Ищи горы
Шрифт:
Тот дружески обнял Марана за плечи.
— Странный ты, право! Я подарил картину тебе. Она твоя. Хотя сейчас она здесь, она все равно твоя. И потом, выставки для меня не главное. Главным для меня было другое. Извини за прямоту, но даже лучшие из людей не выдерживают испытания властью. Я слишком многим тебе обязан и не хотел бы… То, что я вижу тебя таким же, каким ты был, для меня важнее восторгов тысячи человек. Возможно, я излишне самоуверен? Но если моя картина сыграла в этом хоть крохотную роль, я… Я тебя не обидел?
Маран коротко усмехнулся.
— Чего ж тут обидного? Все верно.
А Дан с легкой иронией подумал, что художник слишком много на себя берет. Впрочем, картина, единственное полотно Вениты, которое ему довелось увидеть, была подлинным шедевром. И автор этого шедевра едва не разделил участь двух с половиной миллионов своих соотечественников, погибших в годы правления Лиги, разделил бы, если бы не Маран, устроивший ему побег и спрятавший в провинции, как он рассеянно бросил в ответ на расспросы Поэта.
Так, значит, провинция эта — Тигана. Резиденция Изия. Ну и ну!
После того, как машина была заведена в маленький дворик, Венита провел гостей по наружной лестнице на второй этаж.
Комната, в которую они попали, оказалась не только необычно просторной для Бакнии, но и хорошо обставленной. Дан впервые увидел здесь то, что можно было б назвать мебельным гарнитуром. Никакого скопления разномастных и разрозненных, мало подходящих друг к другу предметов, не было и примелькавшегося смешения назначений, кровать не соседствовала с обеденным столом. Шкафы светлого дерева вдоль стен, два длинных дивана, кресла, несколько стульев вокруг небольшого продолговатого стола, над диванами картины, на полу — о диво! — ковер… ковров Дан не видел даже во дворцах Бакны… темный, однотонный, гармонировавший с портьерами. Вазы с цветами… никаких искусственных поделок, только живые цветы, каора белая и шоколадная, какую до сих пор он видел только в Дернии. В одной из ваз букет из разноцветных, со вкусом подобранных листьев… со вкусом!.. вот что было необычным, в этой стране интерьеры, оформленные со вкусом, встречались лишь во дворцах, и то там, где они, благодаря счастливой случайности, сохранились в неприкосновенности.
Увлекшись осмотром, Дан не сразу заметил хозяйку комнаты — сидевшую в углу дивана худенькую старушку с желтоватым лицом и совершенно белыми волосами, аккуратно подстриженными и уложенными. Заметил он ее только тогда, когда Маран шагнул к ней и с почтительным видом отвесил замысловатый поклон.
— Неужели в Бакнии еще помнят, что такое учтивость, — сказала старушка неожиданно звучным молодым голосом.
— Вряд ли, — полунасмешливо, полууважительно отозвался из-за спины Дана Венита. — Во всяком случае, с тех пор, как Марана насильно выдворили из ее пределов.
— Кого?
— Это Маран, бабушка.
— Тот самый? — она протянула руку к стоявшему подле нее миниатюрному, не более тридцати сантиметров в поперечнике, круглому столику, на котором рядом с раскрытой книгой лежали очки, надела их и вгляделась в Марана долгим взглядом. Это могло б показаться бестактным, но она проделала все с удивительной непринужденностью. — Да, теперь вижу. Извините, молодой человек, сразу не узнала.
— Мы не встречались, — возразил Маран, улыбаясь.
— Верно, но у Иночки в комнате висит ваш портрет.
— Мой портрет?! — удивился Маран.
— Наверно, я неправильно выразилась. Вырезка из газеты.
