянусь, я не причиню тебе зла.

Но теперь, когда Гюнтер приблизился, голос звучал ещё более угрожающе. Монах протянул правую руку к пятну света от фонаря. Складки рукава его рясы промокли и отяжелели от грязи. Другой рукой он медленно отодвинул промокший рукав, обнажая руку без кисти.

— Я вряд ли могу быть опасен.

Гюнтера накрыло волной стыда. Он обижался, когда его жалели из-за потерянной ноги, и потому не выказал монаху сочувствия, однако теперь презирал себя за трусость и недоверие. Такому непросто выбраться из трясины, поглотившей много неосторожных.