Ищи горы
Шрифт:
Камера завершила общий обзор и пошла вниз, к центральной площади города. В середине ее высился обелиск основателю Лаха — сильно вытянутый в длину конус, сложенный из идеально обточенного белого камня. Напротив стоял дворец Малого Совета, оригинальное сооружение, своеобразие которому придавал неожиданный конструкторский прием: все лестницы этого шестиэтажного здания были вынесены наружу, начинаясь от расположенных в шахматном порядке высоких параболических дверных проемов, они спускались к земле под довольно острым углом. Вертикальные грани ступенек, сплошь покрытые резьбой, служили главным украшением этого странного фасада. Дан находил в конструкции дворца некоторое сходство с бакнианским Старым залом, но впечатление здесь создавалось совершенно иное. Прямые линии лестниц и строгий облик фасада своей четкостью напоминали о здравомыслии — основе характера его строителей. Как это было далеко от особой утонченности изгибов легких, пронизанных воздухом лестниц Расти и изысканно прихотливой формы Старого зала… Да и внутри наверняка… Дан представил себе Старый зал таким, каким увидел его в первый раз на концерте Поэта, огромную каменную чашу, на внутренних стенках которой, тесно прижавшись друг к другу, сидело в нетерпеливом ожидании несколько тысяч человек… Тут, в Лахе, конечно, не пели, а заседали, лахины — люди, мало склонные к поэзии, вот владение мечом — дело другое… Перед зданием и вообще на площади толпились люди, в основном, воины в кожаных штанах и китах — как большинство государств рабовладельческого периода, Лах постоянно вел завоевательные войны и содержал огромное по тем временам войско, прекрасно обученное и организованное. Профессия воина была не только опасной, но и выгодной и почетной, а наибольшим авторитетом пользовались военачальники, особенно, полководцы — высшее воинское звание в Лахе. Полководцы назначались выборным
Мелко зазвенел пульт, лежавший на столе рядом с Даном. В переводе на человеческий язык это означало «свежие новости», и Дан машинально переключил экран. Он увидел извивавшуюся меж барханов вереницу пеших воинов, замыкавших шествие, затем, переместившись влево, зонд поймал в объектив авангард, конницу на изабрах… будь здесь Ника, она сразу же поправила б его — не конницу, а изабрицу… Лахины покидали пустыню. Неужели они оставили развалины полностью? Нет. Поднявшись выше, зонд увеличил обзор, захватив в краешек панорамы остатки циклопических сооружений бывшего города, которые Дан по привычке продолжал называть скалами. Вдоль той памятной «скалы» тянулась цепочка шатров, а чуть южнее в кадр попал частокол из самых настоящих бревен. Однако! Дан присвистнул. Подобной предусмотрительности он не ожидал. Тащить бревна через всю пустыню… Интересно, а почему их не использовали для постройки загонов, где держали пленных людоедов? И где, кстати, уцелевшие дикари, что с ними сделали лахины? Отпустили на волю? Убили? Вряд ли, особой кровожадности за ними не замечалось. Может, угнали в рабство? Ну да, зачем им рабы, ничего не умеющие делать, да еще и пожирающие друг друга? Нет, конечно, не угнали. А Ат? Что сталось с Ат? Забрал ли Лахицин ее с собой? Дан вспомнил немного смешную обиду Поэта. «Вообрази себе, Дан, эта маленькая развратница вдруг подкралась к кехсу и буквально обвилась вокруг него. Честное слово, она чуть не принялась ласкать его у меня на глазах. К счастью, в этот момент вошли Маран и Нахт, и кехс отстранил ее. Отстранил, но не прогнал. Тоже хорош, а?..» Дан снова коснулся сенсора и вернулся в Лах, к зданию Малого Совета… Совет этот только именовался Малым, на деле в нем был восемьдесят один человек, избирался он прямым голосованием всеми полноправными гражданами Лаха… С какой горечью Маран сказал: «Даже лахины, наше далекое прошлое, и то имеют право выбора. А мы»… Разговор этот был незадолго до отлета Поэта, Маран уже выздоравливал… Мудрено не выздороветь, когда… Персонал станции ходил на цыпочках, было обеспечено все — от костного мозга до свежеприготовленных соков, Индира не оставляла Марана без присмотра ни днем, ни ночью, Дан даже заподозрил, что она всерьез увлеклась благородным обликом своего пациента, а может, и его небанальной биографией… Позднее, когда Маран встал и частично вышел из сферы влияния Индиры, влечение это стало еще более заметным. Высокая глазастая индианка с мальчишеской