Исчезнувшее село
Шрифт:
С улицы было видно, как из колясок выходили один за другим члены суда, как, стоя на крыльце, их радушно встречали оба Базилевские. Одним из первых тяжело и грузно отделился от самой большой коляски необыкновенно толстый человек: турбаевцы узнали в нем приезжавшего в январе месяце исправника Клименко.
— Ишь, окаянные, к панам под крышу лезут, — отмечали турбаевцы. — Как-то они судить будут?
— Да уж наверно им нашепчут против нас…
— Подкупят!
— Опять деньгами всю правду замажут.
Опасения,
Но вскоре произошло такое, чего никто не ожидал: через час в село вошла воинская команда — двадцать пять егерей — в полном вооружении. Перед командой гарцовал на буланом коне офицер. Он подъехал к хате атамана Цапко и потребовал размещения солдат по казацким хатам — на постой — на все время, пока в селе пробудет суд.
Тревога и смятение охватили Турбаи. Предчувствие какой-то ужасной, непостижимо надвигающейся беды гнетуще пронеслось из конца в конец.
— Да что это; война или что?
— Разве мы разбойники?
— Смотрите, смотрите. Братцы!.. С пищалями, с саблями… Против кого?
— Может, вместо воли нас поубавить хотят?..
— Ах, боже милосердный!
— Это все панские денежки делают…
Как тростник под ветром, зашелестели, заметались, заволновались подавленные, растерянные люди.
— Что с нами будет?..
— Ах, предатели! Ах, звери! Что затеяли!..
Солдаты хмуро и недоверчиво размещались по хатам.
— Зачем вас пригнали сюда? — спрашивали турбаевцы запыленных загорелых егерей. — С кем вы воевать собираетесь?
— Да, говорят, бунт у вас тут получился… — отвечали те с некоторой неловкостью, видя перед собою мирных людей.
— Бу-унт? Да нам волю должны объявить!.. От царского сената! Сенат вырешил. Какой же тут бунт?
— Нам ничего неизвестно.
А в барских хоромах шла в это время совсем другая суета. Повара и стряпухи резали для приезжих гостей цыплят, кур, индюшек. Из погребов вынимались старые заграничные вина, разные домашние наливки, настойки, запеканки, к столу выбирались наиболее удачные соленья и приправы, из сундуков отсчитывалось ключнице парадное, затейливое столовое серебро.
Приезжие, умывшись и отряхнувшись от дорожной пыли, гуляли с любезными хозяевами по садовым дорожкам около помещичьего дома. Подстриженный на английский манер, сад был светел и просторен. Офицер, покручивая черные усики, увивался около Марии Федоровны, восторгаясь сельской природой, цветами, искусно устроенными садовыми клумбами и самой хозяйкой.
— Как ваше мнение относительно указа? — спрашивал тем временем Степан Федорович представителя губернатора, советника киевского наместнического правления, Корбе, отведя его в сторону.
— Не извольте беспокоиться, батюшка, — успокоительно улыбался тот.
В нем сказался хитрый обрусевший француз, желавший похвастаться
— Помните твердо пословицу: «Закон, что дышло, — куда поверни, туда и вышло»… Правильно я говорю? — И Корбе закатился довольным, клокотавшим в горле смешком.
— А вы уверены, что исправник, стряпчий и весь суд так же думают?
— Какой вы чудак, какой вы наивный человек, Степан Федорович! Да они у меня вот где сидят, — решительно подмигнул советник отекшими веками, наглядно разжал и снова сжал перед собою пухлую руку. — А ваших людей, которые с бараньим упрямством казачьих прав добиваются, мы тугим узлом привяжем в ваше вечное подданство.
— Тут их какой-то отставной канцелярист Коробка бунтует, — возмущенно жаловался Степан Федорович. — От него вся муть идет, все зло.
— Кончено, успокойтесь, батюшка! Коробки больше не существует. «Коробка» эта достукалась до крышки. Его превосходительство приказал мне смутьяна арестовать и немедленно доставить в Киев для расправы за подстрекательство. А то как же? Там ему и плети уже назначены.
После обильного, затянувшегося до ночи обеда, во время которого непрерывно хлопали пробки винных бутылок, охмелевшие чиновники пробовали играть в карты, но скоро осоловело улеглись спать. А утром, позавтракав, пошли осматривать Турбаи.
В селе было затаенно тихо и глухо.
— Перелякались, как тараканы, — самодовольно показывал направо и налево советник Корбе.
Навстречу вышел атаман Цапко.
— Ну, что атаман, где твое войско? — подсмеивался Корбе. — Говорят, твои казаки штаны попачкали после нашего приезда и теперь переодеваются. Правда?
Цапко угрюмо молчал. А Корбе громко и победоносно продолжал:
— Довольно игрушки играть! Наслушались сказок старых баб, размечтались о казачестве. Ишь чего захотели! Только огорчаете милостивых господ ваших. Другие на их месте такую бы порку задали за эти бредни, что небу жарко стало бы.
Опустив в землю горячие глаза, Цапко мял в руках сивую шапку.
— Работать надо, слушаться, повиноваться, угождать господам своим, — вот ваше дело! — строго поучал Корбе.
— А как же указ, ваше благородие? — тяжело поднял помутившийся взгляд Цапко.
— «Указ, указ»… Вот суд разберется в указе, разъяснит вам. Указы не для ваших мозгов пишутся: их понимать надо.
— Как вы думаете, — обратился Корбе к стряпчему, исполнявшему при суде обязанности прокурора, — когда мы может приступить к объявлению указа?
— По-моему, восьмого с утра уже можно будет.
— Слышишь, атаман? Скажи твоим бунтовщикам и лодырям, чтобы приготовились. Утром восьмого июня пятьдесят выборных должно явиться в судейскую избу выслушать объявление указа.