Маран нахмурился. В период своего короткого правления он с присущим ему упорством отказывался появляться на экране визора и фотографироваться для газет. Дан отлично помнил, как издатель «Утра Бакнии» уламывал его… «Мы получаем сотни писем, люди хотят знать, как ты выглядишь»… Маран, скрепя сердце, согласился, после ухода издателя Дан не преминул заметить, что в самых что ни на есть передовых странах в газетах появляются портреты государственных деятелей, нужно только знать меру, на что Маран с горечью ответил: «Чувство меры, Дан, в Бакнии корчевали, как сорную траву, рубили и жгли и, в отличие от сорной травы, искоренили подчистую»…
Отворилась дверь, и в комнату впорхнула совершенно очаровательная девушка или женщина.
— Не может быть! Не может быть! — она всплеснула руками, наморщила подвижный лоб, никто не успел вставить слова, а она уже висела у Марана на шее и целовала его. — Какое счастье! Ты жив и здоров, а мы так боялись за тебя, эти бесконечные слухи, что Лайва подсылает к тебе убийц, а ты и не думаешь остерегаться… Я даже спрятала старую дернитскую газету, там снят домик, где ты жил — с распахнутыми окнами, репортер писал… почти наизусть помню, столько раз перечитывала… «У него всегда открыты настежь окна, и никогда не запирается калитка, он словно провоцирует тех, кто дорого дал бы за то, чтоб он исчез с лица Торены»… Я безумно волновалась… Там еще есть замечательная фраза, мне очень нравится… «Он мелькнул на небе бакнианской политики стремительно и кратко, как падучая звезда, но для миллионов бакнов эта звезда была ярче Литы, они не скоро забудут год, который в Бакнии тайком называют годом Марана»… Ты и сам, наверно, читал?.. Нет? У меня есть, я потом найду… — щебеча, она оставила Марана, пронеслась по комнате, что-то поправила, переставила вазу, чмокнула в щечку старушку — «Бабушка, это Маран, ты поняла?..» — пролетая мимо Вениты, провела ладонью по его затылку — «Ты не ревнуешь, милый?..» — вернулась к Марану, стала перед ним, рассматривая его лицо… — «Ты совсем не изменился, хотя нет, ты стал еще интереснее, чем раньше»… Она на секунду замолкла, и Маран, улыбаясь, вставил:
— А ты очень изменилась.
— Да? В чем это выражается?
— Во всем. Тогда ты была нервная, издерганная, вздрагивала от малейшего шороха, каждое слово из тебя приходилось вытягивать. Если эта перемена — заслуга Вениты…
— Нет, — она вдруг посерьезнела, — нет, Маран, это не заслуга Вениты. Это ваша заслуга — Поэта и твоя. Я ведь тогда просто боялась… что боялась — отчаянно трусила. Сначала Поэт убедил меня, что бояться не надо — даже, когда есть чего бояться. Потом ты сделал так, что мне стало нечего бояться. А Венита? Наоборот, когда появился Венита, я стала бояться еще больше, не только за себя, но и за него, ведь это было до… До того, как кончился страх.
— Но сейчас он появился снова.
— Да. Не такой, как раньше, конечно. Поменьше. Но я все равно больше не боюсь. — Она тряхнула головой так, что ее пышные пепельные волосы, небрежно прихваченные на затылке заколкой, разлетелись в разные стороны. — Знаешь, Поэт говорил со мной о маме, вернее, сначала я ему сказала, я сказала, что мама велела мне всегда бояться Изия и его слуг, и тогда он мне сказал, что сама мама не боялась. Ее потому и убили, что она не боялась. И я… Знаешь, я взяла себе вторым именем мамино.
— У нее было красивое имя, — кивнул Маран.
— Да, красивое, но я не поэтому. А чтобы быть, как она. И я буду, как она. Правда, Венита?
— Посмотрим, — улыбнулся Венита, откровенно любуясь ее раскрасневшимся лицом и блестящими глазами. — Это моя жена, Дан, — добавил он, заметив, видимо, недоумение Дана. — Кстати, жена, нам дадут чего-нибудь поесть?
— Дадут, — пропела она, — дадут, если вы на минутку пройдете к нам, пока мы с бабушкой накроем на стол.