Ищи горы

Маркосян-Каспер Гоар

— И что же, мы будем сидеть и смотреть, как Лайва получит бомбу и разнесет вдребезги всю Торену?

Железный Тигран не ответил. Он поднялся с места, прошелся по каюте и остановился перед экраном пролонгатора, картина на котором изображала двуглавую гору с заснеженными вершинами… или две горы — одна побольше, другая поменьше. Шеф молча смотрел на картину, и Дан молча ждал.

Неожиданно Маран, не проронивший до того ни слова, тихо сказал:

— Я лечу домой, Дан.

— Домой? А как же Лах? — растерялся Дан. — То есть… Тебя не пустят… я хочу сказать, не впустят…

— В Бакнию? Это мы еще посмотрим.

— Маран, Лайва никогда не даст тебе разрешения вернуться.

— Я не собираюсь спрашивать у него разрешения.

— Хочешь пробраться тайком? Тебя поймают и вышлют обратно. Или не вышлют, а…

— Шлепнут на месте? Сначала пусть поймают.

— И что ты там будешь делать?

—

Еще не знаю. Что смогу. Если смогу. Если найдутся люди — один я, конечно, ничего не сделаю.

Дан безнадежно покачал головой.

— Это плохо кончится. Даже если тебе удастся перейти границу…

Железный Тигран резко повернулся к ним.

— Мы высадим его в Бакнии. На орбитолете.

— Мы?!

— Да, мы. Что тебя смущает?

— Но ведь… Как же так? Разве это не вмешательство? — спросил Дан неуверенно.

— А что же, мы должны сидеть и смотреть, как Лайва получит бомбу и разнесет вдребезги всю Торену? — ответил Тигран его собственными словами.

— А ведь нам придется отвечать за это, — неожиданно радостно выпалил Дан.

— Нам?

— Конечно. Ведь я лечу с Мараном. Ведь вы потому меня позвали?

— Все не так просто. Нет, если хочешь — можешь лететь.

— Если? Что это значит?

— Подумай, Дан, — после небольшого колебания сказал Маран. — Я опасный спутник.

— Ты не хочешь, чтоб я с тобой летел?

— Я-то хочу. Хотел бы.

— Тогда что же — ты подозреваешь меня в трусости?!

— После всего? Нет. Просто… Честно говоря, я не уверен, что имею право втягивать тебя в эту историю.

— Какую историю? Почему втягивать? Разве это не моя работа? Ничего не понимаю, — растерялся Дан.

Железный Тигран задумчиво оглядел его.

— Ты, наверно, забыл, Даниель, что вступая в Корпус, дал присягу соблюдать Космический Кодекс?

— Ну и что?

— Я не имею права дать тебе задание, противоречащее каким-либо положениям Кодекса. Это означает, по сути дела, заставлять тебя нарушить Кодекс. В подобном случае ты обязан отказаться выполнять мои приказы и поставить в известность Всемирную Организацию Космических Исследований. Задание тебе я, конечно, дам и, тем самым, главное возьму на себя, но без твоей доброй воли не обойтись. Если что, тебе достанется, так сказать, по минимуму, но все-таки достанется. Теперь понимаешь?

Дан растерялся вконец. Он перевел взгляд со спокойных глаз шефа на каменное лицо Марана, словно ждал от того помощи, но Маран не шевельнулся, видимо, не хотел неосторожным словом подтолкнуть… Или столкнуть в пропасть?

Железный Тигран ободряюще улыбнулся.

— Скажу тебе откровенно, Даниель, мне не впервой нарушать Космический Кодекс. Это третий случай. После первого меня на полгода вывели из Разведки, пока ВОКИ расследовал дело. После второго ВОКИ назначил меня Командиром Корпуса Разведчиков. Видишь ли, в Космическом Кодексе много лишних запретов. Сказывается недостаток опыта, Земной Кодекс тоже не сразу принял свой теперешний вид, посмотрел бы ты на земные законы сотню, другую лет назад… Но я не к тому, что надо попирать Кодекс, напротив… А эту статью мне особенно не хотелось бы нарушать — сейчас, после ваших находок на Перицене, когда мы все воочью увидели, как дорого обходится неумелое вмешательство. Но я не вижу другого выхода. И… Я верю Марану. Не знаю, удастся ли ему чему-нибудь помочь, но хуже он не сделает. Это все, что я могу тебе сказать. Теперь дело за тобой. Решай.

Дан ошеломленно молчал. Космический… О Космическом ему до сих пор думать не приходилось, но Земной… за почти тридцать четыре года жизни у него ни разу не возникало мысли, что можно нарушить Кодекс! Кодекс, эта вершина достижений человечества в области права, Кодекс, рамки которого достаточно просторны, чтоб не стеснить ни одного человека без патологических наклонностей, Кодекс, столь же надежно ограждающий личность от произвола общества, как и общество от произвола личности… А ведь Космический Кодекс, в основном, повторяет Земной, правда, он шире, в нем больше запретов, тут шеф прав… Больше, но разве он, Дан, вправе судить о том? Кодекс есть Кодекс, ему подчиняется каждый землянин… Кроме Железного Тиграна? Нет, невозможно. Но оставить Марана одного? Почему одного, там, в Бакнии, есть люди, которые никогда его не предадут, это точно… Выходит, предателем окажется только он, Дан? Даже Железный Тигран, который видел Марана всего несколько раз… Но поведение шефа определяет не Маран, его беспокоит неизмеримо большее — судьба гуманоидов Торены… каких гуманоидов, они самые настоящие люди, речь идет о целом человечестве… Но не земном. А если Земля не простит? Сознательно идти на нарушение Кодекса — смелость ли это, основанная на широте мысли? Или суть в оторванности от Земли, неизбежном следствии