фигурой и коротко стриженными иссиня-черными волосами постоянно попадалась Дану в коридорах, оранжерее, библиотеке… Некоторое время это его удивляло, потом он сообразил, что причиной тому его постоянное пребывание в орбите Марана. В порядке эксперимента он решил почаще оставлять Марана одного и сразу потерял Индиру из виду. Эта история отчасти забавляла его, отчасти беспокоила, все-таки межпланетный роман относился к абсолютно неизведанной области человеческих взаимоотношений, он мог быть чреват непредвиденными осложнениями… Впрочем, существовал ли роман на самом деле, или это резвилось его богатое воображение? Маран был, как всегда, непроницаем, задавать вопросы Дан стеснялся, зная о присущей бакнам сдержанности в разговорах на подобные темы… Но не спрашивать же Индиру? Собственно говоря, он понимал, что сует нос не в свое дело, но… Если честно, его снедало любопытство, ему хотелось увидеть Марана влюбленным. Правда, он совершенно не представлял себе его в таком качестве… Наверно, именно поэтому ему хотелось увидеть это воочью… Но, с другой стороны, как раз потому, что не мог представить себе Марана влюбленным, зато прекрасно представлял влюбленных в того женщин, он боялся повторения истории с Ланой… Нда. Он вспомнил тот вечер в Бакне, когда вернувшись поздно вечером с состоявшейся в горах встречи с курьером Разведки, вошел в квартиру в уверенности, что Марана еще нет, и невольно подслушал не предназначенный для его и вообще чьих бы то ни было ушей разговор… «Я понимаю, ты не любишь меня»… Несчастный женский голос и долгое молчание в ответ… И все остальное, он ведь стоял за неплотно прикрытой дверью минут пятнадцать… Потом ушел и долго бродил по городу, размышляя над услышанным, а на следующее утро завел с Мараном разговор, некоторым образом поставивший его в тупик, но многое и прояснивший, ведь именно тогда он узнал, что система отношений между мужчиной и женщиной в Бакнии как бы обратна той, к которой он привык, что инициативу обычно проявляют женщины… Интересно знать, сама ли Индира сделала первый шаг?.. если сделала, конечно… И если Маран отреагировал, то потому ли, что Индира ему нравилась или просто исходя из бакнианских установок… Если второе, то… Дан вздохнул. Ему очень нравилась веселая и разговорчивая Индира, и увидеть ее несчастной он не хотел бы… Хотя почему несчастной? Лучше безответная любовь, чем никакой, и уж наверняка приятней безответно любить Марана, чем взаимно — такого размазню, как он, Дан… Бедная Ника!.. Дан уныло взглянул на дату в углу монитора. Когда он увидит Нику? Одному господу богу ведомо, сколько продлится экспедиция в Лах. Это смотря, что там придется делать. Пока они этого не знали, из центра пришла только короткая рекомендация изучить все, что есть на станции о Лахе. Дан догадывался, что путешествие в Лах должно быть связано с материалами, отосланными на Землю. Главный компьютер станции не смог расшифровать тексты на листах, столь удачно прихваченных Мараном в подземелье, и их пришлось переправить на центральную базу Разведки, на Землю. То же таинственная коробочка, найденная Даном… Правда, она уже не была таинственной, осторожные, в первом приближении, исследования показали, что это нечто вроде кассеты, заключавшей в себе пленку с записью, изрядно попорченной временем и сыростью… впрочем, Дан это и подозревал с самого начала, несмотря на кажущуюся нелепость подобного подозрения… Словом, все отправилось в земные лаборатории, а сотрудникам станции осталось только гадать на кофейной гуще, как сердито бросил, не получив с очередной почтой никаких новых сведений с Земли, Патрик, начальник работавшей на Перицене и над Периценой группы разведчиков. Дан гадал, как и прочие, просматривая — иногда один, иногда вместе с Мараном, снятые в подземелье кадры. Особенно его занимал «бог Нец», но лицезрение выразительных черт статуи каких-либо гениальных догадок ему не подсказывало. Маран помалкивал, если у него и возникали прозрения, он предпочитал держать их при себе. Больше всего Дан ломал голову над трехпалой рукой бога. Был ли это какой-то малопонятный символ? Или?.. Когда он пристал к Марану, допытываясь, что тот думает по этому поводу, Маран ответил ему вопросом:
— А что ты думаешь по поводу троичной системы счета?
— У лахинов?
— Не только. Она принята у большинства народов, населяющих континент.
— Откуда ты знаешь?
