Ищите и найдете
Шрифт:
— Я вам говорю, напрасно! — повторил он. — Пойдите лучше попробуйте на ком другом свою силу, а для меня она не страшна!
Пшебецкий почувствовал себя смущенным.
В первый раз ему приходилось встретиться с человеком, который давал ему такой бесспорный отпор.
Простой, обыкновенный человек не мог дать ему этого отпора, и для него стало ясно, что Крохин, по-видимому, совсем не такой ничтожный приживальщик в доме Авакумова, каким он казался до сих пор.
"Очевидно, это перфектибилист!" — сообразил Пшебецкий и решил немедленно же сыграть на отступление.
— Я сам не знаю, что говорю! — стал извиняться он. — Меня так взволновала эта смерть и потом испугало ваше появление, что я сам хочу успокоить себя, а говорю вам «спи»! Это бывает, почтеннейший господин Крохин, не правда ли, а?
— Бывает! — согласился Крохин.
— А когда будет завтра панихида? — спросил Иосиф Антонович.
— В час дня.
— Так, хорошо, я завтра приеду на панихиду, а пока до свиданья!
И, повертевшись, Пшебецкий направился к лестнице, прося не провожать его и уверяя, что он уйдет один.
Крохин поклонился ему в знак согласия.
На лестнице Иосиф Антонович встретил Станислава и спросил у него:
— Что случилось?
— Барин умер! — ответил Станислав.
— Я не про то спрашиваю! Что случилось с тем человеком, которого я поручил тебе?
Станислав вытаращил удивленные глаза на Пшебецкого.
— С каким человеком?
— Ты разве не помнишь? Сегодня.
— Ничего не помню.
— Так! — протянул Иосиф Антонович.
Больше он Станислава не спрашивал: брат Иосиф сразу понял, в чем дело, и теперь уже не сомневался, что тут вмешались недруги иезуитского ордена.
Пшебецкий надел шляпу и вышел, а на верхней площадке на лестнице стоял Крохин, который слышал его короткий разговор со Станиславом, и, улыбаясь, поглядел брату Иосифу вслед.
LXVI
В течение дня несколько раз призывала сиделка Трофимова к больному, лишь только тот начинал холодеть. Степан Гаврилович возобновлял свои пасы, и больному становилось лучше.
Наступил вечер. Трофимов не отпустил Варгина и оставил его, уговорив ночевать у себя.
Вечером, после значительного промежутка времени, сиделка опять потребовала Трофимова, потому что больному снова сделалось худо.
Степан Гаврилович пошел, но едва держался на ногах от усталости; он был заметно бледен, и эта усталость лишила его уверенности в своих силах. Подходя к постели больного, он уже чувствовал эту неуверенность, но преодолел ее и, собрав всю, что оставалась у него, энергию, вытянул руки и стал двигать ими.
Сиделка, привыкшая уже к тому, что сейчас больной начнет согреваться, держала его за пульс, чтобы дать знать Трофимову кивком головы, когда появится действие магнетизма.
Трофимов добросовестно водил руками, сиделка, однако, была неподвижна.
Степан Гаврилович так и ожидал этого. Он ослабел и с ужасом должен был признать, что слабость его может быть губительна для больного.
— Неужели ничего? — шепотом спросил он у сиделки.
Та покачала головой и прошептала:
— Ничего… холодеет по-прежнему…
Трофимов сделал последнее усилие, напряг все свое существо, но это не помогло.
Делать было нечего. Степан Гаврилович подошел к больному, взял его руку и не мог различить пульса. Он приложил ухо к груди молодого человека, и ему показалось, что сердце не бьется. Больной — бледный, холодный — лежал недвижимый, как мертвец.
Трофимов опустил голову.
— Ослабел! — прошептал он. — Слишком многое взял на себя! Кажется, все кончено! — обратился он к сиделке, и в его голосе послышалась такая скорбь, такая тоска, что сиделка с искренним сожалением поглядела на Трофимова.
— Вы передохните немного! — посоветовала она. — Может быть, силы вернутся к вам.
Трофимов отрицательно покачал головой.
— Нельзя ли послать за другим доктором? — предложила сиделка.
Трофимов улыбнулся.
— В Петербурге нет доктора… мало того, я думаю, нет человека, — проговорил он, — который заменил бы меня в данном случае. Смерть этого больного на моей душе, и некому помочь, разве если совершится чудо и будет оказана помощь свыше, потому что человеку не дано воскрешать мертвых.
— Так он мертв, по-вашему?
— Кажется мне! Я боюсь этого!
— Чего вы боитесь? — раздался в это время голос в дверях, и фигура Крохина показалась на пороге.
Трофимов кивнул ему и показал глазами на больного.
— У меня не хватило сил поддержать его! — проговорил он. — И молодой человек умирает, если уже не умер!
Скромный, почтительный и, скорее, робкий Крохин вдруг, к удивлению Трофимова, преобразился весь: стан его выпрямился, и он быстро шагнул к постели, положил руку на сердце больного, выждал немного, затем поспешно обнажил ему левый бок и стал проводить над ним рукой.
Крохин одними глазами показал Трофимову на руку больного, и тот понял, что должен взять ее, чтобы следить за пульсом.
Взяв руку больного, Степан Гаврилович с радостным изумлением сейчас же заметил, что слышит, как бьется пульс.
Трофимов и не подозревал до сих пор, что Крохин обладает силой в той степени, в какой она нужна была тут. Но результаты были налицо, пульс поднимался и рука согревалась.
Крохин дотронулся до лба больного и спросил его по-французски:
— Ты будешь жить?
— Да! — ответил больной.
— Что для этого нужно сделать?
— Дать мне вина…
— Скорее вина! — сказал Крохин.
— Оно готово, здесь! — ответил Трофимов, а сиделка в это время налила уже в рюмку вина и подала ее Крохину.
Тот осторожно по капле стал вливать вино между стиснутых зубов больного и, влив ему полрюмки, отдал рюмку назад сиделке, проговорив:
— Довольно!
Прошло минут десять, показавшихся всем присутствующим целою вечностью. Они стояли, затаив дыхание, и следили, какое действие произведет вино на больного.