чрезмерной независимости действий и отдаленности маршрутов? Большую часть своего времени Тигран проводит вне Земли, в мирах или около миров, где его слово закон… что ему Земля? А я? Я так давно не был на Земле, что забыл, как она выглядит — но стал ли я независим от нее, от ее забот, от ее законов? Нет. Пока нет. Но неужели и я когда-нибудь оторвусь от Земли? Потеряю ее? Что за глупости мне приходят в голову!..

— Шеф, — спросил он вдруг, — что это за гора? Она на Земле? Или?..

Железный Тигран улыбнулся.

— Каждое утро по дороге в школу я останавливался на минутку в начале улицы, с которой открывался вид на эту гору. Неужели, Даниель, нет кусочка Земли, который тебе хотелось бы всюду возить с собой?

И Дан вдруг понял, чего ему не хватает. Давно не хватает. Собора, мимо которого он в детстве проходил дважды в день. Собора, мимо которого он проходил много лет. Собора…

— Спасибо, шеф, — сказал он тихо. — Когда вылетать?

Часть вторая

ТОРЕНА

Номер на двери каюты Марана светился изумрудным светом, и Дан толкнул дверь без стука, но, переступив порог, остановился. Маран лежал на койке, заложив руки за голову, глаза его были закрыты. Спит?

— Что ты стал там, Дан? — сказал Маран негромко. — Проходи.

Дан опешил. Мягко пружинивший под ногами темно-синий пластик, которым были выстланы помещения «Фудзиямы», поглощал звуки лучше любого ковра.

— А может, это не я?

Маран открыл глаза.

— Ко мне больше никто не заходит без стука, — пояснил он с чуть печальной улыбкой. Дан подумал, что он на месте Марана не удержался бы и добавил что-нибудь вроде «неудивительно, вы все свои, а я чужак», но Маран ничего добавлять не стал, просто поднялся и выключил плейер — в каюте чуть слышно, на нижнем пределе громкости, звучало «Адажио» Альбинони. Еще по Бакнии Дан знал, что Маран любит думать под музыку, будь дело на Земле, он уточнил бы — под классическую музыку, но на Торене альтернативы классической музыке не существовало, альтернативные музыкальные течения Земли, возникавшие и исчезавшие бесследно каждые несколько десятилетий, на Торене аналогий не имели. Не приходилось Дану слышать и того, что на Земле именовалось народным творчеством, видимо, торенский музыкальный фольклор давно переплавился в профессиональную музыку, очень давно, развитие культуры на Торене имело иную историю, если о земной культуре говорят «вначале было слово», то о торенской следовало б сказать: «вначале была мелодия»… Дан вспомнил Поэта с его ситой — на Земле человека с подобным типом дарования зачислили б, наверно, в композиторы, конечно, и на Торене мелодичность его песен играла не последнюю роль, но важнее все-таки было слово… Кстати, вот, пожалуй, единственная альтернатива классической музыке — песни поэтов… Что удивительно, торенская музыка была близка земной. Дан вспомнил, как они с Никой были потрясены, впервые услышав торенский оркестр. Хотя, возможно, это и не столь удивительно, сколь кажется, в конце концов, восприятие звуков торенцем и землянином одинаково, да и эстетические критерии сходны, и при разных музыкальных инструментах сама музыка… Во всяком случае, Марану земная музыка вполне заменяла торенскую, а за бесконечное время болезни со всеми ее перипетиями у него появились не только соответствующие познания, но и пристрастия, и Дану случалось слышать у него земную музыку не реже, а может, и чаще торенской. Подбор музыкальных произведений, звучавших в каюте Марана на периценской станции, чрезвычайно удивил радиолога, вызванного с Земли в начале третьего и последнего рецидива, репертуар этот никак не соотносился с традиционными рецептами музыкотерапии и ее физиологическим обоснованием… Вмешиваться в «самолечение» Марана радиолог не стал, напротив, составил программу, даже две из того, что слушал Маран — «инстинкт хорошо отлаженного организма — великая вещь, друзья мои» — и увез с собой. Дан еще ехидно подумал, что только необыкновенной наивности человек способен использовать Марана в качестве модели для изнеженных землян. Хотя радиолог вроде должен был понять… Увидев записи — вся информация с биодатчиков Марана, начиная с первого часа болезни, была им просмотрена кропотливо и с увлечением — увидев записи последнего дня в лагере лахинов, радиолог категорически отказался верить, что человек в подобном состоянии способен сесть в седло и проехать больше двух километров. «Это невозможно, — восклицал он, вперяя негодующий взор то в Дана, приглашенного в качестве дополнительного источника информации, то в экран монитора и потрясая кулаками. — Это невозможно. Так не бывает. С подобным уровнем сердечной деятельности и наполнением сосудов не скачут верхом, а лежат в реанимации»… Дан и сам знал, что так не бывает, но…