— От компьютера, — усмехнулся Маран.
— А почему ты запрашивал эти данные?
— Как раз потому.
— Что ты вещаешь, как пифия, — рассердился Дан. — Говори по-человечески. Объясни толком, что ты имеешь в виду.
— Не буду. Не хочу внушать тебе свои домыслы. Подумай сам, если ты придешь к тому же, значит, мы оба близки к истине.
И Дан думал. То, что он надумал, показалось ему самому настолько фантастичным, что он предпочел держать свои догадки при себе. Да и зачем гадать до поры, вот когда выяснится, что записи невозможно расшифровать, или когда их расшифруют, и они ничего не дадут… Собственно, и тогда гадать незачем, подытожив все данные, они получат компьютерную оценку на основе наибольшей вероятности… Потому и из него, Дана, не выйдет ничего стоящего, что своей собственной голове он предпочитает компьютер. А вот Маран обходится без компьютеров. Правда, он к ним не привык… счастливый человек… Что же все-таки им придется делать в Лахе? Наверняка шеф решил использовать их знакомство с Лахицином. В этом сверхзасекреченном Лахе кехс явно один из допущенных ко всему, связанному с городом в пустыне, быть может, это выход на книги, вывезенные лахинами из подземелья… Не только, еще и выход на сведения о городе, тщательно собранные лахинами перед походом… Помимо прочего, Лахицин это личность, если бы приняли решение о контакте, кехс мог бы… Чушь, конечно, они даже с Тореной связываться боятся, какая уж тут Перицена! А ведь такие, как Лахицин, в состоянии вполне адекватно отреагировать… Дан вспомнил последний разговор с кехсом — когда пошел просить того разрешить им уехать. Лахицин доверительно сказал ему: «Я рад был узнать об этих болезнетворных парах. Хуже нет, когда не распознаешь естественную игру природы и приходится объяснять ее вмешательством богов». Это «вмешательством богов» прозвучало так, что Дан понял: вольнодумный
«Видишь ли, Дан, — задумчиво говорил Поэт, — Дор ревнует меня к Марану. Это трудно объяснить. Ты ведь знаешь, мы росли вместе. В какой-то момент или, вернее, с какого-то момента мы с Мараном стали ближе друг другу. Не потому что он жил у нас… после смерти его отца, мать умерла еще раньше — не знаю, говорил ли он тебе об этом? Говорил? Ну вот… Дело не в этом. Просто мы с ним больше похожи. Нет, не то — у нас больше общего. Элементарная вещь: Дор всегда был невероятно силен физически, а мы с Мараном… В детстве он был маленьким, как я, да еще и тощим, его часто задевали соседские мальчишки, дразнили — из-за отца, тот долгие годы был без постоянной работы, пил, сутками валялся на лавке или, еще хуже, бродил пьяный по улицам… И знаешь, он… Маран, конечно… считал делом чести набить морду любому обидчику лично, хоть убей — он не позволял Дору за себя заступаться. Сколько раз его били до крови — мне иногда казалось, что у него напрочь отсутствует чувство страха. У меня — нет, каюсь, бывало, я позволял Дору защищать себя. Потом я понял, что и у Марана есть и чувство страха, и чувство боли, просто он всегда пересиливал себя. И когда я это понял, мне стало стыдно прятаться за спину Дора, я стал вести себя, как Маран. Во всяком случае, старался. И все изменилось. Одно дело — человек, сильный настолько, чтоб никого не бояться, другое — заменяющий физическую силу душевной. Абсолютно разные условия для самовоспитания. Началось с этого. А вообще-то мы стали как-то… ну не знаю — отдаляться от Дора, что ли?.. когда в нашу жизнь вошел Мастер. Это может показаться тебе сказкой, но было именно так: я пел песни мальчишкам на пустыре, а Мастер проходил мимо. Он позвал меня к себе, и с этого все началось. Вся жизнь, я б сказал. Ну и… В Бакнии испокон веку было в особом почете то, что вы называете литературой. Дор, конечно, не подавал виду, но переживал из-за своей полной неспособности к слову, при том, что я и Маран — ну ты знаешь… Естественно, это он сам себе сдуру вдолбил, но он решил, что он нам не чета, что он ниже, проще и еще бог весть что. Он внушил себе, что мы от него отдалились, когда на деле он сам себя отдалил… ну, может, что-то и проскользнуло, если быть абсолютно честным, Маран мне и правда ближе, да и я ему, думаю, тоже… Потом, когда у Марана начались все эти его… зигзаги, мы с ним рассорились. Вплоть до полного разрыва. Не могу сказать, что Дор этого не переживал, переживал, пусть не так тяжело, как я, но с другой стороны… Он словно получил меня в безраздельное владение. Кстати сказать, я ему всегда был понятнее, я человек открытый, не то что Маран. Когда же Маран вернулся — так, наверно, правильнее будет выразиться, Дор, конечно, обрадовался, но в то же время… По-моему, в глубине души он считал, что Маран слишком быстро отвоевал свои позиции. Ему казалось, что наши с Мараном разногласия не могли исчезнуть вдруг, не оставив следа, по его мнению, я и он должны были быть чем-то отделены от Марана… Ну понимаешь, мы ребята правильные, а он неправильный, мы чистые, а он вылез из дерьма, и что из того, что побежал в баню — он все равно там был, и если даже мы его пустим в компанию, то на одном диване с ним сидеть не станем или хотя бы немножко отодвинемся. Но оказалось, что все не так, по крайней мере, что касается меня. Отсюда и его ревность — если этот термин применим в отношении дружбы. Ее питает и подозрение… абсолютно незаслуженное, могу поклясться!.. что я считаю себе ровней скорее Марана, чем его. И наоборот.»
