Ищи горы
Шрифт:
— Это оттого, что «Слово» не задело твои чувства. Оно скользнуло по поверхности твоего сознания, не потревожив глубин.
— Да, но почему не задело?.. Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Причина в нашей оторванности от мира. Для всей Торены, не только для Латании, Паг — великий мыслитель, его имя известно и детям, и старикам, и ученым, и художникам, для них всех «Слово Пага» — голос истины, к которому нельзя не прислушаться. А для нас? Мы не читали его трудов, до переворота не успели, после нам не позволили, мы самодовольные невежды и в мировом масштабе ограниченные провинциалы. И
— А ты меня?
— Да… Да, я тебя понимаю! Но это будет очень нелегко. Предположим, я написал картину. Не только я, кто-то еще. Кто-то напишет картину, кто-то книгу… лучше всего, конечно, снять визор. Но ты забываешь, в каком государстве мы живем. Кто позволит такую картину выставить? Издать книгу? Я уже не говорю о визоре.
— Это еще не самая большая из трудностей, — невесело усмехнулся Маран. — Ты не знаешь главного. А именно, того, что на шаг от создания нового оружия находимся мы. Бакния. Не сегодня завтра у Лайвы будет средство диктовать свою волю другим народам. Если не уничтожать их без предупреждения.
— Но это значит?..
— Это значит, что будить надо, в первую очередь, не страх, а совесть, что гораздо труднее.
— Угу.
Венита присел на корточки перед камином, взял кочергу и стал рассеянно ворочать горящие дрова. Потом вдруг сказал:
— Ина, ты устрой ребят на ночь.
— А ты?
— Я поработаю немного. Спокойного сна.
Он выпрямился и, больше не взглянув на окружающих, торопливо вышел из комнаты, как-то особенно выставив перед собой полусогнутые в локтях руки.
— Ну вот, — полушутливо, полужалобно сказала Ина, — видишь, что ты наделал? Ты оставил меня на целую ночь без мужа. Раз он так руки выставил — пиши пропало. Значит, чешутся. Ну Маран!
Дан неожиданно обнаружил, что сидит, и невольно усмехнулся. В момент вызова он лежал на диване, водрузив ноги на подлокотник — диван был ему короток, и листал толстенный том недавно переизданного руководства по теории науки о движениях, так именовалась на Торене дисциплина, аналогичная земной физике. Дежурный станции прервал его на самом интересном месте.
— Дан, шеф на станции. Какая у тебя обстановка, когда сможешь говорить? Прямо сейчас? Тогда я передаю тебя шефу.
Но Железный Тигран сказал только:
— Здравствуй, Дан. — И сразу же, — погоди минуту…
И эфир стих.
И Дан обнаружил, что сидит. Ну ты даешь, Даниель, еще бы стойку «смирно» принял, сказал он себе, и хотел было снова лечь, как раздался стук в дверь. Стук был условный… Нет, не Маран, у Марана свой ключ, кто же? Он встал, и тут снова послышался голос Тиграна.
— Извини, Даниель, срочное дело. Я тебя вызову минут через двадцать, — торопливо проговорил шеф и отключился.
Интересно, что стряслось, беспокойно подумал Дан, направляясь к двери. Почему прилетел шеф? Раньше, чем собирался? Неужели назревает какая-то критическая ситуация, которую Железный Тигран опять угадал, учуял за десятки световых лет? Это кажется смешным, но… Но так и бывает. Как правило…
Он выглянул в глазок.
— Ты что, подрался? — спросил Дан, запирая дверь.
— Да пришлось набить морду одному идиоту.
Дан фыркнул.
— По твоему виду этого не скажешь. Больше похоже на то, что морду набили тебе.
Поэт улыбнулся, но снова помрачнел.
— Не могу привыкнуть. Этот подонок в моем присутствии позволил себе произносить речи во славу Изия. Представляешь?
— Представляю.
— Нет, не представляешь. Чтоб человек с пеной у рта утверждал, что на повороте истории не место сентиментальным раздумьям и колебаниям, что необходимо уничтожать врагов недрогнувшей рукой… А когда его спросили, кого он подразумевает под врагами, он ответил небрежно, одним словом: всех несогласных. Понимаешь? Всех несогласных! Ну а если случайно расправятся с согласными? Пустяки. В большом деле без ошибок не обойдешься…
— И ты полез бить ему морду?
— А что мне оставалось делать?
— Это не метод.
— Нет, Дан. Это метод. Это тот метод, который им близок и понятен. По-людски можно говорить с людьми, а убеждать такого подонка… Да что там, если два с половиной миллиона погибших для него не аргумент, какой логикой его можно припереть к стенке? Нет, единственный аргумент для него это тот, который проделает дыру в его собственной шкуре! Я размахнулся и дал ему в морду изо всех сил, а потом сказал, что по сравнению с тем, что выделывали с людьми палачи Изия, это поцелуй любовницы, пусть знает…
— И чем это кончилось?
— Чем? Он дал мне сдачи. А потом началась общая драка. Страшнее всего, что там были люди, которые дрались на его стороне. На е-го сто-ро-не! Великий Создатель! Жить не хочется!
Он махнул рукой и пошел в комнату. Дан последовал за ним и, поколебавшись, все-таки осторожно спросил:
— А на чьей стороне было большинство?
Но Поэт ответил уверенно:
— На моей.
— Вот видишь…
— Ничего я не вижу! — Поэт расстроенно повалился на диван и замолчал.
— Дай я тебе смажу его мазью.
— Кого?
— Не кого, а что. Синяк. Через час пройдет.
— Ах, какая разница! Разве в синяке дело? Что ж это такое, а, Дан? Честное слово, я когда-нибудь сойду с ума! Я уже схожу. Я ненавижу их, Великий Создатель, как я их ненавижу!
— Кого?
— Рабов! — выкрикнул Поэт. — Рабов! Особенно вот таких идейных рабов, которые под свое рабство подводят целую платформу да еще и других убеждают. Убеждают и развращают! Потому что рабство это разврат ума и души. Я их так ненавижу, что иногда мне хочется их убивать. Я начинаю уговаривать себя, объяснять себе, что они не виноваты, что всему виной эпоха, что это система растлила их… а потом думаю — а разве я жил в другое время? Почему же я не такой? А Маран? А Дина? А Лей? И снова начинаю ненавидеть. Нет, во всем виновата натура, низкая, подлая, рабская натура! Они хуже Изия, хуже Лайвы, любой тиран ничто без толпы рабов, готовых лизать его ботинки, это рабы погубили страну и народ…