Исчезнувший оазис
Шрифт:
Прошло полчаса, затем час. Уста Осириса, проклятие Себека и Апопа… где, черт возьми, их искать? Наконец Флин совсем запутался и открыл глаза. Несколько секунд его взгляд плыл по комнате, пока не остановился на рисунке над дверью. «Город Зерзура подобен белому голубю, и птица на вратах его. Войди же — и найдешь несметные богатства».
Флин встал, подошел к стене, снял картину и вернулся с ней в кресло.
Этот рисунок был иллюстрацией (точнее, ее копией, потому что оригинальная подпись на арабском была заменена переводом) к главе из «Китаб аль-Кануш» — «Книги сокровенных жемчужин», — путеводителя средневекового охотника за сокровищами по знаменитым местам Египта,
Рисунок сам по себе не представлял большой ценности, однако Флин считал его одним из самых дорогих своих сокровищ, потому что получил его в подарок от Ральфа Олджера Бэгнольда, с которым познакомился в 1990 году, незадолго до смерти этого великого исследователя пустынь. Флин тогда готовился к получению докторской степени, писал работу по палеолитическим поселениям в окрестностях Гильф-эль-Кебира, и взаимное очарование Сахарой моментально их сблизило. Не один вечер они провели, делясь впечатлениями о пустыне, плато и в особенности о загадке Зерзуры. Именно эти беседы пробудили в Броди желание отыскать оазис.
Он взглянул на рисунок, улыбаясь и до сих пор волнуясь, будто заново переживая встречу с великим человеком.
Бэгнольд не допускал сомнений: для него Зерзура была всего лишь легендой, под стать описаниям в «Китаб аль-Кануш»: горы золота и драгоценностей, спящие царь с царицей. Чистый вымысел, наподобие пряничного домика или страны великанов.
Конечно, большая часть «Китабаль-Кануш» описывала вымышленные места, полные сказочных богатств, но чем больше Флин углублялся в расследование, тем меньше у него оставалось сомнений в том, что Зерзура из «Китаб аль-Кануш» существует на самом деле и лишь свойственные тем временам преувеличения делают ее похожей на сказку. Более того, Зерзура и есть тот самый Затерянный оазис древних египтян — именно на это намекнул Флин на своей лекции скучающим американским пенсионерам. Свидетельство тому — само ее название, произошедшее от арабского «зарзар», то есть «птичка». Если вспомнить, что Затерянный оазис, «уэхат сештат» известен также, как «уэхат апеду», Оазис птиц, все встает на свои места.
Изображение городских ворот тоже давало пищу для размышлений: их архитектура почти в точности воспроизводила храмовый пилон эпохи Старого царства. Аналогичным образом связь с Древним Египтом прослеживалась в обелиске, символе седжета и изображении птицы на перекладине — несомненным намеком на священную птицу Бену.
Все эти доводы, надо сказать, имели довольно шаткое основание, и когда Флин впервые озвучил их старику Бэгнольду, тот сразу засомневался. «Сходство названий почти наверняка случайно, — сказал он, — птиц полно в каждом оазисе; а древние символы автор рукописи мог попросту срисовать с какого-нибудь храма Нильской долины, куда наверняка наведывался».
Конечно, оставалась еще одна очевидная брешь в этой гипотезе: каким образом неизвестный автор проник в Зерзуру, даже если это таинственное место существовало? Его ведь недаром называли Затерянным, Тайным оазисом.
Любопытно, что в конце концов сам Бэгнольд дал ответ на этот вопрос. Он объяснил, что, по слухам, некоторым племенам издавна известно о существовании Зерзуры, — бедуины случайно наткнулись на оазис и впредь держали его расположение в тайне. Бэгнольд, разумеется, не верил ни единому их слову, но в качестве объяснения предположил следующее: если какой бедуин и бывал в Зерзуре, то автор манускрипта услышал о ней из третьих, а то и четвертых уст,
И Флин не доводил — поначалу. Он рылся в библиотеках, собирал сведения по крохам, но лишь в порядке хобби, отступая на некоторое время от основной темы исследовании. Потом он защитил докторскую и оставил египтологию, а вместе с ней загадку Зерзуры и Затерянного оазиса.
Но жизнь пошла кувырком: он вернулся в Египет, стал участником «Пожара в пустыне» — и вот тут-то в нем проснулся интерес к забытой тайне, а она вцепилась в него всеми когтями. Простое любопытство переросло в наваждение, от которого был всего шаг до настоящей одержимости.
Зерзура была рядом, Флин это чувствовал. Что бы ни говорили Бэгнольд и сотни других. Затерянный оазис, «уэхат сештат» — как ни назови — был там, среди скал Гильф-эль-Кебира. А Флин Броди не мог его отыскать, хоть ты тресни.
Он уставился на рисунок, насупившись и стиснув зубы, потом поднял глаза на часы.
— Твою мать! — заорал он, вскакивая с места. До лекции по иероглифике оставалось каких-то четверть часа!
Флин повесил рисунок на место, схватил ноутбук и выбежал из дому в такой спешке, что не заметил, как за окошком соседнего кафе давешний толстяк, утирая лоб платком, прикладывался к банке кока-колы.
Дахла
«Центральная больница аль-Дахлы» — гласила вывеска на крыше двухэтажного, относительно нового здания на обочине основной трассы через Мут. Больница была обсажена пальмами и выкрашена в типичные для городка цвета — зеленый с белым. Оставив «лендкрузер» на близлежащей парковке, Захир и Фрея прошли внутрь. Захир что-то сказал медсестре в регистратуре. Та указала на пластиковые сиденья в коридоре и подняла трубку телефона.
Потянулись минуты ожидания. В фойе сновали люди, откуда-то из глубины здания доносилась приглушенная музыка. Спустя некоторое время к ним приблизился лысеющий человек средних лет в белом халате.
— Мисс Хэннен?
Фрея и Захир встали.
— Я — доктор Мухаммед Рашид, — представился врач, пожимая ей руку. — Простите, что заставил ждать.
Он хорошо говорил по-английски, с легким американским акцентом. Потом сказал несколько фраз на арабском Захиру (тот кивнул и снова сел) и пригласил Фрею следовать за ним. Они прошли по коридору в глубь больницы. По пути доктор Рашид объяснил, что наблюдал Алекс в течение нескольких месяцев перед смертью.
— У нее развился острый прогрессирующий вариант заболевания, так называемый склероз Марбурга, — добавил он участливо-отстраненным тоном, с каким врачи описывают неизлечимые болезни. — Редкая форма рассеянного склероза. Диагноз поставили всего пять месяцев назад, а под конец Алекс владела только правой рукой.
Фрея брела рядом с ним, лишь отчасти слыша то, что он говорит. Чем ближе они подходили к моргу, тем нелепее, невероятнее казалось происходящее.
— В Штатах или в Каире ей было бы легче, — продолжал Рашид. — Но она захотела остаться здесь, и мы постарались обеспечить надлежащий уход. Захир очень о ней заботился.
Они свернули направо, прошли сквозь двустворчатые двери и спустились по лестнице в цокольный этаж. Дойдя до середины очередного гулкого коридора, Рашид остановился, достал связку ключей и отпер дверь — тяжелую, словно тюремную. Потом он отошел в сторону, пропуская Фрею вперед. Она замешкалась на пороге, ежась от холода, потом совладала с собой и шагнула внутрь.