Дан вздохнул. Не мучает ли и его самого подобное чувство — что он неровня Марану или Поэту? Навряд ли. Во всяком случае, не в глазах того или другого. Вот в глазах Ники… Неужели она никогда не станет его уважать? Как обидно, что нет прямой связи, услышать бы ее голос не в записи, а на самом деле, поговорить… обо всем остальном нет и речи… Но об этом лучше пока забыть.
Он коснулся сенсора, экран засветился, запись пошла с того места, на котором он, задумавшись, остановил просмотр. Итак, Лах, великий Лах…
— Дани! — произнес невероятно родной и невозможно близкий голос за спиной. — Дани! — И чьи-то руки — руки Ники, их прикосновение он отличил бы и во сне, и в бреду, легли ему на плечи.
Железный Тигран пододвинул кресло и сел за стол.
Как он догадался привезти Нику, как вспомнил о ней среди тысячи дел… Этого я тебе никогда не забуду, подумал Дан, влюбленно глядя на шефа. Он чуть повернул голову и встретился взглядом с Никой, сидевшей рядом с Индирой на низеньком диванчике у стены. Его снова бросило в жар, он еще ощущал в объятьях беспредельно желанное, горячее тело Ники. От избытка чувств он даже закрыл глаза. Если б кто-нибудь взял на себя труд упорядочить его хаотические мысли, он получил бы примерно следующее: я — счастливчик, избранник судьбы, я родился на лучшей планете во Вселенной, у меня самая прекрасная возлюбленная на свете, я занимаюсь самым интересным делом в истории человечества, у меня самый умный и добрый начальник, самые верные и замечательные друзья, я избранник судьбы…
— Прошу внимания, — сказал Железный Тигран, и «избранник судьбы» очнулся.
— Как у тебя, Лино? — спросил Тигран у сидевшего за соседним столом связиста станции.
— Все на связи, шеф, — бодро отрапортовал тот, снимая пальцы с сенсоров пульта.
Железный Тигран поправил приколотый к лацкану микрофон, почему-то алый, похожий на цветок, какие некогда вставляли в петлицу.
— Перицена, приветствую всех, — заговорил он негромко. — Проверка связи, ребята. Прошу отвечать. Первая группа.
— Слушаем, шеф, — отозвался веселый молодой голос. — Из четырех членов группы на связи трое. Четвертый работает, подключиться не может.
— Хелло, Джерри… Вторая группа… Здравствуй, Костя. Все на связи?
На подобном совещании Дан присутствовал впервые. Идя в зал, он и не подозревал, что участвовать в разговоре будут все разведчики, находящиеся на Перицене и около нее… Хотя, пожалуй, можно бы и сообразить, в зале было всего-то человек двенадцать, включая Нику, Индиру и инженера систем жизнеобеспечения станции…
Закончив перекличку, Железный Тигран перешел к делу.
— Я привез перевод ваших находок, — сказал он. — Сейчас вы с ним ознакомитесь. Потом краткий обмен мнениями, время на обдумывание и завтра окончательное обсуждение. Предварительно скажу, что догадка Марана подтвердилась. Язык записей и язык дикарей несомненно один и тот же, просто за прошедшее время — ориентировочно двести-двести пятьдесят лет, он настолько деформировался, что это затруднило расшифровку. А теперь перевод.