Ищите и найдете
Шрифт:
Авакумов продолжал метаться на постели, перебирать руками одеяло и бормотать бессвязные слова, смысл которых трудно было понять, но по голосу и выражению больного было видно, что для него эти слова были мучительны и страшны.
Изредка больной вскидывал голову, широко открывал веки и большими, выкатившимися безумными глазами взглядывал на Трофимова, но, несомненно, не видел его и бормотал свое. Мало-помалу он ослабел, прилег на подушку, вытянул руки и затих. Трофимов продолжал сидеть и смотреть на больного.
Прошло довольно много времени. Наконец, затихший Авакумов открыл глаза, и по его взгляду можно было понять, что он увидел и узнал Трофимова.
— Скорее… еще раз… — хриплым, сдавленным голосом произнес Авакумов.
Трофимов молчал и не двинулся.
— Скорее, — повторил старик, — я хочу жить!
Трофимов не отвечал.
— Вы хотите уморить меня, — собирая последние силы, заговорил Авакумов, — но если так, я позову сейчас людей и расскажу им все, и если я умру, то и вас сгноят в тюрьме.
Трофимов как будто не слышал угроз старика; он в глубокой задумчивости, казалось, внутренне приглядывался к чему-то, словно взвешивая и внимательно следя за колебанием чашек весов. Потом он, как будто уступив неотвратимому и неизбежному, решительно встал и направился к двери.
— То-то же! — прошептал Авакумов.
Степан Гаврилович вернулся, катя перед собой большое колесное кресло, и в этом кресле полулежал тот самый молодой человек, которого видел Герье у Авакумова лежащим в отдельной комнате.
Человек этот был так бледен, что в лице его не было, что называется, ни кровинки, и настолько слаб, что не имел сил не только двинуться, но даже поднять веки.
Трофимов подкатил кресло близко к кровати Авакумова, достал у него из-под подушки золотой шприц, обнажил руку бессильного молодого человека (рука эта была вся исколота) и быстрым движением вонзил шприц ему в тело.
Молодой человек дрогнул, и чуть слышный стон вырвался у него.
Трофимов вытащил шприц, наполненный уже кровью несчастного, сидевшего в кресле, и сделал этой кровью впрыскивание Авакумову.
В это время за дверью послышались шум, борьба, дверь распахнулась, и в комнату ворвался как бы обезумевший, в неистовом исступлении человек; другой напрасно силился удержать его.
Ворвавшийся был Варгин, а тот, который силился удержать, лакей Станислав.
Трофимов выпрямился, глаза его блеснули гневом и, вспыхнув, остановились на появившихся.
— Это преступление! — задыхаясь, пытался говорить Варгин. — Я видел все, вы… на каторгу…
Но он не договорил. Трофимов протянул к нему обе руки и сказал одно только слово:
— Спи!
Варгин пошатнулся, прислонился к притолоке и так и остался, замолкнув на полуслове.
Сзади него виднелось бледное лицо Станислава, который в ужасе глядел на Трофимова.
Тот, опустив одну руку, но другую держа вытянутою, подошел к Станиславу и тронул его за голову.
Станислав закрыл глаза.
— Ступай, очнись! — сказал ему Трофимов. — И забудь все, что ты видел и слышал здесь.
Станислав покорно повернулся и неспешными шагами удалился по коридору.
— А ты, — обратился Трофимов к Варгину, — останься здесь, смотри, слушай и запомни, что произойдет сейчас.
LX
Безвольно прислонившийся к притолоке Варгин сначала было так же покорно, как и Станислав, подчинился приказанию и оглянулся кругом. Трофимов в это время запирал дверь на ключ.
Но, взглянув на Авакумова и молодого человека в кресле, Варгин задрожал весь, лицо его исказилось судорогой, все тело его затряслось и стало дергаться в конвульсиях.
Трофимов, сдвинув брови, глянул на Варгина, быстро пригнулся к нему и дунул ему в лицо.
Этим дуновением он пробудил Варгина от гипноза, потому что дольше оставлять того в гипнозе было немыслимо — положение выходило слишком сложным, и натура Варгина не могла вынести.
Художник, загипнотизированный, должен был как будто наяву видеть и чувствовать, что происходило кругом и против чего возмущалось все существо его. Это было чересчур, с ним сделались конвульсии, которые могли бы иметь ужасные для него последствия, если бы его не разбудили в тот же миг.
Но разбуженный Варгин помнил то, что видел сейчас, потому что ему приказано было помнить.
Трофимов подхватил его и усадил на стул.
— Подлец! Негодяй! Преступник! Что ты делаешь тут? — заговорил Варгин.
Он хотел эти слова крикнуть во весь голос, но крик не вышел, потому что не хватило сил, и он произнес их чуть внятно.
— Тише! Помолчи, потерпи! Сейчас все узнаешь! — старался удержать и успокоить художника Трофимов.
Но выведенный из гипноза Варгин не был уже во власти Степана Гавриловича и потому не подчинялся ему.
— Не замолчу! Не потерплю! — возмущался Варгин. — Я закричу…
Тогда Трофимов нагнулся к самому его уху и шепотом, едва слышно, сказал ему несколько слов.
Варгин вдруг отшатнулся от Степана Гавриловича, глянул и замолк.
Трофимов, в свою очередь, поглядел на художника и улыбнулся.
— Теперь веришь? — спросил он.
— Не знаю! — смущенно произнес Варгин. — Не может быть!
— Так подожди! И прежде чем судить о чем-нибудь, имей терпение наблюсти до конца, а потом суди, что хорошо, что дурно!
Слова, сказанные шепотом Трофимовым Варгину, произвели на того все-таки желаемое действие. Он уже имел вид сильно пораженного чем-то человека, ошеломленного и как будто готового в эту минуту сдаться.