Ищите и найдете
Шрифт:
— Да, я был у него.
— У графа?
— Да.
— Каким же образом вы попали к нему?
— Поехал прямо в гостиницу, велел о себе доложить и был тотчас же принят.
— Под какой же фамилией вы явились?
— Под своей собственной, Иосифа Антоновича Пшебецкого.
— И не считаете это опасным?
— Ничуть.
— И граф сразу заговорил с вами, незнакомым человеком, о своей дочери? Неужели он так неосторожен?
— Нет. Я явился к нему от имени художника Варгина, назвавшись его другом.
— Вот как!
— Вы находите это смелым? Но убедитесь сейчас, что я мог поступить так. Я уверил графа, что художник немного полоумный… Кстати, нам, может быть, придется впоследствии сделать этого художника действительно полоумным.
— Между прочим, — перебил Грубер, — я справлялся в своем алфавите: с этим художником мы уже имели дело несколько лет назад, когда произошла неудача с появлением сирены в Петербурге… Помните это дело?
— Помню очень хорошо и помню также художника и знаю, что он попадался на нашем пути.
— И напрасно мы его не устранили тогда! — докончил Грубер.
— Может быть, и не напрасно! — возразил Иосиф Антонович. — Он еще пригодится нам.
— Ну, а что же граф?
— Он поверил тотчас же в мою дружбу с Варгиным, как я сказал, что тоже видел его дочь. Граф находится теперь в таком беспокойном состоянии, что выболтал мне все свои намерения.
— Что же он намерен предпринять?
— Он хочет просить аудиенцию у государя.
— Так я и думал! — сказал Грубер. — Ну, с этой стороны будут приняты должные меры… Еще что?
— Еще… он хочет вести к Авакумову своего доктора, чтобы тот привел старика в чувство и спросил у него, где молодая девушка.
— Вы указали ему на доктора?
— Это было бы неосторожно. За доктором он пошлет из гостиницы, и я Вартоту оставил уже распоряжение, кого привести к графу, если тот потребует доктора.
— Конечно, так лучше! — согласился Грубер. — А кто теперь лечит Авакумова?
— В том-то и дело, какой-то Трофимов.
— Трофимов? — протянул Грубер. — Что такое Трофимов? Откуда он взялся? Я никогда не слыхал о нем от Авакумова.
— Трофимов явился у него недавно и вдруг стал почему-то близок с ним, но почему — Станислав не знает. Только Авакумов имеет к Трофимову такое доверие, что даже отпускал с ним Луизу.
— Так это она с ним каталась на балаганах?
— Вот именно. И теперь он каждый день бывает у Авакумова и лечит его.
— Надо осветить его личность во что бы то ни стало и узнать, что это за человек! — раздумчиво произнес Грубер.
Иосиф Антонович самодовольно улыбнулся.
— Это будет сделано! — проговорил он. — И первое же сведение о том, что делает господин Трофимов у Авакумова, мы получим сегодня же здесь, у вас.
— Каким образом?
— Сведения эти принесут сюда.
— Кто?
— Ни более ни менее как тот же Варгин.
— Художник Варгин придет сюда?
— И расскажет, что делает господин Трофимов у Авакумова.
— Каким же это образом?
— Очень просто. После разговора со Станиславом и перед тем, как ехать к графу, я побывал у художника Варгина; это очень интересный, в смысле психоза, субъект, и я вам ручаюсь, что он придет сюда и расскажет все; будьте покойны, нужно лишь подождать только.
— И долго? — спросил Грубер.
— Что?
— Нужно ждать?
Иосиф Антонович посмотрел на часы.
— Я думаю, не больше времени, какое необходимо, чтобы приготовить чашку шоколада и выпить ее.
— Отлично! — согласился Грубер. — Я вам сварю, если хотите, шоколада, и мы выпьем его, пока явится ваш художник.
Грубер умел отлично варить шоколад по совершенно особому способу и благодаря этому попал во дворец, угодив Павлу Петровичу приготовлением шоколада, что послужило ему первым шагом к милостям государя, привлечь к себе которые он уже постарался затем.
LIX
Когда Крохин проводил графа и вернулся в столовую, Степан Гаврилович стоял, приложив руку к лицу, закрыв глаза и опустив голову.
Заслышав приближение Крохина, Трофимов отнял руку, и Крохин почти испугался выражению тоски и горя, какое было у Степана Гавриловича.
Крохин хотел было кинуться к нему, пораженный его видом, но Трофимов остановил его.
— Я пройду к больному, — сказал Степан Гаврилович, — оставьте меня одного с ним, пусть никто не входит в спальню, пока я не выйду оттуда.
Спокойный голос Степана Гавриловича и уверенность, с которой он произнес эти слова, подействовали на Крохина.
Он с удивлением взглянул на Трофимова и с еще большим удивлением увидел, что лицо его стало снова бесстрастно, холодно и загадочно, как у каменного изваяния сфинкса.
Крохин понял, что такой человек, как Степан Гаврилович, не нуждается ни в соболезнованиях, ни в расспросах, что бы ни случилось с ним или что бы ему ни предстояло.
— Кстати! — добавил Трофимов. — Вы внимательно следите за прислугой?
— Один мне кажется подозрителен, — ответил Крохин. — Вольнонаемный лакей Станислав!
— И, кажется, вы не ошибаетесь! — подтвердил Трофимов. — Пожалуй, лучше отошлите его куда-нибудь, пока я буду в спальне… Или нет! — вдруг остановил он сам себя. — Чему быть, того не миновать; пусть события идут сами собой и пусть все делается, как надо, чтобы оно делалось!
Кивнув Крохину, Степан Гаврилович прошел через коридор в спальню Авакумова и сел у постели больного старика, остановив на нем пристальный взгляд.